Идет охота на волков… - Владимир Высоцкий

«Жил-был один чудак…»

Жил-был один чудак, —Он как-то раз, весной,Сказал чуть-чуть не так —И стал невыездной.

А может, что-то спел не тоПо молодости лет,А может, выпил два по стоС кем выпивать не след.

Он письма отправлял —Простым и заказным,И не подозревал,Что стал невыездным.

Да и не собирался онНа выезд никуда —К друзьям лишь ездил на поклонВ другие города.

На сплетни он махнулСвободною рукой, —Сидел и в ус не дулЧудак невыездной.

С ним вежливы, на «вы» везде,Без спущенных забрал,Подписку о невыездеНикто с него не брал.

Он в карточной игреНе гнался за игрой —Всегда без козырейИ вечно «без одной».

И жил он по пословице:Хоть эта мысль не та —Все скоро обеззлобитсяИ встанет на места.

И он пером скрипел —То злее, то добрей, —Писал себе и пелПро всяческих зверей:

Что, мол, сбежал гиппопотамС Египта в Сомали —Хотел обосноваться там,Да высох на мели.

Но строки те прочлисьКому-то поутру —И, видимо, пришлисьС утра не по нутру.

Должно быть, между строк прочли,Что бегемот — не тот,Что Сомали — не Сомали,Что всё наоборот.

Прочли, от сих до всехРазрыв и перерыв,Закрыли это в сейф,И все — на перерыв.

Чудак пил кофе натощак —Такой же заводной, —Но для кого-то был чудакУже невыездной.

…Пришла пора — а тоОн век бы не узнал,Что он совсем не то,За что себя считал.

И, после нескольких атак,В июльский летний знойЕму сказали: «Ты, чудак,Давно невыездной!»

Другой бы, может, и запил —А он махнул рукой:«Что́ я, — когда и Пушкин былВсю жизнь невыездной!»

«Как во городе во главном…»

Как во городе во главном,Как известно — златоглавом,В белокаменных палатах,Знаменитых на весь свет,Выразители эпохи —Лицедеи-скоморохи,У кого дела неплохи, —Собралися на банкет.

Для веселья — есть причина:Ну, во-первых — дармовщина,Во-вторых — любой мужчинаМожет даму пригласитьИ, потискав, даму этуПо паркету весть к буфетуИ без денег — по билетуНакормить и напоить.

И стоят в дверном проемеНа великом том приемеНа дежурстве, как на стреме,Тридцать три богатыря, —Им потеха — где шумиха:Там ребята эти лихоКрутят рученьки, но — тихо:Ничего не говоря.

Но ханыга, прощелыга,Забулдыга и сквалыга —От монгольского от игаК нам в наследство перешли, —И они входящим — в спину —Хором, враз: «Даешь Мазину,Дармовую лососинуИ Мишеля Пиколи!»

…В кабаке старинном «Каме»Парень кушал с мужиками, —Все ворочали мозгами —Кто хорош, а кто и плох.А когда кабак закрыли,Все решили: недопили, —И трезвейшего снабдили,Чтоб чего-то приволок.

Парень этот для началаЧуть пошастал у вокзала —Там милиция терзалаСердобольных шоферов, —Он рванул тогда накатомК белокаменным палатам —Прямо в лапы к тем ребятам, —По мосту, что через ров.

Под дверьми все непролазней —Как у Лобного на казни,Но толпа побезобразней —Вся колышется, гудёт, —Не прорвешься, хоть ты тресни!Но узнал один ровесник:«Это тот, который — песни, —Пропустите, пусть идет!»

«Не толкайте — не подвинусь!»Думал он: а вдруг навыносНе дадут — вот будет минус!..Ах — красотка на пути!Но <Ивану> не до крали, —Лишь бы только торговали,Лишь бы дали, лишь бы дали!Время — два без десяти.

У буфета всё нехитро:«Пять «четверок», два поллитра!Эй, мамаша, что сердита?Сдачи можешь не давать!..»Повернулся — а средь залаКраля эта танцевала:Вся блестела, вся сияла, —Как звезда — ни дать ни взять!

И — упали из-под мышекДве «больших» и пять «малышек»(Жалко, жалко ребятишек —Тех, что бросил он в беде) —И осколки как из ульяРазлетелись — и под стулья.А пред ним мелькала тульяЗолотая на звезде.

Он за воздухом — к балконам, —Поздно! Вырвались со звономИ из сердца по салонамПокатились клапана…И, назло другим принцессам,Та — взглянула с интересом, —Хоть она, писала пресса,Хороша, но холодна.

Одуревшие от рвенья,Рвались к месту преступленьяЛюди плотного сложенья,Засучивши рукава, —Но не сделалось скандала:Все кругом затанцевало —Знать, скандала не желалаПредрассветная Москва.

И заморские ехидныГоворили: «Ах, как стыдно!Это просто несолидно,Глупо так себя держать!..»Только негр на эту новостьУкусил себя за ноготь —В Конго принято, должно быть,Так восторги выражать…

Оказал ему услугуИ оркестр с перепугу, —И толкнуло их друг к другу —Говорят, что сквозняком…И ушли они, не тронувЛюбопытных микрофонов,Так как не было талоновСпрыснуть встречу коньяком.

…Говорят, живут же людиВ этом самом ГолливудеИ в Париже!.. Но — не будем:Пусть болтают куркули!Кстати, те, с кем я был в «Каме»,Оказались мужиками:Не махали кулаками —Улыбнулись и ушли.

И пошли летать в столицеНежилые небылицы:Молодицы — не девицы —Словно деньгами сорят, —В подворотнях, где потише,И в мансардах, возле крыши,И в местах еще повыше —Разговоры говорят.

«Люблю тебя сейчас…»

Марине В.

Люблю тебя сейчас, не тайно — напоказ, —Не после и не до в лучах твоих сгораю;Навзрыд или смеясь, но я люблю сейчас,А в прошлом — не хочу, а в будущем — не знаю.

В прошедшем — «я любил» — печальнее могил,Все нежное во мне бескрылит и стреножит, —Хотя поэт поэтов говорил:«Я вас любил: любовь еще, быть может…»

Так говорят о брошенном, отцветшем,И в этом жалость есть и снисходительность,Как к свергнутому с трона королю,Есть в этом сожаленье об ушедшем,Стремленье, где утеряна стремительность,И как бы недоверье к «я люблю».

Люблю тебя теперь — без пятен, без потерь.

Мой век стоит сейчас — я вен не перережу!Во время, в продолжение, теперь —Я прошлым не дышу и будущим не брежу.

Приду и вброд и вплавь к тебе — хоть обезглавь! —С цепями на ногах и с гирями по пуду, —Ты только по ошибке не заставь,Чтоб после «я люблю» добавил я «и буду».

Есть горечь в этом «буду», как ни странно,Подделанная подпись, червоточинаИ лаз для отступленья про запас,Бесцветный яд на самом дне стаканаИ, словно настоящему пощечина, —Сомненье в том, что «я люблю» сейчас.

Смотрю французский сон с обилием времен,Где в будущем — не так, и в прошлом — по-другому.К позорному столбу я пригвожден,К барьеру вызван я — языковому.

Ах, разность в языках, — не положенье — крах!Но выход мы вдвоем поищем — и обрящем.Люблю тебя и в сложных временах —И в будущем, и в прошлом настоящем!

I. Из дорожного дневника