Блажий Омут - Вадим Фарг

Такая особа, как эта, уж точно могла бы заправлять не то, что сельскими мужиками да бабами, но небольшой дружиной наверняка.

Женщина была высокой, статной и весьма горделивой. Не слишком худой, но и не окутанной мягкой полнотой, которая частенько свойственна прекрасному полу в её возрасте. На вид, ей кстати, было вряд ли сильно больше сорока. Морщин немного, да и те в уголках глаз да кольцами вокруг стройной шеи. Востроглазая и сероокая, для своих лет она была красавицей, если не считать тонких губ и изрядно поседевших волос, которые она заплела в две косицы и уложила вокруг головы подобием венца. Поверх тёмно-синего платья староста носила расшитый алыми узорами сарафан, но никаких украшений не имела при себе. Даже бус, которыми так любят щеголять в праздники зажиточные селянки.

— Томила! — окликнул её мой знакомец, когда мы подошли ближе. — Это вот Ловчий…

— Лех, — сухо подсказал я.

— Лех, — мужичок кивнул, заискивающе улыбаясь женщине. — Он паромщика искал и на праздник к нам заглянул. И птицу…

— Спугнул, — холодно закончила за него женщина, смерив меня изучающим взглядом. — Я видела. Хорошая работа. Благодарю.

— Так, может, он… того? — запинаясь, вымолвил он. — Ты бы с ним потолковала. Глядишь… подсобит?

Не будь мы в деревне, наверняка бы на колени бухнулся, как перед какой-нибудь барыней.

— Может, и подсобит, — задумчиво изрекла староста Томила, а затем глянула на мужиков, которые потушили сарай и теперь лишь заливали, чтобы сбить последний дым. — Как управитесь, все кадки и бочки снова наполните. Вдруг воротится. И скажите, чтоб бабы на площади убрались. Довольно на сегодня праздника. Будем надеяться, Леший не осерчает.

В большинстве своём любого Лешего волновали лишь его владения и делёжка территории с другим Лешим. Реже что-то ещё. И уж конечно не пьющие за его здравие мужики. Но о том я решил умолчать. Не лезь в чужой огород, что называется.

— Идём, Ловчий, — староста пошла прочь, позвав меня следом. — Потолкуем у меня дома в тишине.

Работу я на этом берегу Быстринки не искал. Скорее, мне сделалось любопытно, что же за история случилось у селян с огнептицей. Поэтому я и последовал за Томилой.

Староста привела меня в свою избу, небольшую, но весьма добротную. За сенями обнаружилось помещение в две комнаты, разделённые тонкой перегородкой аккурат так, чтоб стоявшая посреди избы печка отапливала зимой обе комнаты одинаково. Внутри сладко пахло сдобой. Здесь было чисто, и даже на высоком потолке и палатях не было ни следа печного нагара. Пол устилали домотканые половички. Дверной проём во вторую комнату, служившую, очевидно, спальней, украшали расшитые занавески. Такие же висели на окнах. Мебели было немного: всё те же сундуки, столы да лавки, как и в любой хате. Но моё внимание привлёк столик в дальнем углу, отгороженный ажурной шторкой до половины: на нём стояло зеркальце в медной оправе, а вокруг — несколько берестяных ларцов, вероятно, с украшениями. При том, что на самой Томиле украшений я не видел вовсе. Но я связал это с тем, что внутри не было ни единого признака наличия мужчины в доме, кроме одинокого охотничьего лука на стене, такого большого и тяжёлого, с каким Томила вряд ли бы могла сама совладать. Быть может, она потеряла мужа и с тех пор перестала наряжаться? Было очень на то похоже.

Женщина жестом пригласила меня за стол. Зажгла свечу, чтобы было уютнее сидеть. Налила молока и поставила предо мной блюдо с ватрушками. На Кота, который юркнул за нами следом и спрятался под лавкой, она почти не обратила внимания. Лишь уточнила, мой ли это зверёк.

Я сел, а староста опустилась на лавку напротив.

— Угощайся, Ловчий, — она подвинула блюдо ко мне. — А я пока расскажу тебе про одну девушку, красивую, но себялюбивую.

И я принялся за ватрушки, которые, к слову, вышли у Томилы сочными, но совершенно несладкими. А она завела свой рассказ:

— Жила та девушка в нашей деревне. Звали её Мария, — женщина нахмурила лоб. — Были у Марии белые, как лён, кудри, сапфировые очи, коварная улыбка и тонкий стан. Любой, кто видел её, забыть после не мог. И девушке мужское внимание нравилось. С удовольствием пользовалась она лаской даже тех, кто был уже женат. Ни один устоять не мог. Любого соблазнить могла Мария. И не обращала внимания ни на злые языки, ни на нападки ревнивых жён. Потому как ей попросту ни до кого дела не было. Любила та девушка лишь себя одну, ни о ком более не заботясь.

Я слушал внимательно, однако, успел уже прикончить первую ватрушку и запил её молоком. Знавал я такие истории и примерно смекнул, к чему пойдёт рассказ. Ожидал услышать о том, как ревнивые бабы в приступе гнева решили приструнить гулящую девицу, спасти мужей своих и семьи, да и обратились к какой-нибудь ведьме, а та прокляла девушку, превратив в огнептицу. Только не подумал никто, что она будет мстить. Но Томила удивила меня.

— У Марии из семьи была одна лишь мать, которая справиться с нею не умела, — продолжала староста. — Мать Марии рано овдовела. Жизнь свою посвятила дочери и дому родному. Но и ей боги вздумали послать вторую молодость. Женщина встретила хорошего мужчину младше себя, в которого влюбилась до беспамятства. Минувшей весной они поженились. Но и его соблазнила избалованная Мария. Это и стало причиной всех наших бед. Мать обо всём прознала. И прокляла дочь, сказав в сердцах, что желает, чтоб никто впредь до неё не смог дотронуться. Но Мария лишь посмеялась и ушла, оставив мать с её отчаянием.

Я поймал себя на том, что перестал жевать, и смотрю во все глаза на Томилу напротив себя. Проглотил. Запил остывшим молоком.

Ранние осенние сумерки начали сгущаться за оконцем, и свеча отбрасывала на лицо женщины дрожащий отсвет.

— А дальше? — спросил я.

— Стояла Русалочья неделя, — староста опустила взгляд на огонь, будто в этом маленьком горящем фитильке видела она Жар-птицу во плоти. — Лес наполнился нечистью. В нём пробудились самые необузданные силы. Все жители нашей деревни знают, что в эту пору от чащобы нужно держаться подальше. Но Мария, уйдя от матери в тот день, повстречала охотника Невзора, одного из своих любодеев. Тот стал её выспрашивать, что с ней приключилась, но Мария поведать о разговоре с матерью не