Неживая вода - Елена Ершова

— Я гляжу, тебя черт не просто охраняет, а за руку ведет, — хрипло проговорил он. — Ведь сколько раз мимо ходил, а никакой решетки здесь не было. Значит, нечистый мне глаза отводил, голову морочил. А тебе открылся.

"Водка тебе глаза отводила", — подумал Игнат.

Он опасливо заглянул в решетку, подсветил фонариком: в тонкой дорожке света пылинки кружились и оседали снежной крупой. Луч уперся в квадратные бока тоннеля. На одной из сторон виднелись уже знакомые Игнату железные скобы.

— Похоже на трубу воздуховода, — сказал Эрнест. — Сейчас посмотрим, не эту ли дверцу наш ключик открывает.

Он придирчиво осмотрел поверхность решетки, ковырнул струпья ржавчины и покачал головой.

— Нет здесь никакого замка.

— Значит, попробуем открыть так, — ответил Игнат и подцепил решетку пальцами.

— Сейчас помогу, — Эрнест подобрал валяющийся неподалеку железный прут, просунул в щель и налег на него, как на рычаг. — Теперь тяни.

Игнат дернул. Еще. И еще…

С натужным грохотом и лязгом решетка откинулась, загрохотала по бетонным плитам пола. Из распахнутого зева тотчас потянуло сыростью и гнилью.

"Как из раскрытой могилы", — подумалось Игнату.

— То-то я и думал, неспроста сквозняк гуляет… — пробормотал Эрнест. Он отбросил в сторону прут и теперь, вытянув шею, смотрел через плечо Игната в разверстую утробу тоннеля. — Протиснемся?

— Должны, — рассеянно ответил Игнат и добавил задумчиво. — Раз скобы приварены, значит, кто-то эти тоннели обслуживал. А если это и вправду воздуховод, то выход на поверхность должен быть не один.

— Правду говоришь, — поддакнул Эрнест. — Может, и еще где-то под завалами подобные люки скрыты. Может, находил их кто-то до нас…

— Может, — эхом отозвался Игнат и вопросительно поглядел на Эрнеста.

Тот усмехнулся немного нервно, сказал:

— Так уж и быть. Полезу первым.

Зажал фонарик в зубах и, перевернувшись на спину, руками ухватился за верхний край, а затем ловко протиснулся в тоннель. Послышался призрачный: "..шу-ух!", раздавшийся будто бы за спиной. Игнат вздрогнул и обернулся, обвел коридор белесым лучом фонарика, но ничего не увидел: не было ни единого движения в застывшем затхлом воздухе. Только маленькое облачко пыли крутанулось у одной из сваленных клеток.

"Сквозняк", — подумал Игнат.

И полез следом.

Комплекцией он был плотнее Эрнеста, а ватный тулуп только прибавлял объема, поэтому Игнат обтер боками все ржавые стены тоннеля. Тот плавно шел на снижении и, наконец, оборвался почти отвесной и непроглядной бездной. Только белое пятно Эрнестова фонарика, маячившее внизу, будто отросток глубоководного удильщика, манил в потаенные глубины и говорил о том, что и там, на дне, есть жизнь.

— Здесь тоже решетка, — донесся снизу голос Эрнеста.

— Можно открыть? — спросил Игнат.

— Попробую.

Послышались гулкие удары, как если бы кто-то бил сапогом о железные прутья. Затем раздался оглушительный грохот и отборная матерная ругань. Игнат заторопился, принялся ловчее перебирать руками и ногами и вскоре нащупал под собой не очередные скобы, а только пустоту. Протиснувшись в отверстие, он спрыгнул на пол и снова зажег фонарик. И сразу же увидел согнутого в три погибели Эрнеста, потирающего то отбитый копчик, то ушибленное колено.

— В следующий раз сам первым полезешь, — буркнул тот. — Зад у меня не казенный, в этих местах мне еще бывать не приходилось, а с тобой не в одну, так в другую историю обязательно вляпаешься.

Игнат не стал спорить, промолчал и обвел фонариком помещение — небольшое и квадратное, с прямоугольными железными шкафами вдоль стен. Эрнест подошел к одному, поддел пальцами покосившуюся дверку — та сразу же поддалась с визгливым скрипом. Внутри оказалось нагромождение щитков и проводов.

— Трансформаторная подстанция, — прокомментировал Эрнест. — Таких и наверху полно. Да только проку никакого.

Он несколько раз пощелкал тумблерами, но ничего не случилось.

"Уж не ошибся ли изгнанный из пекла черт? — с разочарованием подумал Игнат. — Никаких тебе чудес: ни мертвой воды, ни тайников. Лишь труха и запустение".

— Ладно, идем дальше, — словно прочитав его мысли, сказал Эрнест и двинулся к выходу. — Посмотрим, будет ли применение нашему ключику на этом ярусе.

Он потянул ручку на себя, и дверь нехотя распахнулась — кряхтя и постанывая, словно жалуясь на людей, осмелившихся потревожить ее вековой покой. Что-то упало с глухим стуком, как падает молодое, подрубленное топором деревце, и последующий за этим дробный стук вызывал в памяти Игната звук осыпавшихся яблок — так ребенком он обтрясал склоненные ветви, и округлые красно-желтые шары скакали и подкатывались под ноги. Уже спелые, уже надтреснутые от удара. Бери и ешь.

Только теперь это были не яблоки.

Игнат отступил, налетел спиной на трансформатор и застыл, опутанный страхом, как невидимой паутиной. Рядом вздохнул и тихо выругался Эрнест. Луч фонарика выхватил из мрака россыпь желтоватых костей. У самой двери юлой крутанулся череп, опрокинулся, приоткрыл в усмешке черную трещину рта и уставился на Игната провалами ослепших глазниц.

— Зараза, — пробормотал Эрнест.

Фонарик заплясал в его дрогнувшей руке.

Игнат сделал глубокий вдох и подумал:

"Это только кости. Старые кости, которые теперь никому не причинят вреда"

Он отлепился от врезавшегося в бок металлической коробки трансформатора и суеверно переступил через подкатившуюся под ноги лучевую кость. Но, в отличие от парня, Эрнест не питал уважения к почившим. Досадливо наподдав череп носком сапога, он выругался снова и вдруг наклонился и поднял что-то, лежащее у самого порога.

— Маузер, — прокомментировал он и со значением глянул на спутника. — Чуешь?

Игнат крепче перехватил фонарик, скользнул лучом по полу, стенам, по двери, испещренной мелкими оспинами, которые Игнат сначала принял за ржавчину, а теперь ясно понял — это следы от пуль.

— Здесь шла перестрелка, — сказал он вслух.

Эрнест мрачно кивнул. Покрутил маузер в руках, несколько раз щелкнул спусковым крючком, но патронов в магазине не оказалось, да и ржавчина постаралась привести оружие в негодность — время не щадило ни людей, ни вещи. И Эрнест вскоре отбросил пистолет, вытер испачканные ладони о тулуп.

— Немудрено, — сказал он. — Когда Эгерских солдат с насиженного места гнали, те бежали, что зайцы. А этот, видать, не добежал…

Он ухмыльнулся, перешагнул через окаменевшие кости и окликнул Игната:

— Ну, долго на мертвяков любоваться решил? Может, впереди еще сотня таких поджидает, а если у каждого рот разевать — до второго Апокалипсиса блуждать будем.

Игнат шагнул следом, лишь на миг задержался возле скелета. В его ребрах запутались истлевшие тряпки — не то военная форма, не то медицинский халат. Теперь уже и не разберешь. Шейные позвонки оказались сломанными.

"От удара Эрнеста", — решил Игнат, следом за проводником протискиваясь в дверной проем. И сердце сжалось от дурного предчувствия.

Это был тот самый первобытный страх, появившийся однажды в глубокой древности и засевший в генетической памяти человека — страх тьмы, из которой приходит опасность. Страх неизведанного, страх смерти.

Это тянущее чувство появилось сразу, как Игнат почуял запах.

К уже знакомому тяжелому духу прелости и пыли теперь примешивался еще один — резкая вонь медикаментов и химических реактивов. Так пахло в маленькой лаборатории, оборудованной Марьяной для смешивания различных фармакологических препаратов. Но здесь запах был увеличен многократно, он был почти физически ощутим, так что казалось — через некоторое время им пропитаются и волосы, и одежда, и сама кожа вберет его, как губка вбирает остатки пролитого на столешницу чая.

Рядом мучительно закашлялся Эрнест, но Игнат не смотрел на него. Втягивая пропитанный химической вонью воздух, парень стоял как вкопанный и только во все глаза глядел в большое возникшее на пути зеркало — и не узнавал себя.

"Чертом стать легко…" — пришло на ум.

И ни кто иной, как черт собственной персоной, смотрел на Игната из зеркального отражения.

Сморщенное лицо с проваленным носом. Губы — оплывший свечной огарок, — приоткрывали кривые заостренные зубы, столь же частые, как забор в родной Солони. Глаз был только один — остекленевший, мутный, подернутый болотной ряской и мелкой сеткой лопнувших капилляров. Второй же скрывался за наплывшим уродливым веком, которое свисало на щеку, будто оборванная штора в давно покинутом доме. Вместо волос всю поверхность черепа покрывали бугры и наросты, похожие на рога.