На передовой закона. Истории полицейского о том, какова цена вашей безопасности - Элис Винтен

– Да, – говорит он, глядя вдаль. – Я тебя понимаю.

Мы оба молчим, и я еду по оживленным дорогам боро. Я сворачиваю в неблагополучный район, известный антисоциальным поведением его жителей. Здесь нашли приют самые опасные преступники нашего боро. Я еду медленно, притормаживая у переулков и аллей. Мы с Грэмом смотрим каждый в свое окно, и оба знаем, кого высматривать. Нам не нужно это обсуждать. Мы высматриваем тех, кто слоняется без цели. Эти люди ошиваются у припаркованных автомобилей, заглядывают в окна и ищут возможность нарушить закон. Прежде чем успеваем заметить кого-то подозрительного, мы слышим срочный вызов по рации:

– Требуются офицеры, которые могут немедленно выехать на Бринкли-Виллас, 19. Информант говорит, что у нее нож и она собирается убить себя.

Грэм стонет, когда я назначаю нас на вызов. Он нагибается вперед и читает полный отчет о происшествии на бортовом компьютере.

– Меня даже не удивляет, что мы уже были там много раз, – говорит он. Под «мы» он подразумевает полицию. Я нажимаю большую красную кнопку в центре приборной панели, и сирена с маяками оживают. Пока я веду автомобиль по оживленным улицам, Грэм называет мне важные подробности, которые вычитывает на компьютере.

– Миссис Моубрей, 54-летняя женщина с ожирением. Она уже угрожала полицейским и несколько раз попадала за это в участок. У нее шизофрения и любовь к ножам. Великолепно, черт возьми.

– Похоже, милая женщина, – шучу я.

– Она много раз грозилась и пыталась покончить с собой, – говорит Грэм. Он вздыхает и берет с заднего сиденья свой жилет. Протащив его нашими креслами, надевает. – Очевидно, она не видела презентацию.

Смешок затихает у меня в горле, так и не успев вырваться, и я молюсь, чтобы Грэм не заметил у меня проблем с чувством юмора. «Презентация» – это несколько мемов, которые примерно год назад передавались в участке из телефона в телефон. Там была шутливая презентация под названием: «Суицид: как все сделать правильно с первого раза». Практически все коллеги видели ее. В телефоне полицейского не должно быть ничего подобного, поэтому ее загружали, смотрели и тут же удаляли. В то время я говорила себе, что она безвредна. Это просто шутка, способ снять напряжение, которое накапливается, когда тебе каждый день приходится работать с людьми, имеющими психические расстройства. Если ты не засмеешься, то заплачешь, верно? Это всем известный черный полицейский юмор. Мы все думали, что это жутко смешно.

Однако теперь я не понимаю, что в этом смешного. Я никогда не пыталась убить себя, но думала о суициде в последние месяцы. Я не собиралась совершать его, но мысль о самоубийстве пробегала у меня в голове. Я думала о том, чтобы просто сесть в машину и уехать. Уехать и не возвращаться. Я не знала, что буду делать, когда остановлю автомобиль. Ночами я не могла спать, и сомнения заполняли мою голову до такой степени, что казалось, будто она вот-вот взорвется. В те ночи я представляла, как со всей силы ударюсь головой о стену. Мне казалось, что тогда мысли вылетят из нее, словно пар из чайника, а я выйду из забытья. Самый громкий голос в моей голове кричал, что я недостаточно хороша. Ты ужасная мать. Ему будет лучше без тебя.

Я никогда намеренно не причиняла себе вреда и даже не думала об этом серьезно. Однако такая возможность была. Мысль об этом меня посещала. Пока ты не почувствуешь, что все действительно вышло из-под контроля, никогда не поймешь, насколько страшно состояние, когда не знаешь, на что решится твой мозг в следующую секунду. Если бы я попыталась положить всему конец, стала бы я предметом обсуждения двух копов? Стали бы они качать головой и шутить, что я не видела «презентацию»?

Юмор полицейских – своеобразный способ защиты. Лучше посмеяться над страшной ситуацией, чем пропустить ее через себя, подвергнув душу пыткам.

Уже через три минуты мы приезжаем по нужному адресу, и цепочка моих мыслей прерывается. Я вижу высокие коричневые дома – образцовые представители обветшалых лондонских высотных зданий. Велосипеды, развешанное белье и выброшенная одежда загромождают проходы к подъездам. К счастью, дверь нужного нам входа сломана, и мы беспрепятственно попадаем на бетонную лестницу, ведущую на второй этаж. Знакомый отвратительный запах мочи ударяет в нос, и я в очередной раз удивляюсь, почему некоторым так нравится мочиться на лестнице. Когда мы подходим к девятнадцатой квартире, на связь выходит диспетчер:

– Браво Экс-Рей 21, прием!

– Говорите, – шепчет Грэм в рацию. Мы стоим у двери и не хотим, чтобы миссис Моубрей знала о нашем приезде.

– Новые данные от информанта. Она сказала, что ударит ножом каждого полицейского, который попытается помешать ей убить себя.

– Принято.

Грэм смотрит на меня и улыбается одним уголком рта.

– Все становится только лучше.

– Не понимаю, зачем она вообще нам позвонила, – говорю я, когда мы подходим вплотную к двери.

Это красная дверь в круглых вмятинах. Краска в этих вмятинах облезла. Я понимаю, что они остались после тарана, и нисколько не удивляюсь, что его уже приходилось использовать раньше. Очевидно, что эта женщина – наш постоянный «клиент». Сегодня дверь приоткрыта, и мы видим перед собой мрачный коридор. Хорошо, что нам хотя бы не придется выбивать ее.

Грэм громко стучит.

– Миссис Моубрей? – кричит он, медленно открывая дверь. – Это полиция.

Ответа нет, и мы входим в коридор. Знакомый запах сырости и освежителя воздуха бьет мне в нос. Даже в самых приятных квартирах этих домов стоит запах сырости, от которого невозможно избавиться. Он является такой же визитной карточкой, как запах мочи в подъезде. Я собираюсь закрыть за собой дверь, но что-то мешает мне это сделать. Мать в моей голове предупреждает, что может возникнуть необходимость быстро выбежать из квартиры, и меня охватывает мрачное предчувствие, когда я снова поворачиваюсь к Грэму.

В маленьком коридоре, где мы стоим, есть две двери и лестница, ведущая вниз. Обе двери открыты, и мы видим, что в комнатах пусто. На мебели лежат салфетки и аккуратно расставлены сувениры. Красные ковры в цветочек немного выцвели после долгих лет использования. Слой пыли, покрывающий фарфоровые фигурки, говорит мне о том, что в этих комнатах редко кто-то бывает.

– Где она? – шепчу я Грэму.

– Черт ее знает, – шепчет он. – Миссис Моубрей? – снова кричит он. – Это полиция! Вы нам звонили?

Я понимаю, что остается лишь спуститься по лестнице.

– Мы спускаемся! – кричу я, и Грэм идет по лестнице первым. Раньше я бы пошла первая, желая как можно