Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию - Александр Дюма

Карл XII вернулся в Швецию, но так и не оправился от Полтавы. Известно, что он был убит перед Фредериксхаллом, когда пригнулся, чтобы навести на цель пушку. Один из его офицеров ― возможно, тот, которому он пригрозил увести его в такую даль от жены, что и весточки не получит за три года ― размозжил ему череп выстрелом из пистолета.

Сегодня можно увидеть головы двух соперников, Карла и Петра; они обе были отлиты. Голова Петра ― голова гениального человека, и напоминает голову Наполеона. Голова Карла XII ― голова идиота, и напоминает голову Генриха III.

Политическая слабость, в результате которой падают Швеция и ее король, дает царю передышку. В России, можно сказать, все спокойно: стрельцы истреблены, Карл XII побежден, турки придерживаются договора, заключенного в Faltchi ― пункте Фалешты, духовенство сговаривается только тайком, Санкт-Петербург растет, Финский залив, порт Архангельск и Каспийское море покрываются судами. Петр может оставить Россию и отправиться в Европу ради той суммы знаний и произведений искусств, что вызвало к жизни ее щедрое солнце между первым и вторым его приездом.

В этот раз он берет с собой царицу. С нею, кого называет своим добрым гением, он наскоро осматривает Германию и Голландию. Хочет показать ей Францию, но формальности этикета препятствуют такой поездке: его спутница открыто не признана царицей, и двор Луи XV никак не сможет обращаться с нею, как с коронованной особой.

Наизусть знают детали путешествия Петра I во Францию: его встречу с маленьким королем Луи XV и мадам де Ментенон, его посещение могилы де Ришелье и возглас ― самое высокое похвальное слово, которое когда-либо звучало над гробом министра: «Великий человек! Я отдал бы тебе половину моих земель, чтобы научиться у тебя, как управлять другой их половиной».

Всегда верный себе, он отказался от дворца, что ему приготовили, отверг почести, что собрались ему воздать, пренебрег роскошью, которой его хотели окружить. Он укрылся в домишке, говоря:

― Я солдат; мне вполне хватит куска хлеба и горшочка масла. Предпочитаю комнатки большим апартаментам; не имею ни капли желания ни шествовать с помпой, ни утомляться многолюдьем.

Затем, провидец великой катастрофы, которая исполнится 60 годами позднее, он покидает Версаль со словами:

― Я оплакиваю Францию и ее маленького короля, потому что вижу его на грани потери королевства из-за роскоши и излишеств.

Высказав мрачное пророчество Франции, на обратном пути по этой стране он пользуется любым поводом, чтобы сделать остановку. Это ― идущий за плугом пахарь, кого он расспрашивает о земледелии, зарисовывая его орудие труда; это ― кюре, объясняющий царю, как он живет с небольшого поля, которым владеет, и как, подобно библейскому виноградарю, своими руками растит урожай.

― Напомните мне в России об этом славном малом, ― говорит он своему окружению, ― собственный труд дает ему сидр, вино и сверх всего ― деньги. Я попытаюсь заинтересовать наших попов этим примером; а, научив их возделывать землю, я вытащу их, может быть, из нищеты и праздности.

Но сообщение, не менее жуткое, чем то, что вернуло из первого, настигает его во втором путешествии. Первый раз это были стрельцы и царевна Софья, которые устроили заговор против него; во второй раз это ― его сын царевич Алексей и первая жена царя Евдокия Федоровна Лопухина.

Мы сказали о разрыве царя с первой женой и заточении этой царицы, не назвав причин, приведших к расторжению брака и этой неволе. Восполним упущение.

Царица была красивой и своей судьбой обязана этой красоте. Красоте фатальной, красоте смертельной!

В России было принято собирать в большом зале московского Кремля самых красивых девушек империи, когда царь достигал возраста мужания; самые знатные вельможи России имели честь привлечь свои семьи к участию в матримониальном конкурсе. Такая же, как и для предшественников, церемония была организована для Петра. Он пошел по рядам дев-московиток и остановился перед чудом красоты. Это была Евдокия Федоровна Лопухина.

От брака с ней у него было два сына; одного ― умер в младенчестве ― звали Александр, второго ― Алексей. Второй-то и взбунтовался против него.

Взаимопонимание между супругами было недолгим. Царица показала себя интриганкой, повелительницей и завистницей. Царь же был подозрительным, непостоянным и, по нраву, любвеобильным. Он встретил девушку из немецкой семьи по имени Анна Моенс [Moéns], родившуюся в Москве; видеть, любить, желать ее стало для царя всем. Если бы эта женщина любила царя или была честолюбива, то она, а не Екатерина сделалась бы императрицей. Во всем уступая царю, она уступала хладнокровно; она испытывала к нему странную неприязнь и не пыталась ее скрывать. Но от этого императрица была уязвлена не меньше первой неверностью, на которую царь пошел открыто, и как-то ночью отказала ему в своем ложе. Петр консультировался у лучших теологов империи, чтобы узнать у них, нет ли какой-нибудь зацепки, чтобы признать брак недействительным. Те ответили, что нет.

― Тем хуже для нее! ― сказал царь.

И он отправил ее в монастырь, где ее силой постригли в монахини.

Мы видели его амурные дела с Екатериной и ее восшествие к престолу. В это время царица Евдокия была не настолько омонашена, чтобы она не могла внушить желание ее видеть, не так строго заключена в монастырь, чтобы к ней не могли проникнуть. Один провинциальный дворянин из Ростова, Глебов, увидел ее, влюбился и с помощью своего брата, который, будучи архиепископом, приходил в монастырь, пробрался к ней, отвергнутой царем Петром. Любовная интрига вскоре перерастает в интригу политическую. Речь пошла о смещении, убийстве Петра и о том, чтобы вместо него на трон посадить царевича Алексея.

Заговор был раскрыт. Царицу, сеченную розгами, заключили в Шлиссельбургскую крепость. Глебов был посажен на кол посреди эшафота, четыре угла которого предназначались для архиепископа, помогавшего в сердечных делах Евдокии, Абрахама Лопухина ― его брата и других бояр, колесованных и обезглавленных!

― Когда огонь встречает солому, ― сказал царь, ― он ее пожирает; но когда он встречает железо, угасает.

Затем, вечером, узнав, что Глебов после двенадцати часов этой жуткой казни еще не умер, он садится на дрожки и велит везти прямо к эшафоту. Подъехав, слезает с дрожек, делает несколько шагов к казненному, у которого мука не смогла вырвать ни слова признания, и увещевает в момент, когда ему представать перед богом, сказать правду.

― Подойди, ― говорит ему Глебов, ― и я все скажу, но тебе одному.

Петр подходит поближе, и Глебов плюет ему в лицо.