Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович

Скрежет.

— Я трепещу перед тобой, великая Гидра! — из последних сил воззвал Террор. — Ты стара как жизнь и столь же неистребима. Появляться здесь такому червю как я — неслыханная дерзость! Но у меня нет выбора, потому что я несу послание от существа, которое не уступает тебе в мудрости.

— Склос-склос-склос… — пророкотала глубина. — Что. Стара как жизнь. Существо. Нет.

— Я несу слова Максиме, — продолжал прим. — Пророка объединения. Он близок к уничтожению Многомирья. Он ведет на его слом неисчислимые войска. Он уже заручился помощью Геноцида. Когда мы освободим его, у той силы, которая держит тебя в изгнании, не останется шансов. Но мы должны быть уверены в победе до конца. Поэтому я здесь. Я пришел просить первобытную страсть Насилия.

— Склос-склос… Нет. Слова. Уверены. Той силы.

— Надели нас этой стихией, и мы превратим ее в оружие. Оружие, удар которого невозможно будет парировать! Верни себе мир. Вырвись на поверхность. Стань единственной силой управляющей жизнью. Многомирье вмешивается в саму суть твоей безупречной логики. Оно запрещает размножаться, игнорирует голод и не видит пути к собственной безопасности.

— Склос-склос-склос…

Гидра сплела головы. Террор был на последнем издыхании. Он едва удерживал себя от погружения. Жар становился мертвящим, почти неощутимо наседающим на обожжённые сенсоры.

«Обойдемся без ее даров». Но прима-образ сам успел проникнуться этой идеей. Он хотел увидеть Насилие. Ощутить его мощь. Хоть ненадолго обрести совершенство.

— Склос-склос-склос… Одиночество. Насилие. Управляющей жизнью. И не видит пути. Несу слово…

Страх не понимал, что она говорит. Общалась ли она с ним или просто повторяла слова? Это реликтовое существо, которое ненавидело само определение слова «понимание» и «разумность». Мастер сказал, что Гидра догадается, чего хочет прим. Ее инстинкты не обманут.

Гидра зрит. Оценит ли она мой инстинкт саморазрушения? Он ей противен, но только так она может понять, что мы не шутим. Что там, наверху, в мире, который она желает стереть, кто-то хочет того же. Двигает фронт вперед, только для того, чтобы гарантированно погибнуть в случае успеха. И я тому доказательство.

Пророк знает все.

Гидра вдруг расцепила когти. Террор наблюдал за тем, как она начала погружаться вниз, отдаваясь тьме. В конце концов, он перестал ее видеть. Вода быстро остывала, Страх ощутил блаженные водовороты возвращавшейся прохлады, а потом и стужи.

Но это не радовало.

Гидра ушла. Она не признала его инстинкты. Насилие останется здесь. Прекрасное оружие против робкого Многомирья. Досада прима была так велика, — он едва сдерживался, чтобы не рвануть следом за трехголовым инстинктом.

Возвращайся, — сказал Девел. — Все кончено. Не видать вам Насилия.

Ты спас мне жизнь, — Террор медлил. — Почему?

Я был уверен, что ты ничего не получишь.

Ложь. Ты мог бы позволить мне умереть и ослабить Пророка. Почему помог?

Я не буду отвечать.

Ты надеешься встретиться со своим драгоценным человеком? Или просто боишься забвения, как и все мы? Великий Девел отказывается помогать Мышлению, сберегая свое паразитическое существование на бывшем слуге.

Больше Девел не отвечал.

Террор поплыл вверх. Обратный путь для него был во сто крат тяжелее. Избитое тело не слушалось. Обварившиеся щупальца едва шевелились. Страх чувствовал неумолимую руку, которая толкала его назад.

В какой-то момент прим просто остановился. Он был истощен. Его начали трепать мелкие инстинкты. Они набрасывались по одному и стаями, жадно отрывая куски от обмякшего тела.

Вот оно, мое поражение, — подумал Террор. Я подвел Пророка.

Что-то толкнуло его снизу. Толкнуло и поволокло вверх. Прим, не успев сообразить, что происходит, схватился щупальцами за всплывающий предмет. Тот неуклонно поднимался прямо вверх. Он тянул спрута за собой как буксир. Инстинкты еще гнались следом, но быстро отстали.

Забрезжил свет.

Через какое-то время вода у самого берега взорвалась. Террор принял гуманоидную форму гиганта. Тяжело ступая, он шел к берегу. Дар Подсознания прим нес на согнутых руках. На пляже он упал на колени. Довольно рокоча, возложил драгоценную ношу перед собой.

Это была вырванная откуда-то глыба древней породы. Со следами окаменевших образов и затертым кремниевым клинком.

Страх заинтересовался оружием. К полотну обтесанного кремния пристали окаменевшие трупы пожирающих друг друга животных. Орудуя когтем, он вызволил меч из глыбы и оглядел его в свете молодого солнца. Это было великое оружие. Воплощение насилия. Картина первого хищничества, нанесенная на символ воинственности. Страх прислушался к хтонической мощи, заключенной внутри клинка.

— Пророк знает все.

Мир-город Интеллектуальный, отражение человеческого желания мыслить, погибал.

Его цензура не справлялась. В многомерном пространстве механизма было замечено взрывное увеличение негативной страсти. Позитивные воины не успевали вытеснять ее. Зловредный легион всегда был в большинстве, подрывая авторитет позитива во всем Многомирье. А теперь назначение приоритетов, формирование мировоззрений и распределение стимулов, стало выбором меньшего из зол.

Стоки и коллекторы ведущие на Дно забились. Количество чуши, которая пыталась проникнуть в руководящие механизмы вроде Активного Кругозора, стало просто ошеломляющим. Ужасные големы из мыслительного мусора, мертворожденные идеи, безмозглые образы. Их были неисчислимые сонмища. Интеллектуальный никогда еще не видел такого наплыва нежити и зла одновременно.

Максиме перешла все границы.

— Эта террористка намеревается ослабить нас еще до того, как осадит стены, — произнес образ Здравомыслия.

Это был сгусток светящихся геометрических фигур. Включенных друг в друга в прекрасной гармонии углов и линий. И он был на грани отчаянья.

Ложа Позитива негромко зашумела. В куполе позитивного мышления царила атмосфера сдержанной мудрости. Чего не скажешь о том, что происходило внизу, под прозрачным полом.

Кратер Внутренних Конфликтов напоминал средневековое буйство. Какофония, резня, сумасшедшие скачки от темы к теме. Позитив яростно оборонял свои позиции, Негатив не менее яростно наседал. Мраморные крепости позитива были закопчены огнем и тряслись от постоянных штурмов. Земля была изрыта траншеями и щетинилась баррикадами из разломанных кафедр. Стрелы застревали в мешках, наполненных канцелярскими принадлежностями.

В короткие периоды затишья герои с обеих сторон произносили пламенные речи. Изорванные стяги колыхались в потоках восходящей энтропии. С поля боя уносили раненых. Глухо рвались снаряды с бюллетенями.

«Поступил новый вопрос на голосование» — вежливо сообщало пространство. — «Тема: что делать, если бывшая обратилась к тебе за помощью, и у тебя появился реальный шанс вернуть этой стерве хотя бы сотую часть той отчужденности и ледяного пренебрежения, которыми она каждый вечер наполняла для тебя ванну ссоры. Но у тебя остались еще чувства, и ты не знаешь, по-мужски ли будет написать ей, что она может обратиться за помощью к тому бармену из «Газированной Луны», с которым она флиртовала у тебя на глазах в пятницу».

Со стороны негатива немедленно поднимался воинственный рев, трактуемый довольно однозначно. Позитив трубил в серебряные рожки и созывал своих подданных держаться до конца. Бывшей подруге нужно было помочь, братья! Человеческое достоинство выше старых обид! За позитив! За «конечно, мы же столько пережили вместе»! Воины в белых доспехах вскидывали вверх хрустальные мечи.

И вновь дрожали стены под натиском орды в черных плащах, рогатых шлемах и кровавых латах.

— Сумасшедшая резня, — прокомментировал Никола, собирательный образ физических наук. — Не припомню такого со времен сексуальной революции.

— Даже не сравнивай, — неразборчиво, из-за сигары, проговорил Зигмунд. — Тогда все было куда перспективнее.

— Не понимаю я, — шепнул Никола.