Темная сторона души - Елена Михалкова

Она встала со своего диванчика, взяла тарелку с остывшей картошкой, стоявшую перед Макаром, и вышла на кухню.

Макар, задумчиво изучавший узоры на ковре, перевел взгляд на молчащего Сергея и негромко сказал:

– Знаешь что, Серега… Когда в другой раз будешь у меня про темную сторону людей спрашивать – свою тетю вспомни. Может, тебе легче станет.

Он поднялся и вышел вслед за тетушкой Дарьей – сказать, что картошку можно не подогревать.

Глава 20

Сегодня. Я сделаю это сегодня. И плевать мне на людей в доме, на ментов, шныряющих вокруг, – плевать на всех, кроме нее. Но ее страха мне теперь недостаточно. Я понял это в последний раз, когда она была напугана, но мне не стало так хорошо, как хотелось.

Я хочу ее. Всю, целиком. Нужно сесть и спокойно подумать, как бы лучше все осуществить, но у меня не получается. В паху тянет остро и так мучительно, что хочется бросить все и бежать туда, к ней, – и ударить ее, чтобы она потеряла сознание, а потом сделать с ней все то, что я собирался…

Кто-то идет. Мне нельзя выдавать себя. Я умнее их всех – потому что меня никто не нашел. И никто не найдет, когда я сделаю то, что хочу. Они все очень удивятся, потому что ни один из них не подозревает меня, и даже не может представить, глядя на меня, на что я способен. Раньше меня это огорчало, но теперь-то я понимаю, как это хорошо.

Вы все будете завидовать мне.

С утра Александр Александрович Мазаев был в ярости. Во-первых, столбик градусника с семи часов начал ползти вверх и к половине девятого остановился на тридцати двух градусах. Жару Мазаев ненавидел, но если в городе ее можно было пережить при помощи кондиционеров, то в той дыре, где он вынужден сидеть уже который день, рассчитывать на благо цивилизации не приходилось. Значит, снова будет болеть голова, рубашка пропахнет потом, аппетит проснется только ночью, когда кормить его, следователя Мазаева, никто не разбежится.

Вторая причина, почему Александр Александрович пришел в ярость, заключалась в сообщении игошинских оперативников. Казалось бы, ничего особенного в нем не было: по заданию Мазаева оперативники Валерий Низовцев и Алексей Полошин осмотрели пруд, находившийся за домом убитого Лесникова, и доложили, что ничего в нем не обнаружили. Собственно, Мазаев и не особенно рассчитывал найти в пруду орудие убийства – это было бы слишком просто, а он вот уже два дня как понял, что ничего простого от столь поганого дела, как нынешнее, ожидать не стоит.

Злился он не поэтому. А потому, что распоряжение исследовать пруд он отдал накануне поздно вечером. А оперативник отчитался перед ним в восемь утра.

– А скажи мне, Валера… – вкрадчиво заговорил Александр Александрович, чуть морщась, потому что голова уже начинала болеть. – Скажи мне, Валера, сколько времени у вас ушло на то, чтобы осмотреть пруд?

Валера стоял около машины, и лицо его выражало глубокий пофигизм. Он не понимал, зачем Мазаеву потребовалось брать его за шкирку и вместе с ним на собственной личной машине с утра пораньше мчаться в Игошино, как будто у них не было других дел. Еще и Лешку прихватил. Третий оперативник, вместе с Мазаевым приехавший из города, сидел на заднем сиденье и, похоже, не собирался покидать душный «жигуленок».

– Ну… – Валера, пытался сообразить, какой еще гадости ожидать от чокнутого следователя. – В общем, около часа.

– Около часа. Ага.

Мазаев отошел от машины и сделал пару шагов к пруду. Из-под его ноги выпрыгнула толстая лягушка и бухнулась в воду. Мазаев тихо выматерился.

– Значит, вам хватило часа на то, чтобы осмотреть весь пруд, – подытожил он. – Ты хочешь убедить меня в том, что за час вы обыскали дно? – Голос его стал угрожающим, и Валера понял, что теперь его ждут неприятности. – И как же вы это сделали?

– Как-как… Глазами, – огрызнулся Валера.

Мазаев прошипел сквозь зубы что-то, Валера не разобрал. Да он особенно и не вслушивался.

– Мы все кусты обыскали, Александр Александрович, – вмешался Полошин. – И ближние заросли, и вон те, дальние.

– Умница, – ласково кивнул Мазаев. – Значит, и ближние, и дальние. А теперь слушайте внимательно: нужно было не кусты обыскивать, а нормально, по-хорошему протралить дно! Понятно? Потому что есть шанс, что убийца бросил топор именно в воду! Если это был топор, конечно…

– Хрен ли толку его искать? – буркнул Валера себе под нос, не сдержавшись. – Если и бросил, так на нем теперь все равно отпечатков нет.

– Ты, Низовцев, не пытайся головой думать, – резко сказал следователь, – а делай то, что тебе сказано. Василий Андреевич вам поможет.

– А как дно-то тралить? – растерянно спросил Алексей, крутя головой во все стороны. – Вы нам костюмы подводные дадите?

Мазаев еле сдержался, чтобы не выругаться. Чертова жара! Чертовы идиоты! Каких же тупиц берут в оперативники…

– Я вам дам снаряжение, – бросил Александр Александрович, еле сдерживаясь. – Точнее сказать, вы его сами найдете. Ваше снаряжение – лодка и грабли. Надеюсь, дальше объяснять не надо? Василь Андреич! – крикнул он, и пожилой оперативник выбрался из машины. – Сориентируй ребятишек, а то сами они горазды только по кустикам лазить.

Опер флегматично кивнул, и Мазаев пошел в тень. Голова болела все сильнее.

– Что же, вот тут на лодке плавать и по дну граблями шкрябать? – сморщился Леша Половцев. Только сейчас он в полной мере осознал, чем придется заниматься по такой жаре, и мысленно посылал проклятия в адрес приезжего хлыща, который прохлаждался в ту секунду в тенечке. – Да мы до вечера не управимся!

– Если языком чесать не будем, то управимся, – спокойно возразил пожилой опер. – С вас лодка, ребятишки. Приступайте.

Вероника с утра была сама не своя – вздрагивала, не слышала, что говорят ей дети и Маша, уронила любимую Митину чашку, после чего чуть не расплакалась. Чтобы привести ее в чувство, Маша приказала ей прогуляться по саду, но получилось еще хуже: Вероника пошла не по саду, а по деревне, и недалеко от дома покойного Лесника наткнулась на следователя, который, как она знала, ведет теперь дело гибели Степана.

Измученная неизвестностью, Вероника бросилась к нему в полной уверенности, что уж он-то, молодой парень с высокомерным острым лицом, сможет рассказать ей, как идет расследование. А главное – скажет, что Юлю и Степана убил один и тот же человек. Ведь он же следователь, он не будет ей врать! Если следователь скажет: убийца – один человек, значит, Митя не виноват, вот что самое главное!

Но все вышло совсем не так, как она думала. Парень даже не смотрел на нее во время разговора, а сидел, сощурившись, и нехотя цедил слова сквозь зубы. Это Вероника пережила бы – как будто она не привыкла к хамству мелких чиновников, с которыми ей доводилось общаться в роли просительницы… Хуже, страшнее, невыносимее было другое: он не подтвердил ей то, что она рассчитывала услышать.

– Следствие идет, – сухо повторял он, пока она стояла рядом и пыталась выжать из него хоть что-то, хоть какую-нибудь информацию. – Ничего другого сказать вам пока не могу.

На лодке по пруду плавали двое ребят, тыкая в дно граблями. Вероника помнила их – они ходили по домам после смерти Юли. Лица у ребят были красные, и тот, что постарше, постоянно сплевывал в воду.

– Вы думаете, что мой муж виновен в убийстве? – беспомощно спросила она.

И Мазаев не сдержался. Его все раздражало с утра, а тут, словно мало ему было двух придурков-оперативников и ненавистной жары, приперлась жена подозреваемого и начала приставать с идиотскими расспросами, и блеять что-то о его собственном мнении, которое, оказывается, было очень важным для нее.

– Какая разница, что я думаю? – повысил голос Александр Александрович. – Я ничего не думаю. Я расследую дело, и в данный момент вы мне мешаете. Что вам вообще от меня нужно?

Он не собирался ей грубить. Просто было очень жарко, у него болела голова, а те, в лодке, десять минут назад вытащили со дна кастрюлю, облепленную ряской, и с издевательскими смешками выкинули на берег. Один из придурков посоветовал направить ее на экспертизу: вдруг, мол, именно ею угробили бедного Лесникова. Поэтому Мазаев был очень, очень раздражен. Но грубить он не собирался, тем более что по-человечески ему было даже немного жаль растерянную светловолосую женщину, топтавшуюся около него. Просто ему и в самом деле нечего было ей сказать. Совершенно нечего.

Она сглотнула, тихо пробормотала: «Извините, пожалуйста» – и быстрыми шагами пошла прочь от озера. Мазаев посмотрел ей вслед со смешанным чувством жалости и презрения, но уже через секунду забыл и про беседу, и про саму Веронику. Болела голова, а двое посреди пруда опять вытащили какую-то старую рухлядь.

Увидев застывшее лицо Вероники, закрывающей калитку, Маша поняла, что ее план сорвался. Спросила негромко:

– Вероника, что случилось?