Все время мира - Сара Пурпура

– Нектаринка, посмотри на меня, пожалуйста.

Его горячая рука осторожно поворачивает мое лицо. Я не сопротивляюсь, но закрываю глаза. Мне слишком больно говорить об этом.

– Расскажи мне еще о себе. Расскажи о Брейдене, – я поняла, что этот парень важен для него, и Дезу нравится говорить о нем. Я играю нечестно, используя то немногое, что знаю о Дезмонде, но я не так глупа, чтобы надеяться, будто смогу уйти от темы. Я хочу лишь выгадать немного времени.

– Хорошо, – уступает Дез, и я благодарно вздыхаю.

– Брейден – сорвиголова, чокнутый. Но тебе бы он понравился. Он хороший парень, – улыбается Дез, – и не заслуживает такой жизни. Так что я сделаю все, чтобы у него она стала лучше.

На этот раз я смотрю на него в смущении.

– И что ты собираешься делать?

На самом деле я хочу спросить, согласился ли Дезмонд на усыновление, и, как настоящая эгоистка, надеюсь, что он откажется. Надеюсь, что Дезмонд останется Дезом. Просто сложным парнем, но не моим сводным братом, потому что в противном случае я не смогу желать его так, как сейчас.

– Я работаю над этим. Кажется, у твоего отца есть хорошие знакомства в футбольном мире. Кое-кто посмотрел на меня и, кажется, заинтересовался. Может, через какое-то время я получу стипендию для учебы в колледже, – Дез теребит шнурки своих кроссовок. – А скоро и Брейден покинет приют, и я заберу его с собой.

– Это непростой план, – говорю я Дезу.

– Вся моя жизнь такая. Итак, почему ты вызываешь у себя рвоту? Почему режешь себя, Нектаринка?

Дез не отступает, и, быть может, пришло время открыться ему. Впервые я расскажу об этом кому-то, кроме Бри.

– Я… я не знаю, – сбивчиво произношу я.

– Нет, знаешь. Расскажи мне, Анаис.

Я еще сильнее прижимаю колени к груди и смотрю вдаль.

– Иногда я чувствую себя пустой и заполняю это ощущение едой. Но когда я набиваю живот, пища приносит мне боль. Удерживать… удерживать все внутри очень болезненно, но это я решаю, когда положить конец всему, – с трудом пытаюсь объяснить я. – Боже… мне никогда не приходилось формулировать все это: это очень сложно.

Дезмонд берет мою руку и целует костяшки пальцев. Он так нежен в этот момент и молча показывает, что понимает меня.

– А когда я режу себя, раны как будто заглушают ярость, грусть и одиночество. Если я физически чувствую себя плохо, то хотя бы на некоторое время избавляюсь от другой боли, – признаюсь я.

– Расскажи мне больше. Что это за боль?

Я гляжу на него и встречаю его пристальный взгляд. Но не хочу убегать из-за страха, что он увидит, насколько в реальности я далека от идеала. Я убегала от Евы, от Линды. Я даже убегала от Бри, пока она не застукала меня пару раз в школьном туалете. Но наедине с Дезом я чувствую, что не хочу прятаться.

– Мать считает меня толстой. Какое-то время я действительно была такой, но она будто зациклилась на этом. И до сих пор так считает.

Мне смешно: я прекрасно знаю, что она неправа, но когда гляжу на себя в зеркало, то вижу лишь свои недостатки.

– Мой отец, наоборот, видит во мне совсем другого человека. Он распланировал мое будущее так же, как и будущее Евы. Я буду первым хирургом в истории, который не переносит вида крови. Отец знает об этом, но ему плевать. Говорит, я справлюсь. Когда я получаю четверку, он смотрит с разочарованием. Если я пропускаю тренировки, он смотрит с разочарованием. Боже! Да даже если я откажусь участвовать в выпускном бале, это его разочарует. Есть вещи, которые обычно не должны интересовать отца, но папа сует нос во все мои дела. Потому что, когда я вернусь с короной королевы бала, он будет сиять от гордости. Не за меня, Дез, а из-за того, что другие видят во мне: я лучше всех. Идеальная во всем.

– А ты не хочешь быть такой?

– Нет, проклятие, нет! Я хочу набирать пару килограмм, а затем сидеть на какой-нибудь диете с подругами, чтобы скинуть лишний вес. Хочу выходить из дома ненакрашенной и непричесанной просто потому, что сегодня у меня нет настроения приводить себя в порядок. Хочу получить четверку и не чувствовать себя полной дурой, пойти на бал и танцевать с парнем, который меня пригласил, и не думать о своем наряде. Пропускать тренировки, если я устала, и не корчить из себя постоянно этого чертова лидера. Я хочу… хочу… – эмоции переполняют меня. – Хочу стать психологом и работать в одном из таких приютов, как тот, где жил ты, и помогать оставленным детям пережить случившееся. Но отца хватит удар, если он узнает об этом. Мечтать о чем-то в этой семье означает подписать себе смертный приговор.

Затаив дыхание, Дез смотрит на меня. Мне и самой уже не хватает воздуха, и только когда я чувствую, как мои легкие начинают гореть, я расслабляюсь и громко выдыхаю.

– Какой же жалкой я выгляжу, – говорю я.

– Напротив, ты прекрасна…

Дез не двигается с места, просто смотрит на меня, не отрывая глаз. И это непривычно, потому что чаще Дезмонд пытается смутить меня и вытащить наружу мое влечение к нему.

Неожиданно Дез вынимает свой iPod и наушники. Он надевает один и протягивает другой мне. Я вставляю его в ухо и слышу душераздирающую, но прекрасную мелодию.

– Что это за музыка? – спрашиваю я.

– Она называется «Белые облака». Ее написал один итальянский композитор, Людовико Эйнауди.

– Не думала, что тебе может понравиться что-то подобное.

Он пожимает плечами и поворачивает лицо к небу.

– Эта музыка приводит меня в порядок, когда у меня в душе хаос.

За этим простым объяснением, я уверена, скрывается что-то большее.

Эта музыка могла стать прекрасным аккомпанементом всей истории Дезмонда, потому что в ней слышится то же отчаяние.

Мелодичные звуки мчатся наперегонки и пробегают по всему телу, от головы до пят, словно ветер, который треплет верхушки деревьев. Эта музыка и есть Дезмонд, но она могла бы стать также и мной. На мгновение я представляю, что, возможно, для Деза эта мелодия – мы вдвоем.

Мне хочется обнять его, но я не знаю, будет ли сейчас это уместно. К счастью, Дез отрывает меня от моих мыслей. Он прикасается лбом к моему и обхватывает мое лицо ладонями.

– Когда у тебя вновь возникнет желание вызвать рвоту или порезать себя, приходи ко мне.

Я изумлена. Он держит меня в своих руках, и я сама хочу сделать