Чёлн на миллион лет - Пол Андерсон

Линия ее поведения все эти годы оставалась неизменной, — подвел итог Кадок, — внешне доступная, любезная, но на деле скрытная особа, избегающая сутенеров, в худшем случае готовая откупиться от них и не тратящая на собственные прихоти больше, чем совершенно необходимо. Она не транжирит, а откладывает, — подозреваю, помещает деньги под проценты с расчетом продвинуться еще на ступеньку вверх. Сейчас она независима и даже влиятельна, располагает связями и, вне сомнения, очень много знает. И… — Он не забыл, как долог и скучен был поиск, он прилагал все силы, чтобы голос оставался спокойным, и все же ощутил внутреннюю дрожь, возбуждение, достающее до затылка и кончиков пальцев. — Понимаешь, Руфус, след тянется в прошлое по меньшей мере лет на тридцать, а то и на все пятьдесят. И все это время она оставалась молода и прекрасна…

— Да знаю я, знаю, за чем ты охотишься, — откликнулся рыжебородый, к собственному своему удивлению, сдавленно и тихо, — но, признаюсь, давно потерял надежду, что ты когда-нибудь кого-нибудь найдешь.

— Я тоже почти потерял. Семь столетий с тех пор, как я наткнулся на тебя, и больше ни на кого ни до, ни после, несмотря на все поиски. Воистину надежда стала тоньше волоса. Но, может быть, сегодня, наконец… — Кадок встряхнулся, обернулся к Руфусу, рассмеялся. — Через час мне назначена встреча у нее дома. Страшно признаться, какую сумму пришлось выложить за два-три часа!

— Будь осторожен, — буркнул Руфус. — Шлюха — она и есть шлюха. А я уж пойду поищу себе развлечений подешевле, ладно?

Повинуясь внезапному побуждению. Кадок полез в сумку и вручил Руфусу пригоршню серебра.

— Добавь это к собственным деньгам, и желаю тебе приятно провести время, старина. Жаль, что ипподром сейчас закрыт, но ты наверняка знаешь местечки, где показывают похабщину, не рассчитанную на изысканные вкусы. Только держи язык на привязи.

— Чему-чему, а этому ты меня научил. Развлекайся. Надеюсь, капитан, она действительно окажется той, кого ты ищешь. Обязательно потрачу часть денег на то, чтобы купить тебе достойный талисман…

Право же, большего участия от флегматичного Руфуса ожидать не приходилось. Ну что с него взять, подумал Кадок, у него просто не хватает мозгов сообразить, что значит найти еще одного бессмертного и тем паче бессмертную. Но если это до него не доходит сейчас, — может, дойдет потом? Как будто, перебил себя Кадок, мне самому ясны последствия в полной мере…

Руфус отправился восвояси. Кадок снял с вешалки расшитую накидку и надел ее поверх тонкой льняной рубахи и далматинского плаща, усыпанного драгоценными камнями; на ногах у него были туфли с загнутыми носами, сшитые мастерами из дальней Кордовы. Даже на дневное свидание с Атенаис следовало нарядиться как подобает.

Борода была заранее сбрита, волосы коротко острижены. Свободно говорящий по-гречески, вдосталь побродивший по городу и хорошо знакомый со всеми его закоулками, он сошел бы за византийца, просто не хотел рисковать без крайней нужды. Русским купцам — он до сих пор числился среди них — полагалось останавливаться в пригороде святого Мамо, на галатской стороне Рога, днем пересекать залив по мосту Блачерне, а ввечеру возвращаться обратно. Потребовалась крупная взятка, как и долгие уговоры, чтобы добиться разрешения поселиться на постоялом дворе. Да я вовсе не урус, убеждал он чиновников, и вообще намерен уйти от торговли на покой. Оба утверждения соответствовали истине: он уже предпринял шаги — конечно, обманные, но внешне благопристойные — к тому, чтобы затеять здесь, в Константинополе, новое дело, небезвыгодное как для власть имущих, так и для него лично. За прожитые века волей-неволей усвоишь науку увещевания, тем более если имеешь к тому врожденный талант. Заодно он обрел и свободу рук для успешного ведения расследования относительно Атенаис.

Улицы были полны шумным движением. То поднимаясь по ним круто вверх, то спускаясь вниз, он выбрался на Мезе — большую магистраль, пересекающую город из конца в конец. Справа внизу вздымалась колонна, увенчанная конной статуей Юстиниана, а за ней вдали просматривались императорский дворец за высокой оградой, здания суда и сената, ипподром, купола Святой Софии, сады и величественные строения Акрополя — памятники, возведенные трудом бесчисленных быстротечных поколений.

Он свернул с Мезе налево. Блеск города не угас и в боковом проезде, просачивался из-под сводчатых аркад. Люди простого звания — мастеровые, носильщики, извозчики, крестьяне из пригородов, священнослужители низших степеней — были здесь почти не заметны. Даже лоточники и бродячие зазывалы, нахваливающие всяческие забавы, щеголяли в ярких одеждах; даже рабы носили красочные именные ливреи своих хозяев. Пронесли вельможу в паланкине; в винарнях гикали и бесились юные прожигатели жизни; сверкая кольчугами, протопал отряд стражников; вслед за скороходом, покрикивающим на встречных, а то и расталкивающим их, проследовал офицер на лошади в сопровождении тяжело вооруженных пеших воинов; под порывами морского ветра трепетали стяги, развевались плащи и шарфы. Новый Рим казался нескончаемо молодым. Религия здесь не вступала в спор с коммерцией и дипломатией, и в городе было полно иноземцев — вежливых мусульман-сирийцев, грубоватых католиков-норманнов, посланцев еще более дальних и диковинных земель. Кадоку было в радость затеряться в этом человеческом половодье.

Площадь Феодосия он пересек по диагонали, не обращая внимания ни на торговцев, истошно славящих свой товар, ни на нищих, расписывающих свои несчастья. В том месте, где акведук Валента перекинулся над лощиной, укрытой сплошным ковром крыш, пришлось на мгновение задержаться и перевести дух. Перед Кадоком раскинулась широкая панорама — крепостные валы и укрепления, ворота Друнгари, Золотой Рог, живущий своей кипучей жизнью, а за ним холмы, зеленые от садов, с белыми искрами построек Перы и Галаты. И над всем этим живой метелью носились чайки. Богатую гавань всегда можно отличить по числу чаек, мелькнула мысль. Но долго ли еще суждено таким несметным их стаям кормиться и парить здесь?

Подавив печальные мысли, Кадок двинулся дальше на север, уже под гору, и вскоре нашел желанный дом. Снаружи дом был непритязательным — трехэтажное, стиснутое соседними стенами жилище розоватой окраски. Но для одинокой женщины с прислугой места, конечно, хватает — и для пирушек, где ей неизменно отводится роль царицы, тоже.

Дверной молоток с наковаленкой в форме раковины. Сердце в груди дало чуть заметный сбой: известно ли хозяйке, что раковина, этот христианский символ паломничества, некогда была знаком ассиро-вавилонской богини Астарты? Он взялся за молоток пальцами, влажными от пота.