Русские хроники 10 века - Александр Коломийцев

Тени мешались с сумерками, потянуло прохладой. Добытчики обмылись, сели за стол. Малолетний сокалчий навалил в две мисы каши, положил две запечённые утки. Якун восславил рода, дающего жизнь всему сущему. Степенно принялись за еду. Ставр для света подбросил в костёр сухих веток, сел рядом с братом.

Притомившиеся рудокопы насытились, похвалили кашевара, прилегли на овчинах у костра. На луговине, освещённой последними косыми лучами, задеркал деркун, на болоте заскрипели болотные сверчки. Томно было лежать у костра. Тело млело после тяжкой работы, предвкушая целительный сон.

Передохнув, каждый занялся своим делом. Беляй точил кремнем топорик Ставру, сам малолетний дровосек возился у костра, пыхтя от усердия, Якун ладил лук. Лишь Дубок, растянувшись на овчине, меланхолично жевал травинку. Наглядевшись на лиловеющие сумерки, произнёс задумчиво:

– А скучно, робяты, без девок. Хоть бы хоровод повели, да поглядеть.

Якун, с натянутой тетивой в руках, замер, фыркнул:

– Никак оклемался! Ты ж вот, еле ноги волочил, а уж за девками скучаешь. Ну, Дубок, ну, Дубок! – и, повертев головой, прикусив губу, закрепил тетиву.

– Ох и гулёна же ты, Дубок, – Беляй попробовал большим пальцем лезвие, протянул топор Ставру: – Держи, дровосек.

– Скажи, Беляй, – Дубок повернулся набок, подпёр голову согнутой в локте рукой. – Тебе с дманицей разговаривать сподручней, чем с девкой. Ох и бирюк же ты у нас, Беляюшко! Возьмусь я за тебя, однако. Одна забава у тебя, на кулачках носы сворачивать.

– Знать, то любо мне, – проворчал Беляй, глядя в землю. Разговаривать о жёнах могутный подмастерье не умел, язык немел.

– Ой, гляньте на него, засмущался-то, засмущался. Вот уж выбрал себе забаву. Искры из глаз сыплются, из носа юшка кровавая течёт, а ему – любо! – похохатывал Дубок, который, впрочем, не чурался молодецких забав и за компанию хаживал «стенка на стенку».

Всё же, в отличие от «бирюка», Дубок находил иные забавы.

– Да разве то сравнимо… – продолжал насмешливо «гулёна», но объяснить, с чем не сравнимы молодецкие забавы, ему не удалось.

Якун красноречиво мугыкнул и показал глазами на младшего братишку.

Ставр, слушая насмешки Дубка, всецело держал сторону Беляя.

И чего ради парни к девкам льнут? Понавесят на себя колец, бус, наручи наденут, поршни с плетёшками обуют и выкобениваются. Глядеть на то смешно. Резунка хоть и сестра, а до чего противна бывает. Да он бы на месте Рудого навесил пару лещей, зареклась бы цепляться. Нет уж, вырастет, станет парнем, ни за что ни к одной девке не подойдёт, пусть хоть пуд медовиков предлагает.

Дубок потянулся, помотал головой.

– Рано темняться стало.

– Спи иди, – меланхолично отозвался Беляй.

– Ночь длинна, выспимся, – Дубок присел у костра, пошевелил угли палкой, посмотрел на юного добытчика, подмигнул: – Что, Ставр, напоил, накормил, повеселил бы сказкой.

– Что сказывать-то? – с напускной небрежностью спросил мальчишка. – Я уж всё рассказал.

– Да хоть про ковача расскажи. Шибко складно сказываешь.

– Погодь-ка, – окликнул сказителя старший брат, – покажи, что насбирал за день.

Ставр сбегал к хижине, принёс буравок с травами.

Славенская потворница Преслава через Добришу просила Якуна, как выдастся свободный часок, собирать сушеницу топяную, или по-иному жабник. Настои из сего жабника помогают при сердечной немочи, також и при резях в животе. В топях, у болот сия трава произрастает в великом множестве, и для сбора многих трудов не надобно. Только спутать можно с иным жабником – пашенным. Якун собирать траву препоручил младшему брату, сам же по вечерам проверял сбор да раскладывал травы на просушку.

6

Былину про ковача Ставр слышал от отца. Былина эта Ставру нравилась более всех, ибо в роли стародавнего ковача любознательный мальчуган представлял себя. Многажды рассказывая её, всякий раз изменял повествование или добавлял новые подробности. Якун, впервые слушая братишку, думал: вот кто оправдает отцовы надежды. Ишь, как ковачи приглянулись, первые люди на земле. Но потом усомнился в первоначальных предположениях. Младший тоже навряд ли пойдёт по отцовым стопам. Вишь, как нравится былины сказывать. Выучится на гуслях играть, на гудке ли, и станет сказителем, или к волхвам уйдёт.

Ставр обхватил руками колени, некоторое время молча смотрел на пламя.

– Ну, слушайте. Когда-то, давным-давно, людие жили не как сейчас, а как дикие звери. Одевались в шкуры, ели сырое мясо да траву, богов не ведали, жили в шалашах да землянках, которые руками да палками рыли. И жил один людин, и до того могутным был тот людин, запросто мог дерево с корнем вывернуть. Силы много имел, а куда девать её, не знал. И вот людин тот, бывало, лежит ночью в шалаше, на звёзды выглядывает и думает. Такие вот думы к нему приходили. И почто мы, людие, живём, словно дикие звери. Живём впроголодь, зимой мёрзнем, под дождём мокнем. Нет у нас быстрых ног, чтобы оленя догнать, острых зубов, крепких рук, чтобы с медведем или кабаном совладать. Так, какого квёлого загоним. Так на всех не хватает. И потому драки у нас и раздоры. То за скудную пищу дерёмся, то за логово. Кто посильней, тот всё себе забирает. И почто живём, сами не знаем, не живём, а маемся. Вот как-то видит: стоит на поляне мужик преогромного роста, весь в белом, и волосы, и борода, как снег. А перед ним родия, что по ветру летает, горит. Мужика видит ясно, а лица разобрать не может. Страшно людину стало. Думает: сожжёт родия мой шалаш и меня вместе с ним. Мужик и говорит: «Не бойся меня. Я – бог, именем Сварог, старший над богами, огнём ведаю и всяким умельством. Жалко мне вас, людий, живёте вы непотребно. Дикие звери лучше вас живут. Вот принёс вам огонь и Правь, по которой людиям надобно жить».

Велел Сварог натаскать сушняка, кокор, зажёг костёр. Объяснил, какая польза людиям от огня, как добывать его и беречь. И про то объяснил, как владать им надобно, дабы беды не приключилось.

Людин тот всё братиям пересказал. Людие рады были. И еду могли приготовить, а не есть сырую, как дикие звери, и стужа зимняя не страшна стала. Сварог же приходил по ночам к тому людину и учил всему, а более всего Прави. Про богов рассказал, про Рода, дида всех богов и всего сущего, про Перуна объяснил, Световита, Дажьбога, Макошь, Велеса и всех других. И научил Сварог того людина корчему делу. Про руду объяснил, как железо из неё варить да как из железа ковать всё, что людиям для жизни потребно. Возрадовались людие, совсем они не дикие звери, а человеки. Боги у них есть, огонь есть, всякие орудия, что для человеков потребны, умеют делать. Стали они богов славить и прозвались славянами. Людина того нарекли ковачем и прозвали Сварожичем, потому как Сварог ему вроде отца стал. И учил Сварог того людина всякому умельству, и тот ту науку людиям передавал. Научил Сварог ковача наральники, плуги ковать и всякие другие орудия. Научил землю пахать и семя всякое сеять. Всему-всему научил, что людиям знать надлежит, и про то, как по Прави жить, тоже научил. И сказал Сварог ковачу: «Все люди, которых Прави научишь, пусть зовутся руськими людьми». Ещё больше возрадовались людие, что и имя теперь у них есть, и богов знают, и закон Сварогов, что Правью зовётся. И стали они жить по Прави и богов славить. А среди людий более всех ковачей почитали, потому как от ковачей всё пошло, и сам Сварог им своё умельство передал. Вот живут руськие люди, радуются, города ставят большие и малые – Славенск, Киев, Чернигов, Ладогу, Плесков. Не стало у них раздоров, живут в ладу, никто никого не обижает. Живут, не нарадуются, думают, всегда так будет. Да не тут-то было. Из Кощьного царства пришёл на Руськую землю страхолюдный Змий о трёх головах. И зачал тот Змий руських людий примучивать, всяко насильничать, кого в Кощьное царство в полон угонит, кого побьёт. И тако и Киев примучил, и Чернигов, до Славенска дошёл. Какие только ни были в Руськой земле витязи, выходили со Змием биться, да всех Змий побил. Видят людие: плохо дело, конец Руськой земле приходит. Пошли к Сварожичу, просят: «Поди, Сварожичу, на битву со Змием поганским. Тебе боги помогают. Может, побьёшь гада трёхголового, спасёшь Руськую землю. Никакого житья не стало, уже и Славенск пожёг пламенем смрадным, что из пасти у него пышет. Сходи, Сварожич, за правду Руськую». «Ладно, – Сварожич отвечает. – Пойду, побью Змия. Я руським людям всегда услужить готов, и за правду всегда биться буду». Как сказал, так и сделал. Походил по лесам, аж возле Чернигова подходящий дуб нашёл. Выдернул с корневищем, закричал на всю землю, да так сильно, аж деревья, как в бурю, пригнулись: «Где ты, гад трёхголовый? Подь сюда, биться с тобой буду!» Змий услыхал, захохотал, пыхнул во все стороны пламенем смрадным, прискакал к Чернигову. «Что тут за комар пищит? – так он над Сварожичем потешался. – Сейчас лапой прихлопну, мокрого места не останется». Дыхнул на Сварожичем пламенем, тот дубом прикрылся, на дубе все ветки обгорели. Только кокора в руках осталась. Сварожичу того и надо, чтоб дуб сподручней в руках держать. Как хватил дубовой кокорой Змия по спине, тот ажно пал. И пошла у них битва. Лес трещит, деревья падают. Где ступят, ямы в земле остаются. Три дня и три ночи бились, не спали, не пили, не ели. Одолел-таки Сварожич, обессилел Змий поганский. Придавил Сварожич гада трёхголового коленом к земле, говорит: «Всё, конец тебе пришёл, раздеру сейчас твои пасти смрадные». Как взмолился Змий, пощады просит, не убивай, мол, меня. Никогда больше ни одного руського людина не обидит, какую Сварожич захочет, такую службу ему сослужит. Сврожич людин был не злой, отходчивый. Пожалел Змия. «Какую службу, – думает, – Змию загадать, чтоб навек запомнил?» Придумал. Навозил на Змие руды, поставил дманицу, корчиницу. Наварил криц, приставил Змия к мехам, потом заставил ковадлом махать. Отковал Сварожич железный плуг. Из одного железа тот плуг был. Семеро крепких мужиков едва-едва могли его над землёй приподнять, а Сварожич одной шуйцей на спину Змию закинул. Погнал гада поганского на полдень. Гнал, гнал через леса, реки. Загнал аж за Рось-реку, где лес кончается. «Стой! – кричит. – Тут граница Руськой земли будет». Запряг Змия в плуг и пропахал землю. Пропахал и говорит Змию: «Всё, что на север, то – Руськая земля, а на полдень – ты можешь жить. Гляди, живи, да на Руськую землю не зарься. Обидишь кого, хоть людина, хоть гостя, хоть кого, да хоть боярина или челядина – сей же час приду, головы твои поганские пообрываю и в Студёное море закину. А сейчас перво-наперво ступай в Кощьное царство. И весь полон домой отпусти. Гляди, нарушишь слово, никакой пощады не жди». Сказал так и домой пошёл. Пришёл к Мутной реке, понять ничего не может. На другой стороне город строится, уж детинец стоит. Переплыл на другой берег, спрашивает у людий, что это, мол, такое. Людие и отвечают: «Старый Славенск Змий испоганил, не хотим в нём жить. В Новом городе теперь будем жить, а река Мутная теперь Волховом будет зваться». Сварожич и говорит: «Ну, живите как хотите, а я в свой пригородок пойду. Нужда будет – приходите». Та борозда, что Сварожич на Змие пропахал, и поныне есть. А землю, что от плуга на сторону отваливалась, людие Змиевыми валами прозвали.