Швея из Парижа - Наташа Лестер

с Гавайев. Надеюсь, ты будешь в таком блаженном настроении, что его ничто не испортит. Даже мой рассказ.

– Испортит настроение? Почему? – осторожно переспросила Фабьен. – И какое отношение все это имеет к папе?

Бабушка зевнула.

– Повторяю, я все объясню после твоего романтического свидания. Обещаю.

Она повесила трубку, больше ничего не сказав.

* * *

Фабьен собрала чемодан, позаботилась об эпиляции, посетила солярий и купила бикини; вот только такси ползло в аэропорт так медленно, что ей хотелось перепрыгнуть на переднее сиденье и самой схватиться за руль.

Она напомнила себе, что, с какой бы скоростью они ни ехали, самолет все равно вылетит в назначенное время и до встречи с Уиллом и Мелиссой все равно осталось примерно двенадцать часов. Двенадцать часов – и она сможет закрыть за собой дверь и поцеловать Уилла. Фабьен заставила себя смотреть в окно на черные стены туннеля. Фантазии на заднем сиденье автомобиля тут бесполезны.

Вместо этого она принялась думать о Мелиссе: Уилл предполагал, это последняя поездка, в которую он сможет взять сестру; последний месяц дался ей тяжело. Фабьен понимала, что его недомолвки скрывают жестокую правду, которую трудно будет отрицать, когда они с Мелиссой увидятся. Почти ежедневно они общались по электронной почте и в мессенджере; у Фабьен сердце обливалось кровью, когда она видела эту яркую женщину, думала о жизни, которую та могла бы прожить, и о том, что будет с Уиллом после того, как тело сестры откажет.

Зазвонил телефон. Фабьен удивилась, когда высветился номер Эстеллы.

– Бабуля?

– Извините, Фабьен, это Кейт.

Сиделка Эстеллы. У Фабьен сжалось сердце.

– Что случилось?

– Эстеллу только что увезли в больницу. Утром я пришла, а она ни на что не реагирует. Похоже на инсульт.

– О нет! – Фабьен зажмурила глаза. – Я еду. Буквально сейчас направляюсь в аэропорт. Поменяю билет на ближайший рейс и буду в Нью-Йорке как только смогу. Как она сейчас?

Боже, пожалуйста, пусть она выживет. Понимаю, она очень стара, но зачем тебе ее душа? У тебя их достаточно. Ты взял моего отца. Ты вот-вот возьмешь Мелиссу. Оставь мне хотя бы бабушку.

– Жива, – просто ответила Кейт.

Жива. А Фабьен сосредоточится на этом и будет молиться, чтобы Эстелла продержалась до ее приезда.

Она позвонила в авиакомпанию и поменяла билет. Затем позвонила на работу своей начальнице Юнити и сообщила, что ей нужны еще несколько дней. Юнити была не в восторге, но Фабьен заверила начальницу, что работать можно и удаленно, что она все время будет на связи по телефону и электронной почте, как будто и не оставляла рабочего места. Судя по всему, Юнити не поверила, однако Фабьен это не волновало. Она не собиралась оставлять бабушку одну в больнице на другом конце земного шара.

Фабьен взглянула на часы. Уилл с Мелиссой, должно быть, уже в воздухе. Она отправила обоим сообщения, объяснила ситуацию и извинилась. Для Уилла сделала приписку: «Мне очень, очень жаль. Я так ждала этого уик-энда. Надеюсь, в другой раз он состоится. Я обещаю». Она помедлила и добавила: «С любовью. Фабьен».

* * *

Фабьен рыдала, сидя у постели Эстеллы, держала ее за руку и делала много других бесполезных вещей, которые все делают в больничных палатах – в том числе убеждала бабушку, что не позволит ей умереть. Как и отца всего два месяца назад. Тогда она тоже знала, что не в силах сдержать обещание, что после таких заболеваний восстановиться невозможно. И вот теперь бабушка выглядит еще хуже папы, потому что ее тело и без того высохло.

Врачи сказали, что бабушка перенесла инсульт и теперь нужно подождать и выяснить, насколько значительны поражения. В течение суток она будет находиться под воздействием седативных препаратов, и до завтра Фабьен лучше уйти.

Фабьен порывалась спросить: а вдруг бабушка умрет, когда ее не будет рядом? Однако после долгих уговоров и заверений, что внучке позвонят в случае даже малейших изменений в состоянии, медсестрам удалось выпроводить ее из палаты. Фабьен потащилась в бабушкин дом, чтобы принять душ, переодеться и поесть. Она сменила постельное белье в спальне, взбила подушки, купила букет пионов и поставила в вазу на прикроватном столике. Теперь комната выглядела настолько притягательно, что у Эстеллы нет иного выбора, кроме как вернуться.

Пришло сообщение от Уилла: «Мне тоже очень жаль. Надеюсь, твоя бабушка справится с болезнью. Позвони мне, как сможешь. С любовью. Уилл».

С любовью. Еще вчера этих слов было бы достаточно, чтобы Фабьен запрыгала от восторга. Однако сегодня она ощутила только боль. Любовь и боль, боль и любовь. Как часто эти два слова идут в одной упряжке! Зачем ей выпало счастье полюбить Уилла и в то же время жить так далеко от него? Зачем ей выпало счастье любить бабушку, если столько боли причиняет мысль о том, что она ее теряет?

* * *

Фабьен вернулась в больничную палату. Вскоре вошла медсестра и тронула ее за плечо.

– Здесь вещи вашей бабушки.

Она открыла пакет. Снизу аккуратно сложенная ночная рубашка Эстеллы. Сверху часы и ключ-подвеска от Тиффани, которые отец Фабьен подарил Эстелле на ее семидесятый день рождения – она постоянно носила ее на цепочке. Однако тут была и еще одна цепочка, с чем-то вроде медальона или брелка. Фабьен припомнила, что всегда видела, как под воротником Эстеллы поблескивало что-то серебряное. Она достала цепочку из пакета. Медальон был также серебряным, с грубо процарапанными силуэтами трех ведьм на помеле. Фабьен перевернула медальон. На обратной стороне ничего не написано. Очень загадочная вещица. Совсем не изящная и явно дешевая в отличие от лежащей рядом усыпанной бриллиантами подвески от Тиффани. Почему же бабушка носила ее, не снимая?

После некоторого замешательства в памяти вспыхнуло: она видела в Париже на выставке в Музее армии клочок ткани с точно такими же ведьмами! Там еще висела табличка с надписью… Фабьен прикрыла глаза, отчаянно стараясь вспомнить то, чему тогда почти не уделила внимания.

Внезапно Эстелла пошевелилась и схватила Фабьен за руку. Ее глаза распахнулись – не вяло заморгали, не постепенно открылись, а именно распахнулись.

– Бабуля! – Фабьен потянулась к кнопке вызова врача.

Бабушка покачала головой и прошептала:

– Милая…

– Тебе нельзя говорить. Дай мне сказать.

– Нужно сказать так много…

И так мало времени… Непроизнесенные слова пронеслись по палате эхом.

– Два вида любви… – проговорила Эстелла. Слова гасли в воздухе. Фабьен не смогла разобрать конец фразы. Что-то вроде «оба вида… счастье…».

– Дедушка очень любил тебя, – сказала Фабьен, вспомнив, как Бабуля в свое время смотрела на умирающего деда. Тогда она видела, что сердце бабушки разрывалось; не кусочек за кусочком, а одним разрезом, слишком большим, чтобы сшить все заново.

Эстелла улыбнулась. Ее голос немного окреп, и на Фабьен обрушился поток слов. Она слушала и пыталась сложить их во что-то осмысленное.

– Любовь