Ослепительный нож - Вадим Полуян

- Отче, не выдержишь, - уверенно заявил Василиус. - Зимы жёсткие у нас.

- Десять зим выдержал, - вновь осенился крестным знамением затворник. - Когда носишь вериги, почти не спишь, мало вкушаешь пищи, чувствуешь в теле такой жар, что не нуждаешься в тёплой одежде. Преподобный Павел Обнорский зимовал в стволе липы. «Тем сосуд избран бысть Святому Духу», - сказано в его житии. Вот разгадка вышеестественной жизни!

- Соблазнительно не верить, - выдала свои сомнения Всеволожа.

- Посмотри, - указал Макарий на рукава её опашня. - Свежий снег лежит на них и не тает. А у меня не топлено. Холодно ли тебе?

- Нет, не холодно, - призналась боярышня.

- Стало быть, теплота не в воздухе, в нас самих, - заметил Макарий. - Она и есть то самое тепло, что даёт молитва: «Теплотою Духа Твоего Святаго согрей мя». Ею согревались пустынники и пустынницы, не боясь зимнего мороза, одеваемы, как в тёплые шубы, в благодатную одежду, от Духа Святаго истканную.

Князь из своего угла тихо подошёл.

- Пора. Утомили…

- Время молиться, - согласился отшельник. - Свет во храме от свечи, а в душе от молитвы.

- Я свечу тебе привёз из храма, освящённую, - подал дар Василиус.

Инок взял свечу, вставил в самодельный каменный подсвечник. Потом обернулся к Василиусу и, указав на икону Спасителя, попросил:

- Повторяй за мной, княже.

Проникновенно говорил черноризец, и свергнутый венценосец вторил ему:

- Господи, как умножились враги мои! Многие восстают на меня; многие говорят душе моей: «Нет ему спасения в Боге». Но Ты, Господи, щит предо, мною, слава моя, и Ты возносишь главу мою. Гласом моим взываю к Господу, и Он слышит меня со святой горы Своей. Ложусь я, сплю и встаю, ибо Господь защищает меня. Не убоюсь людей, отовсюду нападающих на меня. Восстань, Господи! Спаси меня, Боже мой! Ибо Ты поражаешь всех враждующих понапрасну, зубы грешников сокрушаешь. Да будет Господне спасение и на людях Твоих благословение Твоё!

- Боже! - воскликнула Всеволожа, едва кончилась молитва. - Сама собой загорелась свечка!

Колебался язычок пламени над свечой в самодельном каменном подсвечнике. В какой миг он возник, никто не заметил, все были увлечены молитвой, даже Василий Кожа, оставшийся стоять у двери.

- Такое случилось сто лет назад, - вспоминала рассказы отца Евфимия. - Тайдула, любимейшая жена царя Джанибека, вызвала митрополита Алексия исцелить свою слепоту. Перед отъездом он служил у Пречистой у гроба святителя Петра. И свеча сама возгорелась. Митрополит доставил чудо в Орду, возжёг у изголовья царицы. И Тайдула прозрела.

- Не сто лет назад, а перед нашим с тобой рождением, - перебил Василиус, - у гроба бабки моей Евдокии, в иночестве Евфросинии, сами собой загорались свечи.

Макарий, завершив про себя молитву, перекрестил чудесной свечой сверженного помазанника Божия.

- Прими указующий перст Господень! Не бегай никуда больше. Жди…

Отпуская благословлённую Всеволожу, он прошептал:

- Подай, Бог, терпения! Василиусу же вослед велел:

- Не мешкая отпусти боярышню. Не гневи Всевышнего! - И прибавил шёпотом: - Подай, Бог, беззлобия!

Вышедшие боярышня с князем переглянулись. Евфимия - скорбно, Василиус - раздосадованно. Пожелание терпения не сулило ей лёгкой жизни. Пожелание же беззлобия уязвляло князя: ужели он зол не в меру?

Василия Кожу отшельник попросил задержаться малое время. Боярышня со своим государем пошли лесом наедине.

- Он повелел мне ждать! Чего ждать? - недоумевал Василиус - Шемяка с Дмитрием Красным движутся к Нижнему. Смерти ли своей ждать от них?

При упоминании о Дмитрии Красном Всеволоже живо представился высокий узколицый юноша, похожий на Корнилия. «Зло побеждается добром», - говорил он, решая спор о судьбе Василиуса в Престольной палате великокняжеского дворца. Боярышня ясно разглядела его из потайного окошка.

- Свидетельствуй: даю обет! - оборвал князь тонкую нить воспоминаний Евфимии. - Дождусь милости Божьей, воздвигну на сем святом месте монастырь во имя Пресвятой Троицы. Пусть преподобный Макарий в нём настоятельствует.

- Согласится ли? - усомнилась Евфимия.

- Государевой просьбой кто может пренебречь? - удивился недавний властелин странному сомнению.

Проваливаясь по колено в снежную жижу глухого леса, он вновь мысленно восседал на троне.

- Инок наказывал отпустить меня, - напомнила Всеволожа.

Василиус недоумённо остановился.

- А… Как же! Не забыл. Грех наказ пустынника не исполнить. Боюсь. Скрепя сердце, отпускаю…

Их нагнал Василий Кожа.

- Для чего отшельник задержал тебя? - спросил князь.

Кожа утерял свой благолепный вид. В бороде с деревьев сухая крошка, в глазах смятение.

- У нас с Ириницей сынок Матвей, - поведывал воин на ходу. - В восьми вёрстах от Кашина, в селе Грибкове. Недавно вошёл в возраст, сочетали его браком с благородною девицею Еленой Яхонтовою. Нарадоваться на молодых не можем. Отшельник же предрёк, что пяти лет не минет, как уйдёт Матюшка в Кашинский Николаевский Клабуков монастырь и пострижётся. Станет соименником Макария. Вскоре тоже удалится в пустынь в восемнадцати вёрстах от Кашина. Водрузит там крест, поставит келью. Образуется вкруг кельи монастырь по имя Святой Троицы.

- Как ты сказал? Троицы? - переспросил Василиус.

- Так сказал инок, - вздохнул Кожа. - Землями, где будет монастырь, владеет ныне Иван Кал яга. Он мне ведом. Этот-то Каляга, охраняя свои пустоши, решится умертвить моего сына, да не сможет, впадёт в тяжкую болезнь. После исцеления сознается в злом умысле, отдаст монастырю все земли, примет иноческий чин. Обитель народ наречёт Калязинской, а град вкруг неё Калязином.

Князь хлопнул воина по богатырскому плечу.

- О чём же скорбишь? Твой сын угодит Богу. Служи мне, как служил, верой, правдой…

- Не долго служить, - всё более мрачнел Кожа. - Матюша сказал однажды: «Пойду под клобук, батюшка, когда останусь на белом свете один»…

Подошли к рыдвану, где спала Платонида. Предстоял путь обратный.

Как ни расспрашивала Всеволожу «мамушка Латушка», боярышня не находила силы отвечать подробно. Лишь известила, что Василиус решился немедля отпустить её, боясь ослушаться пустынника. Вот уж толстуха славословила Создателя! В ушах Евфимии тем временем звучал рассказ кашинца Кожи о своём сыне. Зачем открыл отцу отшельник судьбу Матвея? Вероятно, храбрый воин гордиться должен такой судьбой. Евфимии же инок лишь намекнул на тягость будущего, молитвенно испрашивая для неё терпения. Стало быть, не мог приободрить ничем. От скорбных мыслей Всеволожа ниже опустила голову, острее ощутила своё сиротство.

Когда проехали подградие, первый храм нижегородский встретил их звоном колокола-голодаря:«Дзын-н-н! Дзын-н-н!»

У теремного крыльца в кремнике ждал младший воевода Юшка Драница. Едва Василиус сошёл с коня, а Всеволожа вышла из карети, он подоспел с поклоном.

- Государь! Весть из Москвы: дядя твой Юрий Дмитрия внезапь скончался. В церквах идут мольбы за упокой души новопреставленного…

А слух отягощал плакучий звук колокола-голодаря: «Дзын-н-н! Дзын-н-н!»

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

1

Евфимия и Кожа потемну вошли в Москву. По улицам у сторожевых костров - застава на заставе. Два чёрных путника, сходивших за отца и сына, воспринимались, как калики перехожие. Один бердышник протянул полушку, другой перехватил монету:

- Суму нищего не наполнишь! Остановились у ворот Мамонова двора.

- Прощай, Василий Кожа. Спаси тебя Господь за обережь, - очесливо промолвила Евфимия.

Намедни с Платонидою прощалась много дольше. «Мамушка Латушка» ревмя ревела. Оставили ей колымагу, коня с возатаем до дому. Колымагу выгодно продаст, возатая отпустит. Остаток длинного пути проехали верхами. Пришлось Евфимии переодеться в мужескую сряду. В ближайшей от Москвы деревне спешились, препоручив каурку и буланого рукам надёжным. Василий Кожа при возврате распорядится ими.

- Обожду, пока калитку отворят и примут, - стоял он у Мамоновых ворот. - Не то тревога загрызёт.

- Куда же ты теперь? - спросила Всеволожа.

- Недалече. Есть тут одни боярские врата. Не деревянные, а из ожиганного кирпича.

- Как? - у Евфимии перехватило горло. - Из ожиганного кирпича?

Ответить Кожа не успел. Калитка отворилась. Всеволожа очутилась в крепких объятиях.