Модели культуры - Рут Бенедикт

раз забирал чужую приготовленную свинью. Незамеченным я к ним присоединялся – незамеченным уходил со своим куском свинины». Ни колдовство, ни чары ни в коем случае не считаются преступлением. Уважаемый мужчина не может без них обойтись. В то же время плохой человек есть тот человек, кто в столкновении с другим пострадал физически или материально, тогда как другие доказали свое превосходство. Искалеченный мужчина всегда плох. В самом своем теле он несет свое поражение, напоказ всем.

В дальнейшем эта беспощадная борьба обусловила развитие такого необычного явления, как отсутствие на Добу привычных форм законности. Конечно, в разных культурах существует множество способов придать чему-либо законную силу и добиться, таким образом, соблюдения законов. Ниже мы увидим, как на Северо-западном побережье Америки никакое доскональное заучивание обряда или знание всех мельчайших сопровождающих его действий не служит законным основанием для права собственности, а вот убийство владельца имущества предоставляет это право незамедлительно, и никак иначе получить его нельзя. Нельзя украсть обряд, подслушав его, но утвердить его законность можно действием, которое в нашей цивилизации считается незаконным. Суть в том, что действие, подтверждающее законность, существует. На Добу – нет. Подслушивания вечно опасаются, поскольку полученное таким образом заклинание столь же действенно, как и полученное каким-либо иным способом. Уважения достойно все, что остается безнаказанным. Вабувабу есть утвердившаяся практика, но даже с мошенничеством, которое не одобряется никакими нормами, общество на Добу никак не борется. Некоторые лишенные чувствительности люди не станут подчиняться законам траура по супругу. Женщине удастся избежать их, только если какой-нибудь мужчина согласится, чтобы она бежала вместе с ним, и в таком случае жители деревни ее покойного мужа приходят в деревню, в которую она сбежала, и заваливают ее листьями и сучьями деревьев. Если уходит мужчина, ничего не происходит. Так он открыто заявляет, что его магия столь сильна, что деревня его супруги бессильна перед ним.

Отсутствие социальной законности проглядывает также в отсутствии вождя или какого-либо человека, наделенного всеми признанной властью. В одной деревне стечение обстоятельств предоставило Ало власть, в определенной степени законную. «Своей властью Ало обязан не только силе своей личности и наследованию магии по праву первородства, но так же и тому, что и у его матери, и у его бабушки было много детей. Он был старшим в роду, и бóльшую часть деревни составляли его братья и сестры. Такое редкое стечение обстоятельств – сильная личность в сочетании с наследованием магии в семье, известной своими магическими познаниями, и с большим количеством потомков – обусловило появление на Добу «легкого намека на проявление законности».

В обществе Добу нет обычаев, которые узаконили бы или смягчили эту вероломную борьбу, считающуюся идеалом этики. Не смягчается она и идеалами милосердия и доброты. Оружие, которым они сражаются, лишено утонченности. Поэтому они не тратят слова впустую, ввязываясь в споры и принимаясь оскорблять собеседника, и не рискуют тем, что в их планы кто-то вмешается. Оскорбления традиционно позволяются только на одном-единственном обрядовом пиршестве, о котором мы уже говорили. В бытовом общении добуанец предельно вежлив и обходителен. «Когда мы хотим убить человека, мы сближаемся с ним, едим, пьем, спим, работаем и отдыхаем вместе. Это может продолжаться несколько лун. Мы ждем подходящего момента. Мы зовем его своим другом». Поэтому, когда провидец при определении убийцы взвешивает все улики, под подозрение попадает всякий, кто искал общества покойного. Если у них не было никакой с виду обычной причины проводить время вместе, дело считалось раскрытым. Как сказал доктор Форчун: «Добуанцы предпочитают быть дьявольски злобным, либо же не быть злобным вообще».

Добуанец верит, что за показной дружбой, за проявлениями сотрудничества в любой сфере жизни его поджидает одно предательство. Согласно их общественным институтам, все усилия других направлены на то, чтобы спутать и расстроить его планы. Поэтому, когда он отправляется на обмен кула, он применяет заклинание, чтобы «заткнуть рот каждому, кто остался дома». Для него очевидно, что оставшиеся дома будут действовать против него. На возмущение постоянно ссылаются, как на мотив, который может привести к чему угодно. Часто их магические приемы следуют схеме, согласно которой заклинания надо произносить только над тем ямсом, что посадили первым, или той едой и задабривающими дарами кула, что первыми положили в лодку. Доктор Форчун спросил об этом одного мага. «Ямс похож на людей, – объяснил он. – Он все понимает. Один скажет: „Над тем ямсом он колдует. А как же я?“ О, он сердится и начинает очень быстро расти». То, что предполагается в отношениях с людьми, предполагается и в отношениях со сверхъестественными силами.

У возмущенного человека, впрочем, есть одно средство, которое, по мнению добуанца, не относится к сверхъестественным силам. Он может совершить попытку самоубийства или срубить дерево, с которого украли плод. Это последнее средство, которое позволяет униженному не потерять лицо и помогает заручиться поддержкой его собственной сусу. Как мы уже увидели, совершить самоубийство пытаются обычно во время супружеских ссор, и это действительно поднимает клан на помощь оскорбленному супругу, который пытался покончить с собой. Обычай срубать деревья, с которых украли плоды, не так очевиден. Те, кто не обладает болезнетворными чарами, заговаривают свои деревья на смерть или тяжелую болезнь ближайшего родственника, и это несчастье постигает человека, укравшего с дерева плоды. Если кому-то удается пережить это проклятье, хозяин приходит к дереву и срубает его. Это похоже на поведение при попытке совершить самоубийство, но очевидно, что ни в том, ни в другом случае человек не взывает к чьей-либо жалости, даже своих родственников. Скорее, оказавшись в величайшей степени униженным, добуанец переносит на себя и свое имущество всю ту злобу и жажду разрушать, которая подразумевается во всех их общественных институтах. Он ограничен в своих приемах, однако в представленном случае он использует их против самого себя.

Жизнь на Добу способствует развитию крайних форм враждебности и злобы, которые большинство обществ при помощи своих социальных институтов насколько возможно сократили. В это же время общественные институты на Добу их в высшей степени возвысили. Добуанец, не сдерживаясь, воплощает в жизнь худшие кошмары человека о злонамеренности вселенной, и согласно его пониманию жизни, добродетель заключается в выборе жертвы, на которую можно выплеснуть злобу, свойственную как человеку, так и силам природы. Все существование видится ему жестокой борьбой, в которой смертельные враги противостоят друг другу, сражаясь за каждое благо этой жизни. Его верное оружие в этой борьбе – подозрительность и жестокость. И он не просит пощады – и никому пощады не дает.

Глава 6

Северо-западное побережье Америки

Индейцы, жившие на узкой полосе тихоокеанского побережья, простиравшейся