Пятая авеню, дом один - Бушнелл Кэндес

А теперь Билли еще и увидел его куртку.

– Здравствуйте, молодой человек, – галантно сказал Личфилд.

– Здрасьте, – пробормотал Тайер, злясь, что этот человек наверняка не помнит его имени. Он агрессивно ткнул Билли руку для приветствия, не оставив выбора. – Меня зовут Тайер Кор, я пишу для Snarker.

– Я отлично знаю, кто вы, – ответил Билли.

– Ну и хорошо, – отмахнулся Тайер. Украдкой осмотревшись, он резво взбежал по лестнице, чтобы Билли позавидовал юной прыти и энергии, и уселся, как обычно, возле бара, откуда мог все видеть и слышать, оставаясь незамеченным до самого начала ленча.

Билли отдал пальто гардеробщику, жалея, что не смог уклониться от обмена рукопожатиями с рыжим юнцом. «Каким ветром его сюда занесло?» – гадал Личфилд. Тайер Кор вел блог на одном из скандальных сайтов, расплодившихся в последние годы и исходящих беспрецедентной для цивилизованного Нью-Йорка ненавистью и язвительностью. То, что писали блоггеры, казалось Билли бессмыслицей, комментарии читателей – тоже. Не верилось, что и то и другое написано людьми. По крайней мере насколько Билли их знал. В этом недостаток Интернета: чем глубже узнаешь мир, тем неприятнее кажутся люди.

Это была одна из причин, по которой Билли начал принимать прозак.

– Это лекарство применяется уже четверть века. Его даже детям прописывают, – сказал психотерапевт. – У вас ангедония – равнодушие к радостям жизни, потеря чувства удовольствия.

– Дело не в равнодушии к удовольствиям, – возразил Билли. – Скорее, это ужас перед жизнью.

Офис психотерапевта находился в трехкомнатной квартире в таунхаусе на Одиннадцатой улице.

– Как же, помню, помню, – сказал доктор, едва Билли вошел.

– Мы знакомы? – Билли приподнял бровь, надеясь, что это недоразумение и у него с врачом нет общих знакомых.

– Вы добрый приятель моей матери.

– Правда? – спросил Личфилд, стараясь держаться официального тона, но против воли польщенный.

– Си-Си Лайтфут, – подсказал доктор.

Билли не удержался от удивленного восклицания. Он хорошо знал Си-Си, музу знаменитого модного дизайнера, скончавшегося от СПИДа, в те дни, когда у кутюрье еще водились музы. «Как я скучаю по тем временам», – подумал Личфилд.

– Как поживает ваша матушка?

– О, ее ничто не берет, – ответил доктор, причем в голосе смешивалось отчаяние и веселое удивление. – Здесь у нее двухкомнатная квартира, в Беркшире дом, там она в основном и живет.

– Чем же занимается миссис Лайтфут?

– Мама ведет удивительно активную жизнь для своего возраста – занимается благотворительностью, спасает лошадей...

– Как благородно, – отметил Билли.

– А вы как себя чувствуете? – спохватился доктор.

– Не очень, – ответил Личфилд.

– Тогда вы пришли по адресу. Мы в два счета приведем в норму ваши чувства.

Таблетки действительно помогли. Конечно, они не решали всех проблем, зато Билли перестал себя изводить – ему все стало безразлично.

Присев у барной стойки, Личфилд заказал стакан воды. Поглядывая на Тайера Кора, он отчасти пожалел юнца: что за ужасный способ зарабатывать себе на жизнь! Молодой человек наверняка полумертв от унижения. Кор сидел совсем рядом, в нескольких футах, но их разделял океан тридцатилетнего опыта. Билли решил не морочить себе голову чужими проблемами и со стаканом воды в руке пошел обрабатывать зал.

Через полчаса ленч был в полном разгаре.

– Я обожаю вашу героиню! – кричала женщина в вышитом костюме, перегнувшись через Билли, желая дотянуться до кумира – Шиффер Даймонд.

Шиффер подмигнула Личфилду.

– Я надеялась, хоть здесь не будут говорить о сериале, – комически пожаловалась она. – Мне обещали.

С начала показа «Госпожи аббатисы» на канале «Шоутайм» на Шиффер со всех сторон сыпались приглашения, и сегодня она решила побаловать себя на маленькой «поляне» нью-йоркского общества. Ее опекали и всячески обхаживали. Пока в активе Шиффер был роман со знаменитым миллиардером, оказавшимся умнее и приятнее, чем можно было ожидать (правда, после трехчасового ужина он заявил, что они не подходят друг другу и вместе им делать нечего), и известным кинорежиссером, который был не прочь жениться в третий раз. Сегодня Шиффер пришла вместе с шестидесятитрехлетним Дереком Браммингером, корявым и морщинистым, как дуб, да еще исклеванным оспинами от старых прыщей. Его два года назад уволили с поста президента крупной медиакорпорации, выплатив восемьдесят миллионов компенсации. Браммингер недавно вернулся из годичного кругосветного круиза, за время которого безуспешно пытался найти себя.

– Я почувствовал, что пока не готов быть пенсионером, – утверждал он. – Мне еще рано уходить со сцены.

– И я пока не собираюсь уходить со сцены, – весело сказала Шиффер.

За соседним столиком рядом с Тайером Кором сидела Аннализа Райс.

– Наверное, вести блог – очень интересное занятие, – сказала она.

– Вы сами пробовали? – спросил Тайер.

– Я рассылала е-мейлы.

– Вести блог любой может. Всего-то и дела, что засирать Интернет, – заметил Тайер с презрительным смешком.

– О, я уверена, это неправда.

– Правда, правда, – устало сказал Тайер. – Это самый дерьмовый способ зарабатывать на жизнь.

– Ну, не хуже, чем у адвокатов, – пошутила Аннализа.

– Разве что, – согласился он. – Я мечтал стать писателем. А вы?

– Я всегда хотела стать юристом. Это ведь не профессия, а диагноз, как говорится. Сегодня я пришла увидеть произведение искусства, о котором говорит весь Нью-Йорк, а это оказалась пара кроссовок и пластмассовый динозавр, приклеенный к детскому одеяльцу. За полмиллиона долларов!

– Вас это не бесит? Меня бесит. Мы живем в мире обманщиков и ничтожеств.

– Ну, может, детское одеяльце одного человека – произведение искусства для другого, – улыбнулась Аннализа.

– Неоригинально, – скривился Тайер, залпом допив третий бокал шампанского.

– О, я не оригинальничаю, – сказала Аннализа без всякой злости. – Здесь и без меня полно оригиналов. Просто все еще пытаюсь понять Нью-Йорк.

Тайер невольно подумал, что эта рыжеволосая женщина – одна из самых приличных людей, которых он встречал на подобных тусовках.

– Если бы вы были символом эмоций, то каким? «Смайликом»? – спросил он.

Аннализа засмеялась:

– Нет, недоумевающей рожицей.

– Ага, в отзывах о детском одеяльце за пол-лимона. Надеюсь, вы его не купили?

– Нет. Мне хватает огромного аквариума, который приобрел муж.

– Аквариума? Где же вы живете? – небрежно поинтересовался Тайер.

– Пятая авеню, дом один.

Тайеру оставалось сложить два и два: перед ним сидела Аннализа Райс, которая поселилась в квартире миссис Хотон. Ее муж – Пол Райс, кровосос из хеджевого фонда, который к тридцати двум годам сколотил многомиллионное состояние. Покупка триплекса удостоилась упоминания в разделе недвижимости The New York Observer.

Вернувшись домой после ленча, Тайер испытал особенно сильный приступ депрессии – контраст жалкой дыры, в которой он жил, с изяществом и чистотой «Времен года» угнетал до невозможности. Окна были закрыты, пар с шипением вырывался из дыры в старой батарее. Джош дрых на куче одежды, которую называл своей постелью, с разинутым ртом, хрипло дыша в предельно сухом воздухе.

Кого он обманывает? Джош – патологический неудачник, он никогда ничего не добьется. Большой куш здесь срывают только гады вроде Пола Райса, сидящего в своей гигантской квартире на Пятой авеню, глядя на редких рыб, пока его красивая и добрая жена, мизинца которой он не стоит, вынуждена ходить по выставкам псевдоискусства с этим мерзким Билли Личфилдом. Накрутив себя до состояния праведного гнева, Тайер прошел в свою комнату и сел за компьютер. Он был готов беспощадно припечатать всех этих райсов, личфилдов, а заодно и ленч во «Временах года». Обычно его возмущения хватало на пять сотен слов оголтелой критики, но вдруг его гнев улегся и на смену ему пришла редкая гостья – сдержанность. Тайер вспомнил лицо Аннализы, улыбавшейся ему с явной симпатией, вызванной, как Кору хотелось думать, его обаянием. Она не подозревала о его истинных намерениях. Да, он старательно ненавидел представителей нью-йоркского света, но разве он приехал сюда не для того, чтобы стать одним из них?