Бисмарк - Николай Анатольевич Власов

почву для франко-прусского диалога. Маневр оказался в целом достаточно удачным: в ходе беседы с Наполеоном III министр-президент понял, что император рад его назначению и по-прежнему делает ставку на сотрудничество с Пруссией. Однако на положение свежеиспеченного главы правительства в собственном государстве это повлияло мало. Даже император почувствовал это и высказал опасение, что в Берлине вскоре может произойти революция. «У нас народ не строит баррикад, и революции в Пруссии делают только короли», — мгновенно отреагировал Бисмарк. При всей пророческой силе этого высказывания в тот момент оно казалось свидетельством излишней самоуверенности министра-президента, и Наполеон III отметил затем в своем кругу, что этого человека вряд ли стоит принимать всерьез[337].

Еще одной попыткой наладить диалог с либералами стало вмешательство в Кургессенский конфликт. Осенью 1862 года здесь вспыхнула очередная ссора между авторитарным курфюрстом Фридрихом Вильгельмом I и либеральным парламентом. Бисмарк потребовал от монарха соблюдать конституцию, угрожая в противном случае применить силу. Главе местных либералов он заявил, что и в Пруссии «честно стремится к компромиссу» с его единомышленниками[338]. Однако единственным непосредственным результатом этого маневра стала негативная реакция российских политиков, внимательно следивших за происходящим в Центральной Европе.

Новый, 1863 год стал временем обострения внутриполитического кризиса. Собравшийся в середине января на очередную сессию ландтаг вновь занялся вопросами бюджета. Либеральное большинство выступило с жесткой критикой правительства. В ответ Бисмарк начал горячо защищать свою «теорию пробела», одновременно заявив, что депутаты сопротивляются не правительству, а монарху: «Я отказываюсь признавать разделение короны и министерства не потому, что, как говорилось здесь с трибуны, хочу превратить авторитет короны в щит, прикрывающий правительство. Мы не нуждаемся в щите, мы стоим на почве права. Я отказываюсь признавать это разделение, потому что оно скрывает тот факт, что вы находитесь в борьбе за власть с короной, а не с министерством»[339]. Парламент, заявил глава правительства, хочет присвоить себе верховную власть, но это противоречит Конституции. «Прусская монархия еще не выполнила свою миссию, она еще не готова к тому, чтобы стать чисто декоративным украшением вашего конституционного здания, не готова превратиться в мертвую деталь в механизме парламентского правления», — воскликнул Бисмарк под громкий ропот депутатов[340]. В то же время министр-президент подчеркнул готовность к компромиссу и перечислил все шаги, сделанные в этом направлении, возлагая на своих оппонентов ответственность за продолжение кризиса.

Риторика главы правительства, как и следовало ожидать, депутатов не убедила. Нижняя палата ландтага приняла подавляющим большинством голосов адрес к прусскому королю, в котором обвиняла министерство в нарушении конституции. 17 февраля 1863 года депутаты возложили на министров личную имущественную ответственность за расходы, противоречащие действующему законодательству. Либеральная пресса развернула масштабную кампанию, говоря о «неугасимом отвращении, невыразимой тошноте перед лицом негодного берлинского правительства, которое представляет собой неестественного монстра, противного европейским порядкам»[341].

Бисмарк умело пользовался тем, что многие прусские либералы вовсе не хотели доводить ситуацию до прямого противостояния с монархией, которое могло иметь совершенно непредсказуемые последствия вплоть до революции в стране. И правительство, и парламент не прекращали текущую деятельность. Депутаты не пытались ни бойкотировать работу исполнительной власти, ни предпринимать каких-либо других радикальных мер, которые резко обострили бы конфликт и перевели бы его на следующую, значительно более опасную для обеих сторон стадию. Либералы хотели революции еще меньше, чем король. В эти месяцы много говорилось о покушении на основы конституционного правления, о ползучем государственном перевороте, о нарушении всех мыслимых норм, однако на практике ни Бисмарк, ни его оппоненты, несмотря на громкую риторику, не совершали резких движений, которые привели бы к развалу сложившейся системы в целом. Ставка делалась скорее на изоляцию и истощение противника. И в этой игре у каждой из сторон были свои козыри: у Бисмарка — поддержка короля, у парламента — общественного мнения.

Весной 1863 года противостояние правительства и парламента продолжалось. Накал борьбы в прессе достиг такой остроты, что Бисмарк вынужден был возбудить десятки процессов об оскорблении его чести и достоинства различными либеральными газетами. Успех неизменно оказывался более чем спорным: судьи, в большинстве своем либерально настроенные, признавали правоту истца, однако назначали ответчикам символические наказания. В мае Палата депутатов отвергла бюджет 295 голосами против 5. 22 мая был принят новый адрес, обращенный к королю и на сей раз уже недвусмысленно требовавший отставки правительства — возникший между министерством и страной конфликт «можно прекратить лишь заменой личностей и, более того, сменой системы»[342]. Возможно, требовать не только отставки Бисмарка, но и масштабной реформы было ошибкой. Во всяком случае, Вильгельм! получил лишнее подтверждение тому, что его министр прав; прогрессисты покушаются не на личность министра-президента, а на монаршие прерогативы. Король отказался принять делегацию депутатов, ограничившись письменным ответом, проект которого был подготовлен Рооном. В нем монарх сообщал: «Мои министры пользуются моим полным доверием, их действия совершаются с моего одобрения, и я благодарен им за то, что они противодействуют антиконституционному стремлению ландтага к расширению собственных полномочий»[343].

Ответный удар со стороны Бисмарка не заставил себя долго ждать. 1 июня, после завершения очередной сессии ландтага, чрезвычайным распоряжением правительства была введена жесткая цензура. Теперь власти могли закрыть любую газету, не утруждая себя серьезными обоснованиями, просто на основе ее «общей направленности», враждебной существующей системе. В итоге под запрет попал даже самый популярный в стране журнал для семейного чтения Die Gartenlaube («Беседка»), лишь иногда позволявший себе высказываться на политические темы.

Одновременно было усилено давление на государственных служащих. Бисмарк с детства отрицательно относился к либеральному чиновничеству, теперь пришла пора закручивать гайки. Еще в декабре 1862 года только что назначенный министром внутренних дел граф Фридрих цу Эйленбург[344] специальным указом напомнил служащим, что они должны быть опорой трона и не имеют права пропагандировать антиправительственные взгляды. В бюрократическом аппарате были произведены перестановки. Вильгельм I заявил, что враждебное отношение к правительству несовместимо с присягой, принесенной королю. Таким образом, перед чиновниками самых различных рангов встала дилемма: молча повиноваться или уходить со службы. Естественно, подавляющее большинство выбрало первый вариант. Фриц Штерн с некоторым преувеличением говорит о том, что в эти месяцы министр-президент смог «практически установить диктатуру» в стране[345].

Тем не менее положение Бисмарка оставалось шатким — ему приходилось отчаянно бороться за политическое выживание. Усиливалась оппозиция главе правительства и при дворе; ее главными фигурами являлись королева Аугуста и кронпринц. Супруга наследника престола писала в эти дни: «Мы страшно обозлены положением дел. Эту страну уже невозможно назвать монархией, ею правит всемогущий мажордом Бисмарк, который использует свою