Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России - Андрей Витальевич Гронский

Чингис-хан

Если мое тело умирает, пусть мое тело умирает, но не позволяйте моей стране умирать.

Чингис-хан

По мнению историков и социологов, всем народам, представляющим титульную нацию империи, свойственна такая характеристика, как имперское сознание, имперский синдром, или имперский комплекс. В частности, он дает о себе знать и тогда, когда рано или поздно происходит распад империи, приводя к общественным и политическим коллизиям. Распад империи предполагает развитие равноправных отношений с освобожденными народами. Однако на практике это, зачастую, оказывается сделать не так просто — представители бывшего народа-имперца не хотят отказываться от своих привилегий, а бывшие подчиненные народы норовят отомстить за прошлое притеснение. Как недавний пример, можно вспомнить про негативное отношение к этническому русскому населению в бывших союзных республиках после распада СССР. Можно вспомнить, что война за независимость Алжира 1954–1962 гг. привела не только к жертвам в процессе военного конфликта, но и к противостоянию в самом французском обществе. Так французские националисты-«патриоты» — то бишь, говоря современным сленгом, тогдашние французские «ватники» — дважды взрывали квартиру Ж.-П. Сартра из-за его выступлений за независимость Алжира и против колониальной политики. Таким образом, распад империй обычно сопровождается вспышками националистических настроений и с той, и с другой стороны.

Для социального характера подданного Российской империи (в широком смысле) — и для человека советского, и для постсоветского россиянина — также присуще имперское сознание. Его проявления в той или иной форме наблюдались в постсоветском российском обществе начиная с 90-х годов. Можно вспомнить, что подавляющее большинство россиян одобрительно относилось к первой и второй чеченской войне, не усомнилось в оправданности интервенции в Грузию. Скачки рейтинга Путина за последние годы были связаны именно с присоединением Крыма и введением российских воздушно-космических сил в Сирию, а не с повышением уровня жизни населения, социальной защищенности и т. п. С другой стороны, Григорий Явлинский, высказавший свое отрицательное отношение ко второй чеченской кампании, из-за этого потерял значительную часть своего электората. Время от времени имперские чувства подогревались спортивными мероприятиями. Прежде всего, здесь можно отметить Олимпиаду 2014 года. Но такого всплеска имперских настроений, который поднялся на фоне военного конфликта с Украиной, не было никогда.

Историк Евгений Анисимов[160] описал стереотипы русского имперского сознания. Приведу некоторые из них:

• «Неотъемлемое» право России, исходя из собственных представлений о безопасности, осуществлять опережающие, предупредительные завоевания.

• Стереотип «права первого занятия», или «исконности», означает обоснованность завоевания всех земель, на которых когда-либо жили или живут славянские народы. Существовало устойчивое убеждение, что за пределами России лежат земли, принадлежащие нам только потому, что на них впервые вступила нога славянина, то есть русского.

• Идея изначального превосходства русских над другими славянскими народами, которые в России порой не воспринимаются как самостоятельные этносы, а тем более в форме суверенных государств. Мысль о том, что украинцы — это самостоятельный народ, имеющий свое суверенное государство, вызывает у русских сомнение. В принципе, украинцы идентифицируются русскими как русские, говорящие на плохом русском языке.

• Идея добровольности вхождения в состав империи славянских и других народов. Добровольность вхождения рассматривается как акт вечный и неизменный, действие окончательное, выражающее волю народа. Всякие попытки народов показать свою нелояльность и выйти из империи рассматриваются как акт измены.

• Идея извечного врага России устойчива и входит как основополагающий стереотип в структуру имперского сознания россиян, но изменяется по форме на протяжении столетий и во многом зависит от конъюнктуры. В имперский период устойчивыми, постоянными врагами России считались Османская империя (17–19 вв.), Англия (18–20 вв.) и США (20 в.). В относительно краткие периоды к таким врагам принадлежали Польша, Швеция, Япония, Франция и Германия.

• Идея «Старшего брата». Самооценочные свойства своего характера (доброту, отзывчивость, бескорыстие) русские признавали и как особыми свойствами русского народа, так и чертами имперской политики. Более того, имперское властвование воспринималось русскими как некое «бремя доброты», жертвенности русских ради интересов других народов.

• Комплекс «колониальной неблагодарности» — убеждение народа метрополии в том, что жертвы, которые он несет на алтарь общего Отечества, не оценены и напрасны.

• «Комплекс безгрешности» русского народа — убеждение, что империя создавалась и поддерживалась только верхушкой, а народ жил «по совести». В 1990 году социологические опросы показали, что вину перед афганским народом, потерявшим в войне более миллиона человек, испытывает только 1 процент опрошенных.

• «Населенные другими народами земли назывались “украинами”, “окраинами” большой Великой России, на которых, кроме русских, жили еще “инородцы”. Последние воспринимались либо как неизбежное, но временное зло, либо как особенность, экзотика жизни русского человека на окраине»[161].

А. М. Буровский так пишет о романтизме имперского мировоззрения:

«Тут дело не в стяжании богатства — тут дело в стяжании этой огромной империи — “одной на всех, мы за ценой не постоим”. Такая психология предельно далека от идеологии частного успеха, но она очень соответствует идее успеха группового: успеха первобытного племени, нации, корпорации, армии, государства. Похожий дух заставляет героев Киплинга “нести бремя белого человека”, идти день-ночь все по той же Африке и совершать множество с виду бессмысленных подвигов»[162].

С психологической точки зрения имперский комплекс — это в том числе одно из частных проявлений авторитарности характера. В данном случае в роли подчиняемого объекта выступают малые народы или внешние враги, с которыми нужно бороться и которых нужно победить, а имперское государство становится объектом нарциссической идентификации. Субъект подчиняет себя империи как сильному целому и ее лидеру, проводящему имперскую политику, как ее персонификации. Рецидивы имперского синдрома говорят о том, что люди не готовы перестроиться с привычной вертикальной авторитарной системы взаимоотношений на горизонтальные. Взгляд на определенные народы как на зависимые, низшие, не вполне полноценные дает ощущение психологического комфорта, и от него нелегко отказаться, особенно если самооценка личности строилась преимущественно не на личных достижениях и способностях, а на идентификации с государством.

Именно имперский синдром объясняет иррациональный гнев россиян к украинцам за то, что последние сделали выбор в пользу Европейского Союза, а также полную слепоту «патриотически» настроенного обывателя к тому, что деятельность ополченцев на Донбассе носит преступный характер, а аннексия Крыма противоречит всем международным договоренностям. Ведь когда на кону стоит возрождение великой империи, стоит ли обращать внимание на некоторые досадные мелочи и юридические формальности!

Однако то, что военная агрессия в отношении Украины вызвала протестные настроения, хотя бы у условных 10–15% населения, говорит о том, что общество мало-помалу переориентируется с имперских на демократические ценности отношений. Ведь если вспоминать