Наследница Роксоланы - Эмине Хелваджи

– Эк красиво сказал, тебе бы газели слагать, да только не твоим ишачьим голосом поют газели[10]!

– Ты!..

– А вот я и есть. Внук своего деда, брат своей сестры, хозяин своей рыси. Сам-то ты чем прикрываешься, не капитанским ли приказом? А коли нет, так и вперед! Или ты из таких героев, у которых сабля с издевкой на одной кошме спят?

Мехмед схватился за пояс, но ничего такого не висело сейчас там: он же не на посту, а команда сейчас не к бою готовится, не к захвату купеческого судна. Только азапы сейчас при саблях.

Впрочем, надо думать, Позолоченный все понимал. Иначе поостерегся бы делать столь рискованное движение прямо перед клыками и когтями Пардино, который за его рукой, метнувшейся к безоружному, «пустому» боку, проследил совершенно равнодушным взглядом.

– Штаны сменить надумал? – невинным голосом поинтересовалась Бал, глядя, как Мехмед все шарит и шарит у левого бедра, якобы продолжая искать отсутствующую саблю. – В самый раз!

Со стороны наблюдавших за всем этим пиратов донеслись смешки. Девушка прислушалась к ним – и к себе: не слишком ли натягивает лук, не лопнет ли тетива? Но решила, что, видимо, нет. Сабля у Мехмеда, конечно, имеется, но если даже он вдруг решит за ней сбегать, никто ему не позволит обнажить клинок против «внука Барбароссы». Да и поединок им устроить не позволят. Капитан и помощник отбыли – но есть «старши́е», агасы. Самый главный из них – командир азапов, но как раз он не здесь сейчас: наверное, проверяет караулы. Зато вот другие двое, Гергедан и Дэвэ, высятся над толпой, как и подобает зверям их имени[11]. Во втором ряду, но через головы первого посматривают очень внимательно. Пасут стадо.

Может быть, даже жаль, что с поединком – никак. Позолоченный становится серьезной проблемой, которую надо решать, так отчего бы не этим способом? Парень ведь не только гнусный задира, но и самоуверенный глупец, он охотно схватится за шанс поквитаться с оскорбителем в сабельной рубке… и его ожидает большой сюрприз. Наверное.

Джанбал украдкой зябко передернула плечами, осознав, что на самом-то деле она ни разу еще не орудовала саблей в настоящем бою. И поди знай, чего будут стоить в таком поединке все ее тренировки и умения.

И тут она осознала еще кое-что. Мехмед, замерев, смотрел на нее оторопелым взглядом. А потом вдруг широко, с искренней радостью улыбнулся. Так, как улыбается заимодавец, в компании дюжих друзей встретивший на истанбульском рынке своего должника, только что известившего об отказе возвращать ссуду по причине своего полного разорения и отъезда в Багдад, а теперь стоящего перед ювелирным прилавком с толстым кошельком в руках.

– Ну, раз уж ты сам предложил такое, внук Барбароссы… – произнес он с несвойственной ранее вежливостью, даже церемонно. – Оно и правда: в самый раз нам сменить штаны на кожаные! А кувшин с оливковым маслом для такого дела всегда найдется. Я не могу отказать в твоей просьбе, я согласен, я почту за честь, друг мой Бек!

И коротко глянул в сторону Верблюда с Носорогом. Бал тоже покосилась на них, изо всех сил стараясь не выпустить сквозь этот взгляд разом затопившую ее панику.

Зрители, увлеченно следившие за тем, как развивается ссора, хором взвыли от восторга, но решать не им. Даже не Джанбал с Мехмедом решать.

Высокорослые башни во втором ряду переглянулись друг с другом. Какое-то время решение, как оступившийся канатоходец, висело на тех нитях, которыми были соединены зрачки Гергедана и Дэвэ.

А потом оба старши́х молча кивнули.

…Иные говорят – «кыркпынар», то есть «сорок родников». Есть такая очень красивая легенда о двух равно достойных пахлаванах, которые, поспорив, кто сильнее, но, не желая проливать кровь друг друга, сошлись в безоружной борьбе. И боролись под окнами султанского дворца… да нет, это ведь про времена Первого Османа рассказывают, а тогда султаны во дворцах не жили… в общем, боролись они перед шатром султана день, и ночь, и еще полдня, а потом от утомления у обоих разом лопнуло сердце. Их с честью похоронили прямо на том месте, где оба приняли смерть, а поутру оказалось, что из могил бьют сорок родниковых струй.

Давно это было. А может, и не было вовсе. Потому другие говорят просто «гюрэш», борьба. А еще точнее – ялы гюрэш, ибо борьба это масляная. Во времена неверных греки, облившись оливковым маслом, боролись в чем их неверные матери родили; но для правоверных это позор, потому борются в кисбет: коротких, до середины голени, штанах из слоеной буйволовой кожи. Но на все тело и на кисбет масла не жалеют, обливаются так, чтобы взгляд соскальзывал еще почище руки.

Ну да, при большом умении за руку или шею можно хоть ненадолго схватить, ногой подбить ногу, ухватиться за низ штанины или за пояс. То-то и оно, что «за пояс»: не запретен и другой прием, с просовыванием руки за этот самый пояс в недра кисбет. А там уж за что ухватишь противника, за то и умучишь. Потому и говорят: «Когда мужчины борются – женщины плачут».

Сломанные ребра, ушибы и вывихи тоже в счет идут. На самом-то деле «умучивающими» приемами дело не ограничивается, плох тот пахлаван, который на какой-то один прием уповает. Вовсю швыряют борцы-кыркпынары друг друга оземь, коленями сверху обрушиваются, с дожимом бьют локтями. Победитель-то ведь не тот, кто упал, а тот, кто признал себя побежденным. Ох и нескоро это, как правило, случается. Полтора суток – такое лишь при Первом Османе бывало, сейчас народ измельчал… но от обеденного намаза до предвечернего иные пахлаваны и поныне выдерживают.

Из кухонной палатки принесли кувшины, бронзовый таз на треногой опоре. Перелили в него масло. Кто-то из пиратов стал рядом с черпаком на длинной ручке. Когда поединщики, обнаженные по пояс, встанут друг против друга, готовые к борьбе, он щедро окатит каждого с головы до ног, а они потом тщательно вотрут его в свою кожу и в кожу борцовских штанов.

Где хранились кисбет, Джанбал не знала, но уж две пары в пиратском хозяйстве отыскались. За ними послали Марфура: как-то так повелось, что все считали – если имеется работа, достойная слуги, то ее должен делать именно он. Хотя не слуга, тем более не раб, самый младший просто. Кажется, на всем «Псоглавце» только внуки Барбароссы к нему и относились с сочувствием, но многого ли стоит их покровительство, они ведь и сами полупленники.

А сегодня оно перестанет стоить вообще чего-либо.

Марфур уже стоял перед треножником с кисбет в правой и левой руках. Хотел было торжественно протянуть их обоим участникам предстоящей борьбы, но едва не выронил, удержал в самый последний миг. Буйволовая кожа тяжела, каждая пара весит как полная кольчуга с длинными рукавами.