Под черной звездой - Петр Францев

КАМО ГРЯДЕШИ

Ночь на земле - ковер земли и сон. Ночь под земле - навес земли и сон. Мелькнули тени, где-то зароились И скрылись вновь - пустыне тайна сон. Омар Хаям

Есть города, в которых побывав однажды, уже больше никогда не хочется в них попасть, но снова и снова попадаешь туда, как бы ты ни хотел их обойти или объехать. Таким роковым городом для меня всегда был Кустанай. Закончив свою целинную эпопею глубокой осенью, мой путь домой снова пролегал через эту юдоль печали. Бандитизм групповой в этом захолустье так был овеян романтикой, что в среде молодежи выступал здесь как бы в качестве вечной моды. Воровство, грабежи, убийства на улицах города здесь всегда было обычным делом. Не успели еще люди, ехавшие со мной, сойти с поезда, а шайка местных уркаганов уже шныряла по перрону меж них, промышляя кто чем. "Блескучего" взгляда моего холодное отражение всегда было родственно и знакомо им, а потому и уважаемо этим контингентом людей. - Братан, ты случайно не из Ростова - папы или Одессы - мамы прикатил в наши края, - только и спросили они, удивляя меня своей учтивостью обхождения. - Господа! За кого вы меня принимаете? Я уважаю Вашу рисковую профессию, джентльмены удачи, но не настолько, чтобы полюбить ее как единственную и отказаться от своей страсти к священной музе... Хотя в сущности без фарта и вдохновения в любом деле - сквозняк. Не заладится как, так хоть тресни: крути не крути, а все впустую. Значит мы родня с вами давно - вот какая штука... Приветствует Вас, кустанайские сорви-голова, странствующий гранд-поэт, виртуоз - гитарист и посвященный маг - Евгений Тер - новцев, - с галантной корректностью представился я. - Вундеркинд?!! Изумились они. - Мы скифы, скифы мы. Монголы мы, мы азиаты с раскосыми глазами, - вместо ответа артистично процитировал я из Александра Блока. - Послушай, братан - азиат, сбацай нам что-нибудь на своей гитарке, ублажи наши грешные души. Ну чего тебе стоит... - Мне выпить надо, чтоб позабылась скука, чтоб чувства выразить - стихи нужны, - попутно прочитал я и двустишие китайского поэта Дро Фу, расчехляя свою замызганную с виду звончатую "подружку"... - С выпивкой нет ни каких проблем: дорогим коньяком угостим, если будешь в фаворе у нас... - Какое там угощенье... Так, к слову пришлось. Я сыграю Вам просто так, ради знакомства, - поспешил я их разуверить... - Да, чего там!.. Ты сыграй, чтоб сердце защемило и комок подступил к горлу... "Поговори-ка ты со мной, подруга семиструнная! Душа полна такой тоской, а ночь такая лунная", - произнес я во вступлении и напряг гитару, нагружая струны трелью переборов грусти и печали... Занывала квинта воплем и стенаньем... И басок ей вторил звуками прощанья... - Ништяк шарит, - одобрительно отозвался один о классе моей игры. - Зверски, по-черному шпарит, - поддакнул ему другой. - Любого за пояс заткнет: гитарист он в самделажный! - не удержался третий. - Жилы вытягивает, душу выворачивает наизнанку - чистый маг, колдун, - со слезами на глазах констатировал и последний. "По гроб жизни мы перед тобой в долгу, Маэстро! Очистил, утешил ты наши чертовы души... Если понадобиться в чем наша помощь, не стесняйся, приходи - мы всегда к твоим услугам. Здесь наша зона влияния... У нас весело... Мы соберемся иногда в одном местечке, чтобы отвести душу. Если б и ты заглянул "на часок" в наш шалман, вот было бы здорово... какие красотки у нас здесь водятся, увидишь - душа заликует и возрадуется, одним словом, блаженство райское", - неохотно расставаясь со мной, уговаривали они. - Довольно заманчивое предложение, - уклончиво отвечал им я. По натуре своей я бесспорно келюбич - свободолюбивая личность, одиночная, избегаю и не люблю всякой групповщины, поэтому всегда полагался во всем только на себя самого. Для меня всякое групповое сообщество неприемлемо, с той точки зрения, что оно обедняет многоцветную индивидуальность человеческую и делает людей уравненным быдлом, каким-нибудь малозначащим винтиком, в лучшем случае усредненным механизмом в замкнутой системе политической ли, экономической или преступной... Не будь я свободным художником, которому присуще в муках разума независимое созерцание жизни: любование ею через радость сердца, через страдание его и боль, - не преминул бы откликнуться на их приглашение посетить преступного мира притон. Одним словом, если б не был я поэтом, то был бы преступник и вор, потому что трудно было оставаться непогрешным в стране, где правили был государственные насильники - палачи и казнокрады. Как я не оберегал чистоту своих нравов, но и мне пришлось пойти однако ж на сделку со своей совестью. Обратиться за помощью к уголовникам вынудило меня одно чрезвычайное происшествие. Как то прогуливаясь среди ночи по улицам города с одним довольно милым созданием, я подвергся сверх грубому оскорблению со стороны подкуренных и подпитых шармачей, встретившихся нам на пути в одном из темных переулков. Поравнявшись с ними, они набросились на мою спутницу, пытаясь силой увлечь ее за собой. Я всегда был ярым сторонником свободных отношений между людьми и врагом любых принуждений, а тут так беспардонно прямо в лицо был брошен вызов моему мужскому достоинству. Отстранив от них перепуганную на смерть крошку, я бросил ей кратко: - Беги! А сам скрытым коронным ударом левой руки мощно нанес удар в область печени близ стоящему из них, другого достал до бороды прямою правой. И первый и второй грузными мешками повалились на землю сразу. Третий же, самый шустрый из всех, видя, что не на того нарвались, бросился наутек. Не ожидая от него такой прыти, я кинулся за ним вдогонку. Лучше б мне было не гнаться за ним, ведь знал же, что для меня это плохо кончится, но дух состязательности в пылу азартной драки помутил мой разум, я видел только цель перед собой бегущую, которую почти уже настиг... Черной стеной в темноте выросла вдруг навстречу мне толпы громада и опрокинула меня, смяла... - Ну, парень, хорошо, что на тебе широкое пальто было реглановое, след ножа только по ребрам прошелся, а голову шапка спасла от серьезной травмы, переломов тоже нет, - склонясь ко мне поведал дежурный врач, осматривавший меня на кушетке в приемном покое больницы. - Помяли, в общем, немножко, до свадьбы заживет, - усмехаясь заключил он и поручил медсестре сделать мне перевязку... Оклемавшись немного после больницы, я дня через три отправился на вокзал для встречи с местными чурками... - О, маэстро, шибко видно досталось тебе, коль голова перевязана! радушно встретили они меня. - Где это ты по габариту не прошел, братан! осведомились они, видя мою подавленность. - Пусть не лезут! - попробовал отшутится я и пояснил где, бесчестное здесь у час видать воровское сообщество в городе, коль и магистру на похмелье в чужом пиру досталось... - Бля... бу... западло это не наша работа! - поспешили заверить они, "красный пахарь" Борьки Котельника шибко нынче разгулялся, может это они, паскуды, законы воровские обходят, - сумрачно предположил другой. Хорошо, что ты к нам обратился, сегодня же сведем тебя в общак, на сходку со всеми своими: и с Котельником, и с наримановскими чурками, после этого тебя ни одно падло в городе и пальцем не тронет - они воры в законе! многозначительно сообщил третий. Мы зашли в привокзальный ресторан, выпили, закусили, поговорили о том, о сем, а потом, когда уж ресторан стал закрываться, взяли на стоянке такси и покатили в их тайный вертеп, находившийся где-то за городом. Стоявший на отшибе от других уличных строений, деревянный большой дом обнесен был вокруг палисадника низким штакетником. А в палисаднике были разбиты цветочные клумбы, и по краям их росли кусты акаций и сирени. Еще на подходе к дому к нам подскочили какие-то юнцы и стали шепотом переговариваться с одним из моих спутников, поглядывая на меня. - Свой он в доску, не дрейф, братва, там нас ждут, сам поручился, - отвел он их подозрение. Из прохожей мы вошли в уютный зал, где за длинным столом, уставленным питьем и закуской, сидело с десяток уголовников с колючими взглядами, цедя сквозь зубы вино и слушая разудалую песню под гитару, а возле них, блистая красотой и своими богатыми украшениями, вертелись бесстыдно обнаженные путаны. Когда мы вошли, песнь оборвалась и гитарист устремил на меня свой огненный взгляд: - Так это ты двух моих дружкой так недавно уработал, что они до сих пор очухаться не могут. - За других не отвечаю, а за себя постою! - довольно резко ответил я. - А ты живуч, однако, жиганы мои разве тебя не пришили? Считай, что подфартило тебе и вправду ты наверное маг, раз цел и невредим восхищенно прицыкнул он языком. - Скопом и крысы могут слона загрызть. Какие они жиганы, если в них порядочности ни на грош, а в одиночку и тени собственной боятся. - Люблю отчаянных, а с теми козлами я разберусь! - пообещал он. - Садись, в ногах правды нет, - пригласил он меня сесть, предрасположено. - Принесите еще гитару, да налейте-ка всем шампанского, выпьем за мировую и знакомство с маэстро, - потребовал хозяин заведения, с лицом красным как кумач. Налили шампанского. Все стали, подходя ко мне, чокались бокалами, знакомясь со мной по очереди, называли себя по имени. Мы выпили. Мне подали старинную русскую гитару с алым бантом, инкрустированную перламутром по всей обечайке и вокруг розетке, деке и грифу. Аптимально найденая форма выполненная в национальном стиле высокохудожественная отделка музыкального инструмента в высшей степени гармонировала с качеством его звучания. Красавица гитара со своим таинственно-нежным и переливчатым голосом очаровывала и принуждала играющего на ней играть с самозабвенным вдохновением: чувственно, страстно, - а слушателя до безумия предаваться наслаждению ее божественными звуками, вызывающие у него непроходящее желание - слушать, слушать и не наслушаться... Для меня всякая встреча с искусно изготовленной вещью, в которую вложена душа мастера - настоящий праздник. Это как редкая встреча с идеальной красавицей, к созданию которой сам бог приложил свои уста; когда очень хочется и самому быть немного красивее и лучше: утонченней, умнее, добрей, - когда пропадают мирские заботы, забываются обиды и огорчения, промохи и неудачи, а на душе так радостно делается от того общения, что даже как время летит совсем не замечаешь... Для меня любое искусство было всегда иллюзорным миром свободы и красоты, с высот которого прозаизм, низменность действительности еще более очевидны и не желательны. Поэтому, приглашение хозяина "вдарить" и выдать полноценную, с заходом и выходом цыганочку, что б можно было от души сбацать под гитарку все ее двадцать четыре лиходейных колена и коленца, - я принял с особым удовольствием как человек чье признание, чей долг смягчать и облагораживать через магию искусства эти суровые и бестрепетные к жалости и милосердию сердца людей... Мы дружно "вдарили" по серебряным струнам и две гитары зазвенели, жалобно заныли... Я вел соло, Борис Котельников - басовую партию... Как тут было устоять бодягам и не топнуть каблуком прохарей в надраиную половицу коли душу зазнобило и забурлила в жилах кровь. И зашлись в неистовом кураже, засигали вприсядку кордебалет уркаганов... Надо сказать - плясали они, чертяки очень здорово!... Потом уж, когда все утихомирились и все пришло в угомон, я аккомпанировал "Котельнику", а он пел своим обворожительным бархатным баритоном, ублажая выдохшуюся братву. Подобного по красоте голоса я никогда не слышал ни у одного профипевца, ни по радио, ни со сцены, - ни до, ни после того... Опьяненной головою свесясь, подменяя певца, - я читал на распев, грудным речитативом полупьяным ворам и проституткам притона лучшие стихи собственного сочинения и лучшие стихи восточных поэтов в сопровождении своей семиструнной гитары, то плачем взывающей как индуистский чанг; то плачем выдающей, как туркменский дутар... "Как слеза по щеке торопился я вслед, ты надменно прошла с равнодушным челом"... В пьяном бреду вдохновения то с жаром декламировал я, то пускался философствовать на животрепещущую тему жизни... Для меня образ женщины в этом двустишье олицетворялся со светозарной, но несбыточной жизнью, которая недоступна и как облако в небе - мимо прошла. А жизнь притона противоположна ей была; свойственна той другой, официальной - общественной, коммунистической и даже в более выгодном свете отличалась от нее. Здесь воры не стесняясь называли себя ворами и даже гордились. И шлюхи здесь как шлюхи - свое занятие проституцией на панели считали тоже священным ремеслом... - Ведь были же, - говорили они мне, - во времена языческие, когда и красавицы жрицы занимались священной проституцией для процветания своих религиозных храмов!.. Разве честные, пречестные твои крали не подбирают в партнеры себе из чистой выгоды - обстоятельных, изворотливых и хитрых. Сколько пар ты нормальных на улице встретил, поди одну или две - и обчелся, а все то урод шагает с красавицей, то красавец с уродиной. - Посмотри, - говорили мне воры, на волю - сплошь чиновничья рать, беспредел один, какие гады хапают взятки, какими деньгами ворочают, миллионами. Одни приписки кругом и обман. Ученых ты возьми, чем занимаются, суки? Горы всяких отрав понасоздали, чтоб побольше извести простого народа, уж не говоря об оружии массового поражения: атомных станций одних понатыкали с ракетами - с ума сойти можно... А велосипеда стоящего изобрести не могут... - Не безгрешны мы все, - возражал я в ответ, - потому что каждый в этой стране живет как дурак. Кто, скажите, хоть раз выступил против преступного разбазаривания и уничтожения национальных богатств, принадлежащих не только нам, но и грядущим поколениям? В наследство получив кладбище лишь надежд, что будут делать они, потомки наши? Когда иссякнут недра, а воды покроются отравою? Что делать им тогда, куда бежать??? - Поди, поди соколик, - съязвил злобно бармен, внук бывшего заводчика. Кинь клич свой воспрянуть ото сна ты граждан сих. Кинь клич ты им мечтой и духом воспарить как птицы на крыльях. Напрасная затея, ничего с того не выйдет, не надейся! Не знаешь почему? Пьяно установился он на меня. - Догадываюсь... - Вот, вот, у них всегда на то готов ответ: наше дело - сторона, дескать, рожденный ползать, летать не может! Потому что много, много лет подряд в этой стране пропагандировался и внедрялся силой культ хамства, насилия и страха. - Так разве всеядный червяк - пожиратель вселенский, в которое все наше народонаселение обратилось, за это время не из "нашей" ли государственной системы выкультировался, где всякое преступление против природы и человека как бы и вовсе не преступление, если государство за игру в молчанку кидает свои жалкие подачки для поддержки нищенского существования безродным плюмпенам - мужичкам. "Трудно сразу решить однозначно - отчего и почему", - уклончиво ответил я. - Народ наш не всколыхнуло и белое движение: Корнилова, Деникина, Колчака и Врангеля, и Кронштадский мятеж, и крестьянское восстание в Тамбовской губернии, возглавляемое Антоновым, и движение украинских националистов Степана Бендеры, и армия Российского сопротивления генерала Власова, тоже не смогли поднять этот народ на самоорганизацию для защиты своих прав и свобод. Не сработал инстинкт самосохранения нации и тогда, когда большевики залили кровью всю землю русскую, как можно пробудить ее теперь, не понимаю, - развел беспомощно руками он. Меж тем голос певца с лагерным надрывом "Пановой" грустно выводил: - "Мне хотелось у судьбы - выиграть в картишки, Жиган, Жиган, Жиганок заработал вышку...