Чёлн на миллион лет - Пол Андерсон

Второй мужчина опустил фонарь наземь и вытащил левой рукой свой нож, тоже маленький. Правой кисти у него не было, рука заканчивалась кожаным набалдашником, из которого торчал железный крюк. Не считая этого недостатка, он был мускулист, одет просто, но добротно.

— Мы вдвоем, — пригрозил он. — Ты один. Кадок сказал тебе уходить — уходи…

В отличие от стройного, калека говорил по-русски с грехом пополам.

— Два таракана! — завопил варяг. — Разрази меня Перун, слушать вас не желаю!..

Оружие насильника сверкнуло, как молния, он сделал длинный выпад. Стройный — по имени Кадок? — ловко уклонился, подставил варягу ногу, чуть подтолкнул, и тот обрушился на мостовую. Мужчина с крюком разразился хохотом. Варяг, взревев от ярости, поднялся и бросился к нему. Не тут-то было: крюк, заточенный, как стрела, вонзился в руку, вооруженную страшным ножом, пониже плеча, а собственный ножичек калеки ловко рубанул нападающего по запястью. Теперь варяг взвыл от боли, выпустив оружие, которое брякнулось на камни. Чем и воспользовался Кадок — подскочил пританцовывая, почти игриво ухватил противника за чуб, отсек это украшение напрочь и пригрозил осклабясь:

— В следующий раз отхвачу то, что между ног… Варяг, испуская истошные вопли, бросился наутек. Кадок присел на корточки подле Свободы.

— С тобой ничего не случилось, моя госпожа? Обопрись на меня. — Он помог ей подняться. Спутник Кадока наклонился, хотел подобрать выроненный варягом нож-меч, но услышал приказ: — Не трогай!.. — Кадок по-прежнему говорил по-русски, но это, наверное, ради Свободы. — Ни к чему, чтобы стража нашла у нас такую игрушку. Это будет похуже, чем если бы дурак тут же на месте и помер. Пойдем отсюда. Шум мог привлечь внимание, а уж без этого мы как-нибудь обойдемся. Идем, госпожа, идем…

— Спасибо, я не ранена, — ответила Свобода невпопад. В горле стоял ком, она была готова разрыдаться, хотя, в сущности, не пострадала, не считая нескольких синяков. В каком-то оцепенении она потащилась за своими спасителями, позволив Кадоку взять себя под локоть. Тот, что с фонарем и крюком вместо кисти, задал вопрос, означающий, вероятно: «Куда?»

— К нам, разумеется, — резко ответил Кадок по-русски. — Повезет встретить стражников — ничего не случилось, просто ходили выпить и поразвлечься. Ты не против, моя госпожа? Согласись, ты кое-чем нам обязана, а нам никак нельзя опоздать, что непременно случится, если люди Ярослава задержат нас для допроса, — тогда корабли отплывут без нас…

— Мне надо домой, — взмолилась она.

— Ты попадешь домой, не сомневайся. Проводим тебя и позаботимся, чтоб тебя больше никто не обидел. Только сначала… — Позади поднялись крики. — Слышишь? Кто-то нашел нож. А если у них еще и фонарь, тогда заметят кровь и заподозрят, что была потасовка. Сюда!.. — Кадок повел их в темный проулок. — Путь окольный, зато избежим неприятностей. Отсидимся часок-другой, а потом проводим тебя честь по чести, моя госпожа.

Они выбрались на широкую улицу, залитую лунным светом. К Свободе мало-помалу вернулось самообладание, и она задала себе вопрос, можно ли безоговорочно доверять этим двоим. Может, лучше настоять на том, чтобы отправиться к Ольге без промедления? Ответят отказом — тогда ничто не мешает ей пуститься дальше самостоятельно. Хуже, чем было, не будет — хотя, честно сказать, ничего хорошего из ее одиноких странствий не вышло. И — какое-то волнение пополам с теплым чувством: ей никогда не доводилось встречать мужчин, похожих на Кадока. Вполне возможно, что и не доведется. Утром они отправятся в свое плавание, а она — она вновь станет чьей-то невестой и женой…

Тут Кадок потянул своего товарища за рукав и произнес весело:

— Стой, Руфус! Не проскочи мимо… — Перед ними вырос дом. Дверь была не заперта, и оставалось лишь, обтерев ноги, проскользнуть внутрь. При свете ночников она едва различила столы и скамейки, и Кадок шепнул ей на ухо: — Общая комната. А вообще-то здесь гостиница для тех, кто может себе это позволить.

Она всмотрелась пристальнее. Фонарь Руфуса освещал его грубоватое веснушчатое лицо, густые баки и редеющие волосы на макушке — и то и другое яркого желтовато-рыжего оттенка. А Кадок был совершенный чужеземец — узкое лицо, орлиный нос, глаза чуть наискось, как у финнов, но большие и карие, волосы до плеч, цвета воронова крыла, как и заостренная бородка. На пальце золотое кольцо иностранной работы — змея, кусающая себя за хвост. И редко-редко встречала Свобода такую быструю, обезоруживающую улыбку.

— Ну и ну, — проговорил он, — я и представить себе не мог, что женщина, попавшая в беду, может быть столь прекрасна. — Он отвесил ей низкий поклон, словно принцессе. — Повторяю, не бойся. Мы о тебе позаботимся. Жаль, что тебе испортили одеяние…

Только тут она заметила, что к платью пристала какая-то дрянь.

— Скажу, что упала, — сказала она с запинкой. — В конце концов, это правда.

— Придумаем что-нибудь, — пообещал Кадок. Руфус проводил их наверх, в покои на втором этаже, просторные и уютные, с обшитыми деревом стенами, занавесками на остекленном окне и ковром на полу, с четырьмя кроватями и столом, окруженным табуретками. Вынув свечу из фонаря, он запалил от нее фитили в медной державке на семь огней. Ловкость, с какой он это проделал, подсказала Свободе, что руку он потерял давно и давно научился обходиться без нее.

— Кроме нас, тут сейчас никого, — пояснил Кадок. — Право, такое жилье стоит затраченных денег. А теперь… — Достав из сумки ключ, он присел у сундука и отомкнул замок. — Большая часть добра, конечно, уже на корабле, но кое-что особо ценное я держу при себе. — Он порылся в сундуке. — Есть у меня и заморский товар, и купленный в Киеве. А, вот оно… — Он вытащил наружу переливчатую ткань, сверкнувшую в отблесках свечей. — Жаль, моя госпожа, что в такой час нельзя устроить тебе горячую баню, но вон там ты найдешь умывальник, кувшин с водой, полотенца, мыло и полоскательницу. Не стесняйся искупаться, а потом надень это. Мы с Руфусом, само собой, побудем пока в отсутствии. Если ты приотворишь дверь и просунешь в щелочку свою одежду, он посмотрит, нельзя ли ее отчистить.

Рыжебородый скорчил гримасу и пробурчал что-то на непонятном языке. Кадок ответил и каким-то образом умаслил товарища — тот кивнул. Взяв по свече, оба вышли за дверь. Свобода осталась наедине со своим смятением. Уж не снится ли ей все это? Не занесло ли ее в волшебную страну, не встретила ли она здесь, в твердыне христианства, двух добрых древних богов? Внезапно для себя самой она рассмеялась: что бы ни приключилось далее, покамест все покоряло новизной сродни чуду.