Цимес - Борис Берлин

— иди. Ну иди, быстрее. Сейчас мне будет так плохо, очень плохо, я не хочу, чтобы ты видел меня такой. Это будет неправильно. Ты запомни меня рыжей. Солнечной и рыжей. И иди, ну. Уходи, уходи!

Это было… Я работал так много и так, как никогда не работал. Время тянулось — целых два года. Почти без выходных. Еще, конечно, Тома. Будто второй медовый месяц наступил. Она была настолько красива, нежна и покладиста. И все еще так желанна. Однажды у нее даже появились мысли о втором ребенке, но все-таки возраст… Правда, временами мне казалось, что у нее есть кто-то еще, — уж слишком она была со мной предупредительна. Так бывает, когда женщина… Впрочем, что я знаю о женщинах? Оказалось — ничего. А еще оказалось, у нас с Томой серебряная свадьба. Вот так…

— Я заказала отдельный зал на пятьдесят человек, ты доволен? Все, как мы хотели, и народу будет не так чтобы слишком много, но достаточно. Я тебе список гостей положила, посмотри в кабинете. Только не откладывай, ладно? Все родственники — твои и мои, потом твои друзья с женами, мои девочки с мужьями и… еще из редакции — руководство, ну и нужные люди, совсем немножко, правда. Как раз и набирается.

— Вот и хорошо. Ты все это лучше меня знаешь. Мы ведь уже обсуждали, кого и сколько. Рассылай приглашения, чего тянуть…

— Между прочим, сын наш собирается девушку свою привести, сам сказал. Он уже полгода… ну не знаю, что там у них, но пусть приведет, поглядим. Самое время ему остепениться, да даже и жениться, как ты думаешь?

— Я думаю, он нас не спросит. Вот что я думаю. А что за девица-то, не говорил?

— Нет. И я особо не расспрашивала. Не хочу раньше времени… Но глаза у него горели, я его таким раньше и не видела, пожалуй. Не удивлюсь, если он надумает объявить нам именно таким образом и именно сейчас. Уж больно он… светится. Ох, чует мое сердце…

— Ну если твое сердце чует, тогда — да. Очень может быть, очень. Ты ведь у меня ясновидящая?

— А как же иначе? Я женщина, милый мой, хранительница очага. Вот и храню.

— Вот и слава богу, и храни, — я похлопываю Тому по тому, что ниже талии. — А я тебе помогать буду, хочешь?

— Ты не помощник, ты — мужчина, хозяин, — она глядит на меня, прищурившись. — Муж…

— Тоже верно. — Я оглядываю ее с ног до головы. — Тогда пойдем, время уже позднее…

Ну вот… Как все безоблачно, и привычно, и как всегда. А что там, на обратной стороне луны, — отсюда не видно.

Никто и не увидит. Никто и никогда…

Так не все ли равно, что там на самом деле?

Они очень подходили друг другу — Славка, высокий, спортивный, загорелый и она — хрупкая, белокожая, немного робкая.

Он подвел ее к нам.

— Мама и папа, это Катя. Кать, это мои родители. Познакомьтесь…

— Здравствуйте, Катя. Очень приятно. — Тома улыбнулась. — Имя у вас чудесное. Если бы у нас была дочь, тоже была бы Катя. Правда? — она смотрит на меня.

— Без сомнения, — киваю я, пожимая протянутую мне узкую прохладную руку и чуть задерживая ее в своей, словно вспоминая. — Без сомнения. Добрый вечер, Катя. Мы вам рады. Слава, усади Катю и не давай ей скучать. И не оставляй одну, понял?

Она смотрит на Славку сияющими глазами.

— Да вы не беспокойтесь, он у вас хороший, очень. Я иногда сама себе не верю — как мне повезло.

— Вы, главное, ему поменьше об этом напоминайте, а то нос задерет…

— И пусть. Мне нравится. К тому же ведь и тебе повезло не меньше, Слав, да? Ну скажи…

— Нет слов, как повезло, — Славка смеется. — Я уже совсем было надежду потерял, и вдруг ты на меня свалилась. Просто свалилась, и все.

— Вот и хорошо, — я киваю. — Ну, развлекайтесь, веселитесь, знакомьтесь. И поверьте моему опыту: свалиться и все — это самый надежный способ.

Они уходят, смеясь и держась за руки, — молодые, счастливые — Катя и мой сын. Ну и что? Да мало ли на свете рыжих, с веснушками и такой белой кожей? А ведь мало. Всего-то одна-единственная, да и той больше нет. Нет?

Я вижу, как она оглядывается и, слегка нахмурив брови, одними губами беззвучно произносит:

— Тс-с-с…

Или мне только показалось?

Как же все странно складывается. Из цветных стекляшек — изумительные витражи. Из сверкающей радости — черное страдание. Из бесконечности времени — мгновенная смерть.

А бывает и наоборот — кажется, и не жив уже, нет тебя до такой степени, как будто никогда и не было. И вообще ничего не было. Вот только угнездившаяся в сердце, или в мозгу, или не знаю где крохотная песчинка ослепительно белой боли не дает забвению победить — было, было…