Мир до и после дня рождения - Лайонел Шрайвер

— Все было ошибкой, — сказала она, обращаясь к черным мыскам, едва сдерживая подступающие слезы. — Может быть, еще не ушел последний поезд на Лондон.

Утирая глаза, она попыталась пройти в гостиную, Рэмси преградил ей путь.

— Дай мне уйти.

Несколько мгновений он сдерживался, находясь на грани. Она видела нерешительность, словно в последнюю минуту он не позволил слететь с языка словам о вещах, которые она должна была собрать. С медлительностью, которую Лоренс презирал, он потянулся к ней, подхватил под руки и поднял, притягивая к себе, пока их губы не соприкоснулись.

— Будем ругаться? — спросила она, вдохнув запах табака и шампанского.

Рэмси задумался на несколько мгновений.

— Нет.

— Тогда как это назвать?

— Зачем это как-то называть?

— А зачем мы тогда тратим время?

Прежде чем поцеловать Рэмси, Ирина смогла заставить себя сделать пометку в голове, чтобы не забыть все пережитое за последние пять минут и использовать в будущем.

Пошевелившись в кровати следующим утром — по крайней мере, она сочла это утром, — Ирина с трудом вспомнила, как ночью они занимались сексом. И не потому, что была пьяна — она даже не допила бокал шампанского, — скорее по той причине, что в Рэмси было нечто, мистическим образом не задерживающееся в памяти.

Сев в кровати и разглядев циферблат часов, она узнала, что уже два пополудни. Тело отозвалось на движение ноющей болью, и в голове возник финал прошлого вечера. После того как на разгоряченных телах высох пот, Рэмси заявил, что после такого успеха неплохо бы появиться в баре отеля, в котором остановились почти все участники турнира. Головной боли Ирине добавил и тот факт, что бар имел лицензию на работу почти до утра и они провели несколько часов за разговорами с коллегами Рэмси. Ирина весь день ничего не ела, но никто из присутствующих и не думал ужинать. Проведя всего один день под опекой Рэмси, она, как сказал бы Лоренс, уже перешла на диету Алекса Хиггинса.

За несколько часов в баре Рэмси ни разу не опустил руку, лежащую на плечах Ирины, а она наслаждалась новым положением. От постоянной болтовни игроков и их менеджеров, смешения уэльского и шотландского акцентов, постоянных намеков на ловкий удар у Ирины кружилась голова, поэтому она по большей части молчала. Близость к Рэмси, но невозможность при этом вписаться в беседу заставляла ее чувствовать себя декоративным растением, не годившимся на роль украшения из-за нелепых джинсов и безразмерного свитера. Прибегнув к способу Лоренса завязать разговор, она попыталась поговорить с Кеном Доэрти о политике Северной Ирландии, поскольку он был оттуда родом. Но, едва опустошив бокал, Доэрти извинился и побежал за выпивкой.

Еще больше ее поразил Рэмси. Он был так молчалив в обществе жены-писательницы и Лоренса, что она приняла его за скромного и необщительного человека. Но, оказавшись в компании себе подобных, он постоянно говорил, смеялся и с легкостью подначивал приятелей исполнить шутливую песенку «Чудной снукер». Ей было приятно узнать, что среди друзей он слывет душой компании. Но, если все вечеринки проходят вот так, сколько же еще она сможет выдержать?

Через четыре часа стемнеет, и день покатится к концу. Ирина склонилась к алебастровой груди Рэмси и чмокнула его в нос в надежде разбудить. В конце концов, если вы что-то позабыли, самый верный способ вспомнить — повторить это еще раз.

5

К тому моменту, когда Лоренс подошел к углу здания, Ирина уже поняла, насколько легкомысленно он оделся. Видимо, памятуя о вчерашнем обсуждении замужества, Лоренс завтракал дольше обычного, затем поспешно накинул легкую ветровку и выбежал из дому. Ирина сняла с вешалки его плащ и поспешила следом, радуясь тому, что светофор задержал его и не позволил перейти дорогу.

— Эй, ботаник! Вымокнешь! — закричала она, размахивая плащом. — Ты оделся не по погоде. Простудишься!

В этот момент светофор дал зеленый свет, а Лоренс опаздывал.

— Ничего! — помахал он в ответ.

Ирина пустила в ход самое важное доказательство необходимости вернуться и вытянула руку с забытым сэндвичем с ветчиной и сыром.

— А как же обед?

После некоторых колебаний оба неуверенно двинулись навстречу друг другу. Так в замедленной съемке в кино показывают бегущих по зеленому полю любовников — только Ирина не касалась босыми ногами клевера, она ступала по мокрому лондонскому асфальту в носках.

— Ты в своем уме? — укоризненно сказал Лоренс. — Ты же не обулась!

— Ничего, я сейчас вернусь в теплую, уютную квартиру, — успокоила она, стягивая с него влажную куртку, помогла надеть плащ и вложила в руку их большой прочный зонт. — А носки можно поменять. — Сунув пакет с обедом в глубокий карман плаща, Ирина взяла у него зонт и открыла, защищая от дождя их обоих. Она смахнула капли воды с его бровей, поправила упавшие на лоб волосы и улыбнулась.

— Спасибо, — сказал Лоренс, глядя на нее так, словно вспоминая что-то важное, затем наклонился и поцеловал ее. Даже не поцеловал, а слегка прикоснулся губами, но прикоснулся со всей нежностью.

Один из промежуточных результатов таков: «Лоренс поехал на работу, между прочим, в непромокаемой ветровке, а я бросилась за ним с плащом и пакетом с обедом». Неудивительно, что Ирина, будучи в затруднительном положении, стала ужинать с такими подругами, как Бетси. Но это были факты из жизни, и, надо заметить, хорошей жизни.

Поежившись, Ирина вошла в квартиру, прошла через холл, чтобы взять сухие носки, оставляя при этом мокрые следы на ковре. Она размышляла об их совместной жизни. Единственное, что не вписывалось в традиционную жизненную схему, — это вынужденная эмиграция, впрочем, американцев в Лондоне пруд пруди. Напиши она книгу «Несколько лет в Великобритании», ей никогда не стать популярной. В таком повороте судьбы нет и не будет ничего особенного.

Скорее всего, Лоренс продолжит трудиться в «мозговом центре» — будет зарабатывать деньги, возможно, присоединится к когорте «говорящих голов», принимающих участие в телевизионных новостях. Ирина, скорее всего, продолжит надеяться на всеобщее признание, возможно, даже получит какой-нибудь приз.

Скорее всего, они переедут обратно в США, но Ирина не станет спешить. Они еще не пришли к единодушному решению по поводу рождения ребенка, но, каким бы ни было это решение, оно должно быть принято в ближайшее время. В конце концов, они стареют, и здоровье не становится лучше.

В некотором смысле их совместная жизнь похожа на большого ягненка, фаршированного виноградными листьями. Итогом вчерашнего разговора о браке стало то, что каждый вернулся к тому, что привык делать. Шокирующий факт.

Она помыла тарелки после тостов и чашки после кофе, разобрала корреспонденцию, отделяя счета от рекламных листовок супермаркета. Струи дождя хлестали в оконные стекла, но дом был старым и крепким, поэтому у них никогда не было проблем с протечками. Чуть подняв вверх рычажок термостата, она поставила диск с ноктюрнами Шопена и села к обеденному столу выписывать чеки. В черном свитере, не очень чистом и слишком свободно сидящем на ее стройной фигуре, было мягко и удобно. В нем Ирина чувствовала себя защищенной.

За окном лило как из ведра, и она весь день провела дома, погрузившись в воспоминания. В четырнадцать она ездила с подругой в Толбот-парк. Когда небо стало похоже на чернильное море, они ели жареные сосиски; порывы ветра были такими сильными, что им с Сарой с трудом удалось установить палатку. Застегнув наконец молнию, девочки развернули спальные мешки и рассмеялись. От страданий и лишений их отделяла лишь тонкая нейлоновая ткань, именно условность этой границы и сделала благодарность Ирины огромной. Они играли в рамми при свете фонарика, а дождь все хлестал в тонкие стены убежища, изредка добавляя света яркими вспышками над куполом палатки. А он отлично защищал все те вещи, которые они принесли с собой, — книги, радиоприемник и термос с супом. Ночевка в Толбот-парке была своеобразным пробным камнем. В тот вечер она впервые испытывала радость оттого, что ей тепло и сухо.

Для большинства американцев безопасность была своего рода настройкой по умолчанию, самое малое, что можно ожидать, или самое худшее. Безопасность нередко имеет негативный подтекст в том случае, когда женщина остается в плену брака, подразумевая под «безопасностью» материальный достаток, что является своего рода замаскированной проституцией. Люди, предпочитающие безопасность и обменявшие возвышенную духовность на возможность пережить приключение, внутренне мертвы. Для Ирины и Лоренса достижение любого вида безопасности было тяжелой работой. Вероятно, для любого человека вход в тихую гавань гораздо более сложно достижим, чем кажется, и на поверку насыпь этой гавани не прочнее палатки в Толбот-парке, в ней тоже штормит и случаются другие непредвиденные стихийные бедствия — наводнения, обвалы рынков, закрытия предприятий. Безопасность оказывается более ценным товаром, чем ее привыкли считать, истинное понимание ее значения приходит лишь некоторое время спустя.