Габи - Светлана Беллас

Детей будет много, ты их будешь оплакивать. Рука Гюго вспотела и задрожала в руке этого страшного человека. Чаклун ее отбросил, и сказал, – А, теперь иди в мир, который тебя признает Гением. Тогда, его пробила дрожь, на лбу появились капли пота, что говорило о страхе в нем. Он, уже пятился назад к выходу. Чаклун в след послал пророчество, – На все Воля Господа! Он решает, что и когда с нами должно произойти. Свечи, вдруг мгновенно погасли, все одновременно. Маг с кашлем, громоподобно, смеялся, скорее даже гоготал. Гюго выбежал стремглав из этого проклятого Богом места.

Это то, что оправдывает сегодняшние события. Сбывается пророчество.

…Гюго, сидя в кресле, закрыв глаза, в забытьи, шел шаг за шагом поэтапно в свое прошлое, еще вчера, там должен быть ответ. И находил внутреннее я, что говорило – ошибка, малодушие, трусость. Страх перед неопределенностью в будущем пугал, его, молодого, успешного поэта, писателя, мужчину. Потерять все, и ради чего?

Суета – сует, сегодняшним днем меркантильна, ведь будущего, как такового, у него нет. Он одинок, насладился всем, чем мог за свою жизнь, вот, единственная любовь, что осталась и ее не вытравить, лишь к напитку Богов. Приоткрыв с прищуром глаз, он посмотрел на стол. На нем, среди кучи бумаг, чернил и гусиного пера, отсутствовала бутылка «Бургундского вина», стоял, пустой стакан и огарок свечи, вот все его друзья на этот вечер, такой, же, как и предыдущие. Мир многолик, только в воспоминаниях, реальный стал узок и неуютен. Сидя в кресле, он глядя безнадежно по сторонам своих апартаментов и не найдя ничего, что его так тронуло бы, со вздохом взяв в руки перо, обмокнув в чернилах, взяв белый лист бумаги, как прилежный писарь, с вожделением пытался написать. Муза? Она все – равно не покидает, и ей он отдает дань, сосредотачиваясь на мысли, высохшим пером, вывел «ГАБИ». Написав, в который раз, начал рыдать, оплакивать горькими слезами свою любовь, опять что-то вспоминая. Сознавая, как это было давно, но все-таки было…

Он смотрел безотрывно на лист бумаги, по щекам катились горькие слезы, он шептал «ГАБИ». В комнату из открытой форточки ворвался образ, он растягивался, открывая свое обличье. Образ был ангельским, глаза сияли, он протягивал ручки и радостно кричал, – Папа, я встретил тебя, я нашел тебя! Почему, ты так долго жил без меня? Гюго, порываясь, привстал с кресла, протянул руки в сторону образа, со слезой, крича, – Господи! Дитя меня нашло! Он, протягивая руки, шептал, – Прости, сынок! Образ стал исчезать, превращаясь в дымку, через минуту, он рассеялся. Гюго оглянувшись по сторонам, как раненый зверь, схватившись двумя руками за голову, сдавливая ее, упал в кресло, замычал, – У-у! Какая ж ты, злая судьба! Горько заплакал.

ХХХXII.ЗАМКНУТЫЙ КРУГ

Адель лежала на кровати в белом пеньюаре и чепчике, вот, уже в который раз, в муках принимая рассвет. Он здесь, но с приходом в семью, внес хаос, страх. Зачем? В висках стучало, под ложечкой подсасывало, словно, что-то инородное, отторгая. Дети? Она вспомнила милые личики детей – Леопольдины, Шарля, Франсуа, Адель. Сняв с себя чепчик, бросив его на постель со злостью, она в отчаянии крикнула, – Нет, никогда! Он хочет, раньше времени меня сделать старухой! Словно сопротивляясь, чей-то навязанной воли, в отчаяние, крикнула, – Я не старуха! Растрепав свои каштановые волосы, плашмя упала на подушки и зарыдала, ей было обидно до боли, в которой раз, она вынуждена принимать всё, как есть, словно ничего страшного не произошло. Улыбаясь перед детьми, говорить, – Папа! Самый милый, самый хороший! Он нас всех любит. Не выдержав одиночества, встав, поспешила выйти из комнаты, зайти к Забель, чтобы услышать, то, что она хочет слышать, – Ты молодая, живи для себя! А если простишь, то прощай раз и навсегда, чтобы не ломать свою судьбу себе, детям и ему.

Адель в сорочке с распущенными волосами, уже находилась в кухне, сидела за столиком перед огарком догорающей свечи, Забель ей гадала на картах, всматривалась в их едва различимые ответы на ее вопросы. «Любит, ли Виктор Адель?» Ответ никак не мог ее удовлетворить, она вновь и вновь раскладывала карты, ясно было одно, что любви рядом с ее Мадам нет. Забель, зло сказала, – Ну, что здесь поделаешь, она его крепко околдовала. Махнув рукой, сказала, – Не хотела пред тобою открывать тайну карт, но скажу, – Смерть рядом ходит. Адель, всмотрелась на разложенные карты, ничего не понимая, пробормотала, – Где? Забель, тыча пальцем, показала на девять бубен, пиками вниз, теребя рукой подбородок, констатировала, – Плохи дела! Присох к бабе! Вон и карты об этом говорят, а они не лгут. Она посмотрела на испуганную Адель, добавила, – Так им и надо! Адель, посмотрев на нее, прикрыв рот ладонью, с дрожащим голосом, спросила, – Кому им? Она смотрела на Забель с тревогой, в немом взгляде был прочитан страх, настороженно спросила, – Тогда, как мне жить? Я боюсь будущего! Забель провела рукой по волосам, сказала, – Так ты и живи! Ради себя и детей! А, он, пусть оплакивает! Помяни мое слово, все – равно к тебе придет, поплачет, поплачет и придет. Подняв вверх указательный палец, в лоб сказала, – Твоя магия – семья! С усмешкой добавила, – Не майся! Отогреется в постели с тобой, слюбится, стерпится. Забель вздохнув, встав, сказала, – Иди, поспи еще! Вся жизнь впереди, не майся! Она развернулась, направилась на выход. Адель с тревогой в след спросила, – А, кто умрет, все, же? Забель оглянулась, зло сказала, – Не дай, Бог! Но если карты не врут – мать и дитё. Адель оторопев, подняв вверх руки, со страхом в голосе, произнесла, Боже, не допусти! Пусть, живут! Не дай Бог! Забель сказала, – Оно, конечно так! И он, и ты будете, вдвоем маяться. Не дай, Бог! Перетерпи! Жизнь все поставит на место. Она, тяжело вздохнув, поспешила на выход из кухни. Адель провожала ее со страхом, теряясь в неизвестности.

А в это время, Габи разделяла свое одиночество с глухими стенами, сидя в углу, как затравленная мышь. Мрачное помещение ей напоминало каменный мешок. Темно. Свет отдаленного мерцания луны и блики звезд, весь свет, что пробивается в решетчатое окно. Габи стало страшно, отчего резко встав на колени, она поспешно кладет поклоны, при этом слезно молясь. Она глядя в нависший, серый потолок, просит одного – снисхождения, милости от Господа. Вверяя Ему две судьбы – свою и безвинного малыша. На долю, которого выпали такие испытания, гонения.

… Громкий стук в дверь. Доносится грубый выкрик стражника, что ощущается затылком Габи. Стражник, стуча в дверь, выкрикивает, – Ты, Ведьма! Кончай нагонять проклятья, без них тошно! Сама не спишь, дай другим поспать. Габи не обращая внимания, продолжает молиться и класть поклоны, при этом бормотать ей одной понятные слова. Шепот губ, придает ей силы, веру во спасение. Это единственная надежда, единственная нить связующая со Спасителем. Вдруг от безысходности, она начинает выть, как затравленная волчица и рвать на себе волосы. Стражник не выдерживает, открывает окошко, кидает ей кусок хлеба, с сарказмом добавляя, – На, жри! С голодухи, вижу, ты с ума сошла! Я не жадный! Габи хватает хлеб, заглатывает с комком в горле, водя желваками, прожевывая каждую крошку, по щекам льются слезы, размазывая их, ей становится легче, в глазах появляется теплый огонек. Она смотрит на луч света в окне, вдумчиво произносит, устремляя взор вдаль, – Он спасет! Габи встает, бежит к двери, стучит, начинает громко неистово кричать, – За что? Что я вам такого сделала? Отпустите меня, меня ждет сын!