Миленький ты мой - Мария Метлицкая

Я знала, что она из известной семьи – дочь ученого-микробиолога. Мать – поэтесса, из дворян. В двадцатые годы личность известная – подруга Блока и Белого. Стихи писала надрывные, яркие. Блистала красой. Влюблялись в нее отчаянно! Потом с поэзией было покончено, вышла замуж за ученого – человека другого круга. А потом тридцать седьмой. Ученый и поэтесса в разлуке были недолго – сначала взяли его, а через месяц и ее. Девочку Лилю спасла одинокая старая тетка. Кончилось все в одночасье – квартира в Столешниках, дача в Абрамцево. Гости по воскресеньям. Мамины упражнения на фортепьяно. Папины статьи и учебники. Кухарка и истопник – все исчезло, как и не было.

Старая тетка жила в бараке на Преображенке – деревянный дом и сплошная пьянь вокруг. Во двор девочка не выходила. Там ее дразнили и били. Барышня и дочь врагов…

Вот тогда она и начала рисовать. А что еще делать?

В семнадцать – сумасшедший роман с немолодым учителем рисования, преподавателем художественного кружка. Беременность, дочка. Художник сбежал – семья и трое детей. А она осталась с больной тетушкой на руках и дочуркой.

Дальше было художественное училище, где она познакомилась с Краснопевцевым.

Думаю, она его презирала – мужлан, простолюдин, нахрапистый и оглушительно громкий. Но любил – она это чувствовала. Любил и готов был спасать. Поддерживал, покупал дочке игрушки. Привез мешок картошки и сало. Возил к тетке врача. Попросил руки племянницы. Тетка удивилась: в наше время и подобные церемонии?

Заплакала и благословила. А племянница растерялась и вышла из комнаты.

Полночи бродила по улицам. Плакала, думала, жалела себя. Вспоминала родителей. Те, разумеется, не вернулись – сели по пятьдесят восьмой: десять лет без права переписки.

Она понимала, что не любила. Совсем. Но очень устала. Устала бороться и биться… одна. И на следующий день согласилась. Кстати, тогда, в ту ночь, он не ушел из барака на Преображенке. Ждал ее до утра. А увидел – заплакал.

Это все и решило…

Я не любила его, а к ней ревновала! Как такое возможно? Не понимаю. Завидовала, что ли? Не знаю. Лиля эта стояла как тень между нами. Всегда. Он иногда называл меня ее именем. Я обижалась, а он смущаясь, оправдывался: «Лиля, Лида… Какая разница? Почти одно и то же, прости господи!» Знаю, что жили они плохо, ругались, не понимали друг друга. А потом она ему изменила. Влюбилась или назло? Я не знаю. А он не простил – гордыня его была безразмерной. Что говорить, плюнули в душу. Ушел от нее и сделал вид, что забыл.

И еще он понимал, что она талантлива. Куда ему до нее! Он-то пробрался другими путями: комсомол, партия… Пер по лестнице вверх. А как у нас можно сделать карьеру?

Все получилось. Все, о чем он мечтал! Был взят в подмастерье к известному скульптору – все молодые шли в подмастерья. Известный сильно, трагически пил, и снились ему по ночам бюсты усатых вождей. А молодой Краснопевцев был на подхвате – ловкий, здоровый и молодой.

Честный, прямой, бескомпромиссный. Ну и дело пошло. Быстро пошло. Так быстро и лихо, что и сам он обалдел. «Известный» имел большие заказы, важные очень. Ну а тут ученик. Скромный, способный и преданный своему мастеру.

А потом мастера этого ученик сдал – со вздохом и разочарованием: «Нет, с бюстом работал я, вы уж простите!..» Так всем и сказал.

А мастер… Он запил как всегда. Стыд-то какой: всем стало известно…

«Известного» задвинули, а ловкого хлопца продвинули. Так и пошло.

К сорока семи годам Краснопевцев взлетел уже на недосягаемую высоту: народный художник СССР. Действительный член Академии художеств. Заместитель президента Академии художеств. Лауреат нескольких Сталинских премий. Герой Соцтруда. Бессменный депутат Верховного Совета СССР всех созывов…

К этому прилагалась квартира в высотке. Персональная дача. Машина с водителем. Огромная мастерская в двести пятьдесят метров на Верхней Масловке.

Бесконечные выезды за границу. Выездные выставки, включая ЭКСПО, где представлялась советская художественная школа. Постоянные Дни культуры СССР, где он – посол от изобразительного искусства.

Выставки в Манеже, работы в Третьяковке. Ну и напоследок – когда время придет – почетное место на Новодевичьем.

Одинокий, богатый и разведенный Краснопевцев был лакомым куском для многих женщин. А повезло мне! Мне, малоизвестной актрисульке, гоняющейся за эпизодами и выпрашивающей любую, самую глупую и ничтожную роль.

Нищей, запуганной, но довольно красивой. Неизбалованной – да! С приличными корнями и окончательно потерянной и растерянной – это уж точно будет благодарна навек!

Когда мы поженились, он, всемогущий и великий, меня, конечно, «пристроил» – дали мне пару-тройку ролишек в кино. Подключил и прессу: было запущено несколько сладких статей про «новое и яркое открытие».

А после этого он мне сказал:

– Ну что? Наигралась? Потешила самолюбие? И довольно! Будешь теперь только женой! Поняла? Мне одному несподручно, тяжеловато мне одному. Езжу я много и часто. И ты мне, Лида, необходима!

Все, точка. Не обсуждается. И я согласилась…

Про Полинину дочку я не думала. Словно ее и не было. Я ее от себя отторгала. Не хотела ни видеть ее, ни слышать про нее. А она ведь была!

Помню, что на зимние каникулы, когда Поля хотела ее привезти, а я не дала. Зачем мне чужая девочка в моей квартире? Потом она что-то канючила про майские праздники, снова ныла про Мавзолей, Красную площадь и цирк. Что-то про «пару деньков всего» – кажется, так.

А я упорно делала вид, что не слышу. А потом, когда она мне уже надоела, я гаркнула:

– Полина! Как же не стыдно тебе! У Алексея Михайловича без конца скачет давление, а ты со своей Красной площадью! Ну ты совсем ошалела!

Полина Сергеевна вздрогнула, быстро заморгала глазами и тут же притихла. Больше на эту тему разговоров не было.

И вот эта девочка – вернее, уже далеко не девочка – теперь в моем доме. Странно все как-то. Но… всякое в жизни бывает.

И похоже, никого, кроме нее, не волнует моя бесполезная жизнь…

Я сказала ей, что мне надо устраиваться на работу. Она испугалась: «Какая работа, Лида? Вы что? А как же я?»

Испугалась здорово – фиговая актриса, даже скрыть не сумела. Лопочет что-то, глазками хлопает, губки дрожат: «Какая работа, Лида? Не понимаю!..»

Не понимает, ага! Дурочку из себя строит.

Я объясняю:

– Лидия Николаевна! Зачем я приехала в Москву? В столицу нашей с вами Родины? Правильно – зарабатывать деньги! Жить в деревне я не могу. И не хочу. Тяжело. Значит, мне нужно заработать хотя бы на крошечную квартирку в Л. Или в Н. Собрать деньги, скопить… Вы понимаете? В Москве ведь мне ничего не светит…

Кивает. Беспомощно так кивает:

– Да-да! Я понимаю! Но… как же все будет, Лида?

Я пожимаю плечами, напускаю на себя равнодушный вид. Очень, надо сказать, равнодушный:

– Нууу, Лидия Николаевна, – тяну я, – если я, так сказать, вам нужна, то я, разумеется, вас не оставлю!

Она смотрит на меня и трясет головой:

– Нужна, конечно, нужна! Лида, что вы! А… как все теперь будет? – снова повторяет она.

Вот старики! Их волнуют только собственные удобства. Хотя почему ее должна волновать я, чужой человек? Ее, похоже, вообще никогда и никто не интересовал, кроме ее драгоценной персоны.

Я объясняю:

– Работать я буду два через два. В те дни, когда я буду работать, обед будет оставлен, квартира убрана. Ну что ж, придется вам как-нибудь без меня… Поесть-то вы сможете?

Она снова кивает:

– Да-да! Конечно, смогу!

– Ну вот, – продолжаю я, – а в те дни, когда я выходная, все будет по-прежнему: поликлиника, наши прогулки – ну и все прочее. К чему мы с вами привыкли.

– Привыкли… – эхом вторит Лидия Николаевна.

Растеряна. Смотрит в окно. Ну-ну, пусть подумает на досуге. Конечно, ничего другого я и не ждала! И все же пусть подумает и прикинет. Все-таки мой «выход в свет» чем-то ей может грозить: ну, например, подружусь я вдруг с какой-нибудь женщиной, коллегой, и мы решим вместе снять квартиру – так ведь дешевле, многие так делают. Или я познакомлюсь с мужчиной и у меня начнется роман… Теоретически это возможно. А вот практически…

Мне стало смешно.

– А вы уже… подобрали работу? – вдруг оживляется моя мумия.

Я киваю:

– Угу! Отличная работа – прямо у дома. То есть практически в доме! В вашем гастрономе, внизу. Два через два, – повторяю я, – на кассе, кассиршей. Денег, правда, немного… Но все же деньги! И, кажется, кое-какие продукты со скидкой.

Лидия Николаевна удивлена:

– Кассиршей? Но вы же учительница! Педагог! При чем тут кассирша?

Объясняю преимущества:

– Два через два, денег не меньше, а хлопот меньше – раз в сто. С детьми… ну, вы понимаете! Вот гувернанткой тогда предложили… Вы помните? Так вот там – дни напролет плюс выходные. До позднего вечера. И как же вы тогда? Я отказалась…

Но она, Королевишна, по-прежнему в недоумении: