Сожженные мосты - Александр Маркьянов

А потом они узнали. Их отец предал Светлейшего и попытался убить его, поднять мятеж и бросить дивизию на один из дворцов Светлейшего, пытаясь его убить. Наказание за это — смерть, смерть всем, в том числе и им. Но Светлейший, в бесконечной мудрости и человеколюбии предлагает им доказать, что они — не из рода предателя. Просто нужно было выйти и крикнуть — ты мне не отец! Ты мне не мать! Отрекаюсь от вас, гореть вам в геене огненной! Вот и все что нужно сделать, и тогда Светлейший поверит вам, что вы — не предатели, и окружит вас заботой и вниманием, как сирот, оставшихся без родителей.

Потом их привезли в какое-то место на большом грузовике — они стояли в кузове, а рядом с ними стояли еще несколько детей, детей других офицеров части. За все время поездки, когда их нещадно трясло и колотило о стенки кузова — ни один из них не заговорил с другим и ни один из них не посмел поднять на другого взгляд. Потом грузовик приехал, их выгрузили из кузова — и оказалось, что это безлюдное предгорье, оцепленной войсками, там стоять несколько машин, а вдалеке ждут своего часа одичавшие собаки и шакалы — тела казненных всегда не хоронили, а отдавали диким зверям на растерзание. Еще там были виселицы — добротные такие виселицы, сделанные из дерева, которого в безлесной Персии никогда не хватало. Не хватало на все — кроме виселиц.

Процедура была простой. Из одной из машин выводили одного за другим офицеров, из других — их семьи, у кого они были, и везло тем, у кого их не было. Вели всегда под руки — никто не мог идти своими ногами. Судья — или тот, кто был здесь за судью — читал приговор, потом к офицеру подводили членов его семьи, и они должны были отречься от него, осыпая его проклятьями. Потом приговоренного волокли вешать.

Их отца вывели восьмым, как и всех, его вели под руки — не потому, что боялись что сбежит, а потому что он не мог идти от побоев. Потом, уже будучи взрослыми они узнают, что на заговорщиков натаскивают молодежь, львят из Гвардии Бессмертных, верней тех кого только собираются принять туда. Нет ничего страшнее, чем двенадцатилетний пацан из нищего захолустья, которому дают в руки полицейскую дубинку, подводят к связанному офицеру и говорят — бей. Он превращается не в льва, он превращается в озверевшего от крови и вседозволенности пса, которого уже нельзя переучить, которого можно только застрелить. Раису нужны были те, кто будет рвать зубами его армию, если та вздумает посягнуть на него, и так они воспитывались.

Потом вывели мать — она не была избита, но ей связали руки, и она шла неровно, спотыкаясь и едва не падая…

— Говори! Кто перед тобой!? — потребовал САВАКовец.

— Муж мой…

— Говори! Перед тобой грязный шакал, укусивший кормящую его руку!

Мать посмотрела на них, потом на САВАКовца.

— Это муж мой!!!!

Пустыня дрогнула от крика — и несколько молодых львят по сигналу офицера набросились на их мать, оттащили ее в сторону и начали пинать ее и прыгать на ней, пока она не замерла на земле в неподвижности смерти. А они на все на это смотрели.

САВАКовец сделал знак — и к отцу подвели Джабраила.

— Говори! Кто перед тобой!?

Джабраил с мольбой посмотрел в лицо избитого им отца.

— Отрекись…, — шевельнулись раскровяненые губы, — отрекись.

САВАКовец ударил отца дубинкой по спине — и он закашлялся, выхаркивая в пыль темные сгустки из разбитого рта.

Отрекись…

— Передо мной не отец, а грязный шакал, укусивший кормящую его руку, будь ты проклят на земле и на небесах, у меня нет отца, я сирота…

После этого, то же самое сказал и Муса. А потом его отца повели вешать — и когда повесили, один из львят, видя, что предатель не умирает — прыгнул и уцепился за ноги, чтобы приговоренный умер побыстрее.

В тот день умерли они все. Просто кто-то — умер на виселице, кто-то — забитый палками озверевших нукеров Светлейшего — а кто-то остался существовать на Земле, имея только одну цель в жизни — отомстить…

На следующий день их обоих привезли в специальное юнкерское училище, особо привилегированное, из которого выходили старшие офицеры Гвардии и САВАК.

Такова была страшная милость шанхиншаха. Те, кто отрекся от казненных по его воле родителей, те, кто отрекся от них — тот обретал нового отца. Раиса. Светлейшего. Отца всей персидской нации.

Кто-то и когда-то сказал — история всегда безжалостна к отдельному индивиду. Это так. Но точно так же к истории может быть безжалостен и отдельный индивид. И никто меня не убедит в том, что это — несправедливо!

Не так уж давно в одной из несуществующих ныне стран правил тиран. Это был очень жестокий и подозрительный человек, родившийся в нищей семье в горах — но судьба вознесла его к самым вершинам власти. Этот человек — я не знаю, боялся ли он за свою личную власть, или за страну, которую он создал, а она была велика и могуча — этот человек казнил. Он казнил, когда надо было казнить — и когда надо было миловать — он тоже казнил. При нем людей убирали не тысячами — десятками тысяч, расправлялись с целыми семьями. Отцу — десять лет без права переписки, матери — просто десять лет лагерей. Детям — в специальный интернат для детей врагов народа, где воспитательница могла бросить им в лицо — вот еще, возиться с вами, змеенышами. Заметьте — даже детей помещали в отдельный интернат, не вместе с другими детьми.

Удивительно — но история не зафиксировала почти ни одного случая, когда кто-то оказал бы сопротивление подручным тирана. Когда ночью стучали в дверь — хозяин квартиры стрелял себе в висок, а не в дверь, не в подручных тирана. Никто не попытался убить самого тирана — даже зная, что скоро придет его очередь, что оттуда не возвращаются — не попытался. Они просто молча и безропотно умирали — а некоторые даже успевали прокричать славицу палачам. Жертвы возносят хвалу палачам — наверное, это и в самом деле страшно.

Потом, многим позже, когда рухнула великая страна, когда рассыпалось в пыль, в тлен все что создавалось и собиралось поколениями — один мыслитель написал книгу. Его родственник воевал за тирана, его родственник был арестован подручными тирана — но он выжил и вернулся в мир живых. И мыслитель сказал про этого человека — что он, хоть и был растоптан тираном и его подручными, хоть он и имел право обиды — он и в жизни не подумал бы мстить, вредить, сыпать песок в отлаженный механизм.

Правильно ли это? Не знаю. Знаю только твердо — не мое. Мне отмщение и аз воздам. По справедливости.

Но новый пророк безумной религии, созданной им самим, все же ошибся. Среди тех, кому он стал новым отцом, убив родных — нашлись-таки двое, которые сделали целью всей своей жизни месть. И Муса и Джабраил поклялись друг другу в одном — кровь можно смыть только кровью. Рано или поздно — настанет момент, когда рухнет и безумное государство, и кровавый тиран на его троне, и польется по улицам кровь убийц — а народ произнесет им свой страшный приговор. Расплатятся все, придет только время. Но до этого…

Им повезло — младший сын тирана был одного возраста с ними, и, конечно же, отец отдал его учиться именно сюда, ему были нужны львята, из которых он потом рассчитывал вскормить свирепых львов — даже в собственном доме. И старший и младший сын прошли через это юнкерское училище, через кадетский корпус, приобретая себе друзей, тех, кто потом будет исполнять их приказы не на страх, а на совесть. Джабраил, приняв другое имя, потому что имя, которым его нарекли при рождении, было именем предателя, стал другом старшего сына Светлейшего, Хусейна. Младший, Муса, подружился с младшим, Мухаммедом.

Как ни странно — дружба была искренней, по крайней мере, с одной стороны. И Хусейн, и Мухаммед страдали от того, что вокруг них была прозрачная, непроницаемая стена, они были сыновьями Светлейшего, родившимися во дворце — но в то же время они были обычными пацанами, нуждающимися в компании, в друзьях. А друзей не было — кроме Джабраила и Мусы, им просто нечего было терять.

Ни Джабраил, ни Муса никогда не испытывали зла к своим друзьям — готовя их смерть. Просто сказано — «они — из числа их отцов»[742], и этого достаточно. Для того, чтобы отомстить следовало искоренить весь род Светлейшего до последнего человека, сделав невозможным месть и восстановление династии. Насаждая изуверские обычаи, Светлейший забыл о том, что палка — всегда о двух концах.

Так получилось, что Джабраил стал начальником охраны и не просто начальником охраны, а ближайшим другом и конфидентом Хусейна. Муса стал ближайшим другом и соратником Мухаммеда, более того — они были похожи если и не как близнецы — то во внешности Мусы не было ничего такого, что нельзя было бы подправить простой косметической операцией. Так Муса стал не просто другом — а двойником и дублером новоявленного Пророка Махди, нося при обычных обстоятельствах грим и позволяя при необходимости Мухаммеду быть в двух местах одновременно, подтверждая свою божественную сущность.