Последний танец Кривой белки (СИ) - Иван Валентинович Цуприков

Ладно, - Виктор встал, отряхнулся, - все впереди, Мишенька. Я вот о чем, здесь впереди километров семь мы будем пересекать медвежью столовую. Здесь они и зимуют, - Муравьев махнул рукой за речку. - Место опасное для одного человека. Мы будем идти вместе и громко разговаривать. Понял?

- Да, та, - закивал головой Михаил.

- Я рад. Медведь умный, как говорят, он не злопамятный, но злой, и память у него длинная.

Услышав эту фразу, Михаил вопросительно посмотрел на своего старшего товарища.

- Я здесь их семь положил. Так что, кто-то из них может об этом и знать. Год назад одна медведица встретилась мне здесь, вот на самом этом месте, в метрах двадцати от меня стояла, Мишенька. Бил ее в сердце, выстрелами один за другим. Семь раз. Легла в двух метрах от меня, еще чуть-чуть, и когтями своими меня бы напополам разделила. Если мы с тобой останемся живы, то угощу ее мясом, - каждое слово Муравьев произносил низким тембром, растягивая.

Михаил напряг мышцы в руках, в груди, стараясь таким способом погасить дрожь.

- Не бойся, Мишенька, пойдем по гребенке сопки. Внизу опасно, они сейчас на ягоде да на корнях с шишкой сидят, жирок накапливают, в октябре на мясо перейдут, те, кто не добрал жира. Так что, у нас еще время есть. Там старик живет, Потапыч. Лет двадцать назад, когда по весне я здесь гуся ждал, его кто-то пугнул, он прыгнул в реку, льдина на дыбы, и я вместе с ней. Я на следующий день его ранил. Может, забыл он меня. Навряд ли. Ладно, - Виктор, надев на себя свой рюкзак, первым пошел к мостику, - старой, без коры, лиственнице, лежавшей через реку.

Обломанные сучки торчали из ствола дерева в разные стороны, что затрудняло движение по этому мостку. Смотря вниз, Михаил, выставив впереди себя ружье, боком шел. Ствол дерева хоть и широкий, около полуметра, но все равно по нему было страшно идти, словно он двигался по канату.

Виктор стоял на той стороне и, молча, наблюдал за ним. Когда Степнов дошел до середины "моста", стал ему что-то рассказывать. Михаил его слушал в пол уха.

- А когда утки пошли вниз, я стрельнул. Такого выстрела у меня больше никогда не было, - рассказывал Виктор. - Двенадцать чирков насчитал убитыми. А когда пришел на вечернюю зорьку, еще перья от трех нашел, их сороки или вороны расклевали. Ну, вот, и молодец, поздравляю, что не испугался и не свалился в воду, - Муравьев протянул руку Михаилу и сильно ее пожал.

Шли быстро. Дождь больше напоминал туман, мокрый воздух покрывал все лицо влагой. Вода, собираясь на волосах затылка, скатывалась небольшими ручейками на шею, и хорошо, если они текли по спине, кожа их не ощущала, а, вот, если на грудь, то от холодной воды по телу бежали мурашки.

Минут через пять Михаил забыл о непогоде и старался не отставать от быстро идущего впереди него Виктора. Еще Степнов заметил, что теперь он научился при ходьбе думать о чем-то отвлеченном, а не о том, как бы ни отстать от Муравьева или не поскользнуться на белом мшанике.

Вот и сейчас, привыкнув к мелькающим пяткам Виктора, включил свой "автомат" следования за впереди идущим человеком и двигался за ним. Двигался... Вспомнилось... Те разломанные посередине мосты, которые могут, на глаз, спокойно выдержать слона, нет, слоненка. Где он такое видел?

"А-а-а, да, да, это было на Конде. Нет, нет, не на Конде, а на другой реке, на Ух. Точно, километрах в двадцати отсюда она находится, а, может, и меньше. Ха, точно! Тогда он переходил линию электропередач. Что-то искал на вырубе. Да, да, пусто было кругом, ни рябчика, ни косача, никакой дичи. Леса тоже почему-то на том участке не было, только высокая трава, а, вот, на душе все неспокойнее и неспокойнее становилось. Почему? Из-за того, что он пустой вернется с охоты? Глупости, дичь для него никогда не была главным. Что говорить, журналистика - это нервы, ежедневные, ежесекундные. А выезд на охоту, или на рыбалку для него всегда был, как небольшая школьная перемена, на которой можно было отвлечься от дел. Но не в тот раз.

Нервы у Михаила тогда были расшатаны до такой степени, что и медведя, стоявшего на пригорке, он сразу и не приметил. Хотя, нет, может, и приметил, только мозг думал о чем-то другом.

Снова глянул на бугор, где только что что-то ему привиделось, никого нет, одна трава с пятью-шестью торчащими из земли черными стволами высохших небольших сосен... На спуске к реке Ух, снова что-то мелькнуло справа. Темное и большое. Остановился и стал всматриваться, перебирая глазами каждый сантиметр...

Нет, то огромное бревно с вывороченным из земли корнем. Здесь он бывал в прошлом году и по дереву шириною не менее, чем с полметра, перебирался через речку. Направился к тому дереву, и насколько он удивился, когда увидел это дерево разломанным прямо посередине, словно ударенное сверху чем-то тяжелым. А ведь то дерево было крепким, не гнилым, даже кора местами еще не сошла с его ствола и, на тебе, обломано. Может, кто-то здесь зимой пробирался на "Кировце" и обломал его? Но следа от колес нет. Бывает же.

Пошел дальше, в сторону гнилого леса, там есть сужение реки, и можно через нее перепрыгнуть. И мох в этих местах зеленый, ноги в нем проваливаются глубоко, как в воде. И мокрые сапоги говорят о том, что здесь подземная вода высоко стоит, почти на поверхности и шлепает.

Первое, на что обратил внимание - это след. Огромный, ступня, как у медведя, да тяжелого, мох раздавлен так, что из него выдавлены все соки, поэтому и подняться не может. Сделал по мху еще шагов десять, и какая-то внутренняя