Ослепительный нож - Вадим Полуян

- Поздно, - отвечала Евфимия. - Государыня твоя Марьица тяжела наследником. Не греши.

- Кто открыл тебе сие?

- Сердце-вещун.

- Как знаешь, что наследником?

- Её дитя могло быть моим.

Василиус отступил к одру, взял с поставца у изголовья Евангелие, раскрыл наугад, прочёл и, скорбно поморщившись, отложил, не закрывая. Евфимия медленно подошла, перечла развёрнутые страницы, сказала:

- Угадываю, на какой стих Послания апостола Иакова пал твой взор.

Князь молчал, как бы выжидаючи.

- На четырнадцатый, - объявила она. - Тут сказано: «…каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть».

- Про смерть не дочёл, - отвернулся Василиус и, распахнув двери, крикнул: - Кожа!

Вошёл благообразный коренастый крепыш в воинской сряде, белокурый, светлоокий, двукрылье волос - во все плечи, борода - во всю грудь.

- Пусть изготовят кареть, - велел князь. - Еду с боярышней Всеволожей.

- Куда? - спросила Евфимия, когда исчез Кожа.

- К Желтоводцу Макарию, - пояснил Василиус. - Сей местный уроженец, сын посадского, покинул отчий дом в ранней юности, поменял в пути одежду у нищего, явился в рубище в монастырь, постригся. Спустя три года родители его отыскали, да вернуть не смогли. Рассказывают, отшельничает он в келье на берегу Волги близ озера Жёлтые воды. Проповедует мордве, черемисам, чувашам веру Христову. Чудотворец! Хочу напутствоваться благословением перед бегством в Орду.

- Постыдись, - нахмурилась Всеволожа, - при живой жене ехать к святому человеку с девицей!

Василиус глянул сумрачно.

- Переждёшь в возке. Беру, чтобы не сбежала. От твоей толстой мымры может статься невероятное: подкупит любого стража. Иди. Соберитесь вборзе.

Похищенница, зная упрямца с детства, не потратила силы на вздорный спор. Да и засиделась теремная затворница, захотелось встряхнуться.

- Платонида точно что не сухая, однако ж она не мымра, - возразила Евфимия, уходя.

Под воркотню раздосадованной княжеским сумасбродством пестуньи и при её пособе оделась быстро. Четверня ждала у ворот. Кареть, обитая чем-то выцветшим, была изрядно стара, но отмыта от апрельских грязей. Чавкала копытами конная обережь вокруг. Василиус восседал на чубаром жеребце в нарядном седле. Рядом молодцевата прибывший из Москвы Кожа на каурой кобыле. И вот путники устремились вниз от кремля по кисельной свежеоттаявшей улице. Горбились то дощатые, то соломенные крыши за тынами, слышались грубые понукания. Осевшая под Платонидой кареть жалобно скрипела и немилосердно трясла, вызывая мамушкины охи и ахи.

Когда позади осталось подградие и голый березняк запестрел в оконцах, колымага то и дело стала проваливаться в промоины. Всадники останавливались, дружно спешивались и под руководством Кожи начинали работу чуть ли не по колено в воде.

- Задок, задок подымай! Веселей берись!

- Но, но, окаянные!

- Тьфу, растакую твою…

- Па-а-береги бабий слух!

Всеволоже было неловко, что вместе с каретью как бы и её подымают холопьи руки. Платонида же не испытывала неловкости и на предложение боярышни выйти отрубила:

- Ещё чего!

Окончательно увязли, едва дорога спустилась к берегу. По одну сторону волглый лес, по другую - в ледяной чешуе вода и далёкий опоясок лесной меж водой и небом. Обережь осталась возле рыдвана, алалыкая в стороне тесной кучкой. Князь же с верным воином Кожей углубились в березняк, подчернённый елями.

- По нужде? - тоскливо изрекла Платонида.

- Я расслышала: к месту прибыли, - сообщила Евфимия. - Князь спросил Кожу, как нашёл место, тот сказал, что берёзка здесь согнута, связана буквой «рцы».

Платонида прилипла носом к оконцу, не углядела берёзовую букву, опять разворчалась на сумасбродство Василиуса. Сумасброд тут же стал соседствовать в её рассуждениях со словами «самодержавен», «самовластен» и в конце концов - «самодур».

- Ну на что доброму женатому мужику девица? - возмущалась «мамушка Латушка». - Хоть бы и великому князю! А он уже не великий, а столкнутый.

Всеволожа не откликалась, думала своё. От Василиуса - не от Васёныша! - не очень-то мудрено сбежать. Что же её удерживает? Бросится свергнутый венценосец к татарам - как в омут канет. Не конец придёт бедствиям Руси, а начало. Дядюшка Юрий на ладан дышит. Василий Косой в порфире - серый волк в шкуре льва. Шемяка всё удельным «братьям» раздаст и ордынцев лакомыми кусками употчует за голубой призрак власти. Каково-то будет подвластным! Держится всенародная надежда Василиус за краешек своего великого княжества, кто пособит ему удержаться? Всего два советника остаются при нём. Андрей Голтяев беден умом, Андрей же Плещеев - опытом. Евфимия тяжело понурилась…

Дверца распахнулась внезапно. Забелил воздух шалый апрельский снег, закуржавел бороду княжого воина Кожи.

- Боярышня, инок требует тебя. Велено привесть. Всеволожа глубже надвинула разлапистую шапку атласной ткани с опушкой из бобрового меха, запахнула зимний меховой опашень, легко выскочила, опираясь на руку воина. Платонида рта раскрыть не успела, как её подопечная углубилась в лес при поддержке расторопного спутника.

- Кто уведомил инока обо мне? Князь?

- Государь… про тебя… ни звука! - совсем запыхался Кожа. - Макарий сам молвил: «Деву с собой привёз. Пошто прячешь?»

Подошли к чёрной кельице на тесной поляне, очевидно раскорчёванной руками отшельника. Ступив за порог раскрытой Василием Кожей двери, Евфимия сразу увидела Макария, поразилась величественной его осанке. Ничто и никто не бросался в глаза в тесной избушке, даже высокий Василиус, стоявший в углу, - только инок в чёрной скуфейке, чёрном подряснике, подпоясанном вервием. Что исполняло его величием? Лик, осветлённый лишениями? Взор, возвышенный мыслями?

- Спаси тебя Бог, сирота Евфимия, - благословил пустынник вошедшую.

Она припала к высушенной руке.

- Отшельник пожаловал говорить с тобой, - подал голос князь.

Боярышня робко глянула на молодого затворника. Он доброй улыбкой приободрил её:

- Спрашивай, невеста Христова. Ведь жаждешь услышать от меня нечто.

Евфимия многажды отгоняла мысли о монашеской келье - последнем прибежище, оставленном ей судьбой.

- Я не невеста Христова, - вымолвила она. - Грешная мирянка.

- Спрашивай, спрашивай, - пропустил инок её слова: - Тебе надобно знать…

Противилась этому «надобно», однако спросила:

- Пошто ты покинул мир? По крайности, личному попечению или слабости?

- Не то, не то и не то, - потряс головой Макарий. - Тяжёлые времена побуждают печься не о себе, а о всех. Богоненавистные дела творятся у нас по заветам дьявольским. Не токмо между простыми людьми, между честными и великими. За всякое важное и пустое дело начинается гнев. От гнева - ярость, свары, прекословия враждующих сторон. Нанимаются сбродни. Пьянчливые, кровопролитные люди замышляют бой, души христианские губят. А привычка сквернословить ещё с дорюриковских славянских времён? Нет такого больше нигде между христианами. А хождения к лихим бабам, завязывание узлов, зелья, ворожбы? А венчание девочек ранее тринадцатого года? А торговые дела духовенства белого и чёрного, дача денег в рост? Всех грехов не исчислишь. Их отмаливать не в миру, а в пустыни, ближе к Богу, в молитвах обретя истину.

- Жилище молитвы - сердце, жилище истины - разум, - храбро вставила Всеволожа.

- Истина - озарение свыше, - ответил пустынник. - Достигается не путём рассуждений, но постоянным очищением души, совершенным безмолвием чувств и помыслов, непрестанным упражнением в Богомыслии и молитве умной.

- Как помогло обресть истину это безмолвище? - оглядела Евфимия закопчённую кельицу с маленьким очагом в углу.

- Успокоился и молчал, - объяснил Макарий, - сидел и собирал ум в себе.

- Этого ли достаточно? - усомнилась боярышня.

- Для сосредоточения и усиления внимания, - терпеливо отвечал Макарий, - очень важны положение тела, связь молитвы с дыханием, собранность всего себя в верхней части сердца.

- И приблизишься к Божественному? - горячо дыша, допытывалась Всеволожа.

- Появление существа Божеского, - отвечал отшельник, - обыкновенно открывается безмолвствующим в образе света. Его можно иногда видеть и телесными очами.

- Утомила сверх меры! - ворчал Василиус в углу.

- Растолкуй, преподобный, - увлеклась Всеволожа, - как выдерживаешь такую жизнь?

- Божьей волею, - перекрестился Макарий. - Когда пришёл, пустыня здесь была непроходимая. Ни стежки. Ни куда ступить ногой. Много гадов ползающих видел, един единствуя. Звери приходили к келии и ночью, и днём. Стада волков рыли и ревели возле немудрящего моего жилища. Иногда медведи окружали, но безвредно. Потом звери яко кротчайшие овчата ходили за мной, пищу принимали из рук. А какая пища? Зёрнышки, сочиво… Зимой однажды от великой бури занесло всю келью снегом. Так и жил в снеговой пещере, Богу тёплые молитвы воссылал.