Агатангел, или Синдром стерильности - Наталья Сняданко

— А когда журналисту платят за «заказуху»?

— Тоже зависит от заказчика и того, что заказывают. Если платят за то, чтобы ненавязчиво упомянуть в тексте программы или статьи о преимуществах мыла «Лаванда» перед мылом «Березка», большой проблемы я не вижу. Почему бы журналисту не подработать? А если заказывают политический компромат, который нужно выдать за собственную точку зрения, это уже гораздо хуже. Но здесь не столько глобальная проблема общества, сколько дело личной порядочности каждого.

— А возможна ли в Украине журналистика европейского образца?

— А разве существует такой образец? В Украине возможна профессиональная журналистика. А профессионализм зависит не от того, на какую аудиторию работает человек — на широкую или камерную. Сейчас уровень профессионализма молодых журналистов очень низкий, поэтому хорошим считается уже тот, кто знает, как пишется «плацкартный вагон» и не перевирает фамилию человека, у которого берет интервью. На Западе уровень профессионализма значительно выше, потому что лучше образование и больше конкуренции. Думаю, у нас тоже скоро будет лучше, по крайней мере, с конкуренцией.

На протяжении всего разговора возле нас стояла девочка с диктофоном и внимательно слушала. Дождавшись паузы, она сказала:

— Извиняюсь, что прерываю, пан Сухой. Я — Леся Пицык, газета «Подробности», тираж 100 000. Скажите, пожалуйста, куда вы ездите отдыхать?

— Ну, вот, пожалуйста, — улыбнулся мне Василий Мокрый и ответил Лесе Пицык: — Я не езжу отдыхать уже десять лет, потому что у меня много работы. Женат, двое детей, жена — Лев по гороскопу. Я — Рак. Любимое блюдо — фондю с шампиньонами. Рекомендую объяснить вашим читателям, что это такое. На телевидении работаю 15 лет, до этого был профессором химии в Московском университете. По происхождению — поляк. Живу в Украине более 30 лет. Свободно говорю на двенадцати языках, перечислять не буду, так как названия большинства из них, как правило, печатают с ошибками. Люблю импрессионистскую живопись, посмотрите в словаре и не путайте с экспрессионистской, в свободное время занимаюсь фотографией и кулинарией. Есть еще какие-то вопросы?

— Скажите, — Леся не проявляла никаких признаков растерянности, — а «фондю» пишется через «а» или через «о» и в каком словаре все это искать?

— Спросите у вашего редактора, — ответил телеведущий.

Девочка обиженно отошла.

— Вместо таких журналистов на пресс-конференции можно присылать факсы с анкетными вопросами, — возмутилась я.

— Да, но радуйтесь, что Вы не на ее месте. Работали бы Вы в таком издании, задавали бы точно такие же вопросы. А если Ваша газета напечатает все, о чем мы здесь говорили, я очень удивлюсь. В столичных медиа это невозможно.

— Не кажется ли Вам, что уровень журналистов, как и общий уровень образованности в обществе, резко снизился в последние годы?

— Эта проблема всегда была и всегда будет. Я не люблю пессимистических прогнозов.

Я вспомнила, как однажды учительницу украинской литературы заменяла учительница русской — Эвелина Степановна, которая запрещала нам произносить ее отчество по-украински, считая, что это «отдает деревенщиной». Темой урока было творчество Леси Украинки, и я до сих пор помню, как Эвелина Степановна, медленно передвигаясь между рядами, бормотала странные слова, для нас звучащие примерно так: «Наибольшим, это самое, перемуществом ее поэзии щитается трагизм женского участия». А когда отличник Костик Гриценко без всякой задней мысли переспросил: «Участия в чем, простите пожалуйста?», учительница поставила ему двойку. Эвелина Степановна была женой начальника районо, поэтому никто не решался с ней спорить, а уж тем более сомневаться в ее профпригодности. Василий Мокрый прав, эта проблема существовала всегда. И не только в журналистике.

«Пятый труп неизвестного»

Под такими заголовками вышли три самые популярные газеты нашего города — «Подробности», «Документы и аргументы», «Аргументы и подробности» — через двадцать три дня после исчезновения мистера Арнольда. Все они рассказывали об изуродованном трупе полноватого мужчины средних лет, найденном ночью на помойке возле одной из новостроек. На теле не обнаружено никаких документов, а отрезанная голова исчезла. «Ведется работа по установлению личности потерпевшего, — писали газеты. — Существует предположение, что в городе появился серийный убийца».

Что делать, когда за тобой следят

Это ощущение пришло ко мне давно. Еще до того, как в моей жизни появился Агатангел, или, может, уже после? Не помню. Но в любом случае очень давно. Агатангела я обычно ношу с собой. В редакции он никому не мешает, а иногда и помогает избавиться от особенно навязчивых пенсионерок, требующих «напечатать опровержение». В таких случаях Агатангелу достаточно выскочить на письменный стол главного редактора, элегантно почесать за ухом своим эффектным хвостиком — и бабку как ветром сдувает. С тех пор, как Агатангел поселился у меня на плече, мой рейтинг в среде тинейджеров нашего района серьезно вырос. Все они теперь уважительно здороваются со мной и чаще, чем раньше, покупают «КРИС-2». Не знаю, что именно их там интересует, возможно, рубрика Олежки Травянистого.

Надеюсь, у меня еще не невроз и не мания преследования. Может быть, ощущение постороннего взгляда не отпускает меня из-за того, что Агатангел всегда со мной — но, с другой стороны, я привыкла к нему настолько, что иногда просто не замечаю. Не исключено, что причина моих мучений кроется в манере Агатангела очень внимательно следить за каждым моим движением и ни на минуту не выпускать меня из поля зрения. А может быть, в том, что его глаза поблескивают в темноте, похожие на огоньки включенного видеомагнитофона, и временами кажется, что их мерцание сопровождается тихим шорохом, как бывает при перемотке видеокассеты. Возможно, это всего лишь причуды моего больного воображения или переутомленного сознания, но в последнее время я не позволяю Агатангелу спать со мной в одной комнате, и мне немного легче.

Где лучше всего праздновать юбилеи

Празднование выхода 500-го номера газеты решено было провести за городом. Пан Фиалко объявил, что в субботу вечером всех ждет автобус, который отвезет журналистов и мистера Арнольда на базу отдыха «Интерэкстрим». Это одно из самых дорогих и респектабельных загородных заведений такого типа. В назначенное время, кроме сотрудников редакции и мистера Арнольда, появился незнакомый мне человек, к которому пан Незабудко уважительно обращался на «вы» и ни разу не назвал его по имени. Возможно, это был сам Инвестор. Не появился только пан Маргаритко. Снежана Терпужко пришла в длиннющей полупрозрачной греческой тунике, в ярко-красном парике, с довольно скромным доя нее макияжем. Последними прибыли мы с мистером Арнольдом.

Радуясь возможности сдружить наш редакционный коллектив, мистер Хомосапиенс еще в автобусе начал раздавать всем новогодние маски, рассказывать, что нас ждет не просто party, а настоящий карнавал. За две недели, проведенные голландцем в редакции, все успели привыкнуть к его английскому и пытались объясниться самостоятельно, спрашивая у меня только значения отдельных слов.

В банкетном зале было накрыто пять столов, четыре из которых украшало по букве, а пятый — цифра «2»; все вместе они составляли название нашей газеты. Среди алкогольных напитков был большой выбор пива и коньяка, что, по мнению нашего Инвестора (или того, о ком мы в тот вечер думали, что именно он и есть наш Инвестор), должно было бы символизировать удачное сочетание демократизма и аристократизма, лежащее в основе газетной политики. Об этом он сказал на ухо пану Незабудко, а тот озвучил для всех. Стены были украшены увеличенными копиями газетных номеров — сотым, двухсотым, пятисотым. Блюда, заявленные в меню, назывались тоже символично: ветчина «Галицкая автономия», салат «Слава сепаратизму» (вареные креветки, авокадо, соус с белым вином), десерт «Душа москаля» (кусочки сала в шоколаде) и так далее.

Первый тост произнес пан Незабудко.

— Так вот шо, бля, — начал он. — Хочу вам, ребята, пожелать, потомушо такая вот фигня…

Арнольд радостно реагировал на знакомые каждому иностранцу слова в речи пана Незабудко, каждый раз кивая, а иногда даже хлопая в ладоши при слове «фигня», «бля» или «сука».

Пан Незабудко призывал расслабиться и максимально «релакснуть», потому что музон и хавчик кайфовые, компания — просто супер, а жить надо сегодняшним днем, а то завтра может и не настать. «Цум воль!» — обратился он к мистеру Арнольду, поднимая бокал, тот растерянно улыбнулся, но выпил.

Потом он объяснил мне, что голландцы очень не любят немецкий язык, и когда кто-то обращается к ним по-немецки, как правило, обижаются. Эта странная традиция началась у них с того, что во время Второй мировой войны немцы, оккупировав Голландию, массово отбирали у населения велосипеды. С тех пор, когда речь заходит о Германии, голландцы говорят: «Пусть вначале отдадут наши велосипеды». Это, конечно, шутка, уверял мистер Арнольд, но если есть выбор, на каком языке обратиться к голландцу — на немецком или английском, — то немецким лучше не пользоваться.