Игры патриотов - Игорь Озеров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При встрече Саша не удержался и полюбопытствовал, что же послужило причиной разрыва профессора с мирской жизнью. Почему образованный интеллигентный человек так резко изменил свою жизнь.
Настоятель внимательно посмотрел на Александра, и на удивление очень просто и доходчиво объяснил, как видит устройство современного мира и почему не хочет жить по его правилам. Профессор вполне серьёзно говорил о дьяволе и его главном оружии – искушении лёгкой жизнью. О том, что не важно, где проходят границы стран, а важно то, в кого верят и кому служат люди в этих странах.
Они поговорили не больше часа, но после этого Саша на многое стал смотреть по-новому. Некоторые цели, которые раньше казались ему очень важными, вдруг стали пустыми и глупыми. Тогда у него первый раз и появились сомнения в правильности своего пути.
Вернувшись в Москву, он поделился этими мыслями со старым евреем, который всю жизнь проработал в архиве на Старой площади.
– Не слушай ты этих попов, – замахал на него руками Яков Моисеевич. – До добра это не доведет. Религии придуманы, чтобы человек возгордиться не смог. Чтобы грешником себя чувствовал. Чтобы лишнего не думал. И рабом оставался.
– А кому это нужно? Мировому правительству? – с усмешкой спросил Саша.
Старичок грустно посмотрел на молодого чиновника, прекрасно понимая, что ничего объяснить ему не сможет.
– Зря вы, Александр Аркадьевич, иронизируете, – Яков Моисеевич картавил и шепелявил одновременно. – Вы бы Библию хотя бы почитали. Там всё есть. Я понимаю, что работая здесь, в администрации на Старой площади, трудно представить, но поверьте мне на слово: есть люди, которые живут не только одним днём. Люди, которые могут спланировать кое-что на много лет вперёд. На столетия вперёд. И им не безразлично, как будет выглядеть этот мир лет через триста или пятьсот. Потому что у них тоже есть дети и внуки, и им хочется сохранить эту планету пригодной для жизни.
– Наверняка это такие же, как вы, мудрые евреи.
– Бросьте вы эти глупости. Нас, евреев, развели, как глупых детей, ещё три тысячи лет назад. И теперь за свою гордыню и за свою жадность мы и расплачиваемся.
– Это как?
– Повторяю, Александр Аркадьевич, читайте Библию, – проворчал старик.
– А вы бы не могли мне в сжатом виде?
– Не думаю, что вы… – Яков Моисеевич вздохнул, ругая себя за старческую болтливость. – Всех деталей я, конечно, не могу знать, но в общих чертах дело было так… Египетские жрецы, умыкнув золото фараонов, рванули в бега. Деньги большие – преследователей много. Поэтому смешались они с бедными скотоводами, живущими на бесплодных землях за Красным морем. Придумали им религию и, польстив, назвали богоизбранным народом. Да-да, мой друг. Так появились мы, евреи. Те жрецы побежали дальше. В Рим. Там тогда вся сила была. А с золотом им все пути открыты. Потом Венеция, Мадрид, Лондон, Вашингтон… А мы, как были для них прикрытием, так и остались. Им деньги и власть, а нам все шишки и всеобщая ненависть. А всё потому, что гонора много. Мы же избранные. Эх, не то мы себе обрезаем. Не то…
Яков Моисеевич достал из ящика затёртого конторского стола пачку сигарет и с огромным удовольствием затянулся, проигнорировав строгие запреты на курение в архиве. Он, выпуская тонкую струйку дыма, мечтательно посмотрел на потолок и добавил:
– Многие хотят попасть в тот круг, но… Там все как одна семья, и попасть туда кому-то со стороны невозможно. Только если прислугой на кухне…
После этих двух разговоров Саша изменился. У него не было хорошего образования. Поэтому он сделал те выводы, на которые был способен: миром правит шайка воров, которая, чтобы удержать свою власть, не гнушается никакими методами. Именно тогда он решил, что нет смысла стараться занять место Мадлен. Не для того он прошёл такой путь, чтобы стать марионеткой в руках невидимых кукловодов.
«Мы и сами с усами, – решил тогда Саша. – Лучше быть первым человеком в своей деревне, чем прислугой в большом городе… Неплохо бы найти союзников. В таком деле они необходимы. Но где их взять?..»
Глава 8
Алексей медленно поднес телефон к уху.
– Ну что, любимую потерял? – прохрипел в трубке неприятный мужской голос.
В эту секунду Лёше показалось, что пол под ногами исчез и он полетел вниз в какую-то бездонную тёмную пропасть.
– Да ты не волнуйся: с ней все нормально, – будто почувствовав его состояние, усмехнувшись, успокоил его собеседник. – Пока нормально. Ну, ты понимаешь, всегда есть одно условие…
– Какое? – машинально спросил Лёша и обессиленно прислонился спиной к стене.
– Корчагин сейчас рядом с тобой?
Алексей посмотрел на Николая, который сжимал пальцами резиновые покрышки на колесах своего кресла и не сводил с него глаз.
– Да. Рядом. Хотите ему что-то сказать?
– Сам передай, – лениво процедил незнакомец. – Если он хочет, чтобы ваша Настя осталась живой и здоровой, пусть сегодня же снимается с выборов.
Алексей услышал в трубке короткие гудки и тяжело опустил руку.
– Я всё слышал, – тихо произнёс Николай.
– Как ты думаешь, они не обманут? – растерянно спросил Лёша.
– В каком смысле? Ты что, считаешь, что мне, и правда, надо сняться с выборов?
– Ну он же сказал…
– Кто он? – раздражённо перебил его Коля. – Кто это вообще? И с чего ты взял, что Настя у них? Почему они ставят условия мне?
– Он же звонил с её телефона… – недоумевая, ответил Алексей. – Я не знаю. Но какое это имеет значение? Настю надо спасать любым способом.
– А как же я?
Николай, наверное, первый раз в жизни по-настоящему испугался. Он привык побеждать. И в последние дни почти не сомневался в том, что избиратели проголосуют за него: слишком надоела людям действующая власть. Бесконечный обман и невыполненные обещания, чудовищная коррупция и явное воровство почти не оставляли шансов старому губернатору.
Коля уже строил грандиозные планы. Обсуждал программу реформ со своим штабом. Он был деятелен и счастлив, потому что понимал, что всё это позволит ему вернуться в полноценную жизнь. И не просто вернуться, а вернуться лидером, победителем. Он убедил себя, что это единственный шанс найти новый смысл в жизни. А сейчас всё рушилось. Мысль о том, что ему придётся остаться до конца дней беспомощным, потерявшим веру в себя инвалидом, была невыносимой.
– Если я сейчас снимусь, то уже никогда не смогу попробовать ещё
