Барометр падает - Василий Павлович Щепетнёв

мне с тридцать третьего. Или, что вероятнее, они спустились загодя. Что в номерах-то ждать, скучно. А здесь всегда люди, здесь киоск прессы и киоск сувениров, здесь две пальмы, каждая в своей кадке, здесь большой аквариум с золотыми рыбками.

И вот мы едем по улицам Берлина, но в тумане видно плохо. Выручает то, что движение редкое, иначе жди беды. Прямо-таки кадры шпионского фильма, и привезут нас не на телевидение, а в шпионское гнездо! Склонять к измене!

Автомобиль, «Вартбург», тесноват и шумноват, но это я зажрался. Едет, что ещё нужно? Рядом с водителем сидел Женя, и пытался завязать непринужденный разговор, но водитель отвечал односложно, а потом и вовсе замолчал. Всё внимание водителя занимала дорога, и потому доехали и по назначению, и в целости.

И вот мы в деле.

Жарко, свет в глаза, я ведь без шахматных очков, да еще пудра! Немножко попудрили в гримерной, иначе цвет будет неестественный. Запах у пудры не дамский, а нейтрально-химический. Терпи, Чижик, терпи! Кто высоко летает, не должен пенять на солнечный зной.

Мы, я и Алла, гости телепрограммы «Mach mit, Mach’s nach, Mach’s besser». Не просто гости, а судьи. Детишки, две команды, соревнуются — бегают, прыгают, играют в волейбол, викторины всякие, а мы судим. Не только мы, нас, приглашенных экспертов, всего шесть человек.

Женю же отправили на трибуну болельщиков. Сказали, что там ему самое место. И потом особо объявили: на трибуне присутствует Евгений из России, поприветствуем его. И все поприветствовали, а оператор показал его лицо крупным планом. Не знаю, зачем это было сделано, но, верно, нужно.

Сам я в этих прыгалках-бегалках не спец, смотрел на Аллу — и списывал. Оценивал выступления так же, как и она. Советский мастер спорта, закончивший институт Лесгафта — это не болельщик у пивного ларька. Многое знает, многое умеет.

Затем пришлось говорить напутственные слова. Их у меня есть, и много. В здоровом теле здоровый дух, сквозь тернии к звездам, и тому подобное. Алла тоже поддержала престиж советского образования, её немецкий оказался вполне удовлетворительным применительно к обстоятельствам. А вы как думали, товарищи немецкие братья? Моя твоя понимайт, и даже очень понимайт, ферштейн?

Когда же эфирное время истекло, и детишки вместе с наставниками организованно

удалились, ведущий передачи, он же продюсер, директор, редактор и всё остальное в одном лице, пригласил нас в буфет. Нас — в смысле всех экспертов.

Каждому за счет заведения предложили бутылку пива либо бутылку минералки. И солёные сушки.

Гвоздь программы — я, что не удивительно. Подозреваю, что ведущий меня пригласил не ради судейства детских соревнований, а для того, чтобы угостить мною остальных.

Остальные — это Астроном, Инженер, Врач и Профессор. Словно в романе пана Станислава.

Сидим, беседуем о том, о сём.

О настоящем и будущем Олимпийского Движения. О полётах к Луне и Марсу. О перспективах автомобилестроения в странах социализма.

Последнее интересовало не на шутку. Меня спрашивали, нет ли каких подвижек по созданию новых автозаводов, особенно по производству легковых автомобилей. Я отвечал, что в самое ближайшее время этот вопрос будет тщательно прорабатываться. Вообще узнал много нового: что стоимость наших автомобилей в братской Германии куда дешевле, чем на Родине: та же «троечка» — аккурат пять тысяч, по официальному курсу. А «Москвич» последней модели — так и меньше трех с половиной. Жаль только, мало их в братскую Германию поставляют. Очередь. Лет на пять, на десять. На это я ответил, что социалистических стран много, а Советский Союз один. Но мы постараемся, мы непременно постараемся!

А у вас, геноссе Чижик, автомобиль есть, спросил меня Астроном.

У меня есть, ответил я.

Какой?

Обыкновенный. Четыре колеса, и всё, что к ним прилагается. Ведь в автомобиле главное что?

Что, спросил Инженер.

По моему дилетантскому мнению, продолжил я, главное — чтобы автомобиль был исправным. На исправном автомобиле и ехать приятно. А если он поломан, какая разница, двадцать лошадиных сил под капотом, или сто двадцать.

Сказал так, что остальные подумали: э, да у него, похоже, как раз двадцать лошадок. Микролитражка, он и стыдится, не называет. Подумали и решили: о, да он совсем простой парень, скромный, застенчивый, бедный. Значит, наш, социалистический!

Так и напишут в отчётах.

Кончилось пиво, пора расходиться. Все и разошлись, кроме нас с Аллой и, разумеется, хозяина, ведущего программы по имени Ади. То есть Адольфа. Он попросил нас задержаться, немного.

— Можете еще взять пиво, — добавил Ади.

Но мы воздержались.

У Ади было два предложения. Первое — устроить встречу между какой-нибудь местной командой и командой Школы Ч. Шахматный матч? Нет, обычный формат, бег, прыжки, волейбол, викторины. Идея интересная, ответил я. Международная встреча дело непростое, нужно подумать. Возможно, к будущему лету.

Второе предложение: провести сеанс одновременной игры.

Для детей?

Нет, для взрослых. Известных в Берлине и стране людей. Артистов, писателей, спортсменов, в таком вот духе. Телевидение это организует и будет вести прямой репортаж.

И это интересная идея, но во время матча я не могу расходовать шахматный порох, он мне нужен до мельчайшей крупинки. Но…

Но? — с надеждой спросил Ади.

Но можно предложить это моему тренеру, Ефиму Геллеру. Он двукратный чемпион Советского Союза, пятикратный чемпион Европы, шестикратный победитель шахматных Олимпиад, и прочая, и прочая, и прочая.

Тут уже Ади понадобилось подумать.

Думайте, думайте, сказал я. Только учтите, Западный Берлин уже подкатывает к Ефиму Петровичу. А свободных дней немного.

И на этом мы распрощались.

В вестибюле нас дожидался Женя. Судя по всему, времени он зря не терял. Не сказать, что сильно пьян, скорее, навеселе.

— А! Я так рад, я так рад! — он вскочил с непритязательного кресла в фойе, чуть покачнулся, но удержался. — Наконец-то высокие договаривающиеся стороны вспомнили обо мне! А могли бы и не вспомнить, кто вы, а кто я! Наша служба и опасна, и трудна, тра-ля-ля!

А, может, и сильно.

Людей в фойе было немного. Одна женщина в синем халате, похоже, техничка, и трое мужчин самого обыкновенного вида, таких можно найти в Москве, в Караганде и даже в Каборановске, где-нибудь в очереди в сберкассе или писчебумажном магазине. Все четверо смотрели на Иванова отчасти с любопытством, отчасти с неодобрением, но никаких попыток подойти и урезонить не делали.

На то полиция есть. И сюда, в телестудию, она прибудет немедля, если её, конечно, уже вызвали.

Мы с Аллой переглянулись. Она встала от нашего переводчика слева, я справа.

— Идём-ка домой,