Сяо Тай и разбойники горы Тянь Ша - Виталий Абанов

наказать ее одновременно? Ага. Вижу. Единогласно. Что же… — Первый Брат откинулся на спинку своего кресла: — в качестве поощрения утверждаю эту Сяо Тай как равную в Совете Братства, Старшую Седьмую Сестру. Жалую ей чернильницу из слоновьей кости и заколку из золота. В качестве наказания назначаю ей неделю в колодке, будучи прикованной к столбу в центре Летнего Лагеря. Я сказал.

— Постой, Первый Брат… но разве это наказание не поглощается поощрением? — спрашивает Гуань Се, вставая.

— Поощрение Седьмая получает за то, что доставила продовольствие и договорилась о поставках. А наказание — за то, что втравила нас в войну. Это отдельные вопросы и наказание, и поощрение она получит в полной мере. — говорит Первый Брат и Сяо Тай впервые видит, как он улыбается. Нехорошо так улыбается.

— И в качестве дополнения — никому из кухонных работников или Старших Братьев не дозволяется оказывать этой Седьмой какую-либо помощь. Это и так слишком мягкое наказание для той, кто подставила Братство под удар!

— Неделю под палящим солнцем без всякой помощи… это же и есть казнь, Первый Брат!

— Ничего подобного. Это наказание за бездумные действия. Седьмая — сдай свой меч и пайцзу. Наденьте на нее колодку.

Глава 18

Сперва Сяо Тай даже немного запаниковала, снова колодка! Воспоминания о залитой безжалостным солнцем площади Чаньюэнь, о пересохшем и опухшем от жажды языке, который едва ворочался во рту, о камнях, которыми ее закидывала ребятня, о постоянной боли в шее, спине и коленях — все это как будто обрушилось на нее водопадом из помоев. Она как во сне протянула вперед снятую с пояса пайцзу, отстегнула свой меч и послушно подставила руки и шею под деревянную колодку-кангу. Это все нереально, думала она, чувствуя тяжесть на плечах, и не видя ничего вокруг. Как она оказалась возле столба в центре Летнего Лагеря — она не помнила. Вот только что стояла в шатре Первого, отдавая меч и пайцзу, символы власти и свободы, а в следующую секунду — она уже стоит на коленях, прикованная так, чтобы не встать на ноги, не выпрямить их. Дополнительная издевка, дополнительная пытка. Ее сердце сжалось, и она на какую-то долю секунды — пожалела себя. Вот, подумала она с горечью, делаешь людям добро и какой результат? Чертов Первый посадил меня в колодки! Меня! С самого начала он вел себя так, словно она ему дорогу где-то перешла, придирался по мелочам, не давал спуску и вот сейчас…

Стоп — останавливает она себя, стой, прекрати. Нельзя быть жертвой, нельзя себя жалеть, жалость к себе — это путь в никуда. Жалость ослабляет. А мне нельзя быть слабой, мне сейчас пригодится вся сила, до которой я смогу дотянуться. Значит мне не нужна жалость к себе. Мне нужны эмоции, которые дают силу. Гнев. Она скрежетнула зубами. Значит так ты решил играть, Первый Брат, Ли Баоцзу, ты решил попробовать убить меня снова. И на этот раз у тебя снова не выйдет. Но в этот раз есть существенное отличие — теперь я совершенно точно знаю, что ты — мой враг. С тобой нельзя договорится, тебя нельзя превратить в союзника. Ты желаешь моей смерти. А я — желаю твоей. И лучше бы тебе сейчас поднять свою задницу со своей мягкой подушке на кресле, вынуть меч из ножен и убить меня прямо здесь и сейчас, потому что если я выживу, если я буду жить — это будет означать что ты — будешь мертв.

Она выдохнула, превращая яростное, бушующее пламя гнева в груди, преобразовывая его в холодную решимость. Она закрыла глаза. Гнев и ярость выжигают тебя изнутри, истощают, изнуряют тебя, а ей нужна сила. Потому она больше не испытывает гнева и ярости. Она спокойна, хладнокровна и уверена в себе. Еще один выдох. У нее есть цель. Пока она не знает как именно и когда, но рано или поздно, пусть не сейчас, пусть не через день, месяц, неделю или год — она будет стоять, а Ли Баоцзу — лежать у ее ног. Так и будет. Для нее отныне нету пространства вариантов, нет различных жизненных путей и развилок, для ее есть прямая дорога, тоннель в конце которого неминуемо произойдет то, что должно. Нет судьбы, кроме той, что ты делаешь своими руками.

Она выдыхает еще раз и открывает глаза. Все, она справилась со своими эмоциями, справилась со страхом и яростью, она снова готова воспринимать окружающее.

— Сиди смирно. — говорит ей Шестой Брат, Ван Лун, который сидит рядом на переносном стуле. Она смотрит на него. Ах, да… к ней приставили стражу. Ведь распоряжение Первого Брата ясно — никто из кухонной обслуги или Старших Братьев не должен ей помогать. И он должен проследить за тем, чтобы ее наказание прошло как положено. Ну да, конечно. Ведь иначе, как только Минмин или Гу Тин узнали бы о случившемся — тут же прибежали бы и накормили, и напоили и влажным полотенцем бы обтерли. Не говоря уже о Втором и Третьем.

Вокруг столба в центре Лагеря начали останавливаться люди. Они бросали взгляды на сидящую на коленях, закованную в колодку Седьмую и перешептывались.

— Эта Седьмая навлекла беду на все Братство и была наказана! — повышает голос Шестой Брат, не вставая со своего стула: — она будет сидеть в колодках, прикованной к этому столбу в течении семи дней! Никто не должен оказывать ей помощь, предлагать ей воду и еду! Таково распоряжение Совета Братства! На то время, пока Седьмая в колодке — ее привилегии и звания отзываются. Она просто нарушитель дисциплины и злоумышленница, совершившая преступление против Братства Справедливости Горы Тянь Ша!

Вот козел, думает Сяо Тай, он намерено исказил приказ Первого Брата, он сказал «никто не должен оказывать ей помощь», вообще никто. И он «забыл» упомянуть что она не только наказана, но и поощрена, что по тому же приказу Первого, если она протянет эти семь дней, то будет восстановлена в правах и регалиях. И это важные нюансы. Если люди будут знать, что она все еще равная среди Старших Братьев — это один коленкор. По крайней мере поостерегутся камнями кидать, ведь она может и запомнить, а потом отомстить. Неразумно со стороны обычного разбойника в участника Совета Старших, пусть временно и прикованного к столбу — камнями кидать. Но в интерпретации Шестого Брата — она злоумышленница