Хранитель вечности (СИ) - Вишневский Алексей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
"Специально разработанный психологический тест. И ведь знают, куда давить! Люди просто терпеть не могут всяких ползучих гадов. Эта неприязнь заложена в нас на генетическом уровне. Пауки, змеи, пресмыкающиеся, многоножки, слизни и все прочие, кого мироздание обделило и малой долей красоты, - мы не выносим их всех. И если бы кто-то из них угрожал нашей расе уничтожением, мы бы не колеблясь использовали все доступное нам вооружение, чтобы первыми истребить их. Кто бы ни разрабатывал это тест, он действительно хорошо знает людей."
Каких-то ярких событий в жизни смотрителя сверхновой происходило не так много, поэтому Альбер до конца дня еще размышлял о произошедшем, и даже во сне с ним связался огромный крейсер, чтобы выяснить его мнение о тунтунчиках и их потенциальной опасности для рода человеческого. Альбер проснулся посреди ночи, убеждая себя самого в первую очередь, что тунтунчики ничего плохого никогда бы не сделали человеку.
Когда страсти в его душе улеглись, он снова разложил перед собой квартоны и проговорил вслух половину фразы, которую успел узнать:
- Вселенная регулярно проходит через… Через что же она может проходить? Через время? Века, тысячелетия, миллионы лет? Через пространство? Миллионы миллионов километров? Через какие-то эмоции? Радость, боль, страх? Да нет, она же не человек, чтобы проходить через эмоциональные всплески. Через руки? Окна? Двери? Отверстия? Проходит через трудности? – вариантов было много, но ни один из них не ощущался верным. Альбер подцепил большим и указательным пальцами новый квартон, прошелся взглядом по выгравированной чем-то острым цифре 5, и вставил его в проигрыватель. Где-то там он должен был узнать, через что регулярно проходит Вселенная.
Двадцать восьмой век его жизни. Всего лишь двести лет тому назад. Как будто вчера. Но он не помнил ничего конкретного о том времени. Все детали огромного множества событий были выскоблены из нейронов его мозга и перенесены на маленький кусочек кварцевого стекла. Без него он был не в состоянии вспомнить ни единого события или знакомого из той поры, ни дня, ни секунды, ни одного мгновения. Вся его память собирала жизненный опыт в виде обезличенных знаний, в результате чего личность его неизбежно менялась с течением времени, но он не знал ни причин, ни последствий этих перемен. Жить, не задумываясь об этом, было не так уж и сложно. Приобретенный годами труда жизненный опыт казался чем-то естественным, как умение ходить или говорить. Но если кто-то начинал копать в этом направлении, то, рано или поздно, докапывался до глубокого ощущения собственной никчемности, перетекавшей в устойчивый экзистенциальный кризис. Зачем, скажите, нужно жить, если ты даже запомнить свою жизнь не можешь без посторонней помощи? Вместе с вечностью люди приобрели безграничные возможности не только для проживания радости, но и грусти.
Если же задуматься об этом еще сильнее, то можно было быстро наткнуться на противную навязчивую мысль о том, что с квартонами и банком данных могло произойти что-то неприятное, и все нажитые воспоминания будут навсегда утеряны. Так было недалеко и параноиком стать. К счастью, так опасения терзали человека только первую тысячу лет. Потом, как правило, люди начинали относиться ко всему намного проще и предпочитали не забивать себе голову разными глупостями, а просто жить.
Хорошо, что большую часть популяции всегда составляли оптимисты. Если они и поддавались грусти время от времени, то быстро преодолевали ее. Образуя костяк цивилизации, они были той силой, что двигали ее вперед. Пессимистам жить было намного сложнее, особенно если это была вечная жизнь, особенно если она была такой же мрачной и суровой, как и обычная, смертная. Таким людям нужно было находить снова и снова причины для того, чтобы вставать по утрам, улыбаться и любить людей. И с именно такими людьми Альбер и работал в начале двадцать восьмого столетия своей жизни. Он стал тем человеком, к которому люди приходили, чтобы поделиться наболевшим, выплеснуть свои негативные эмоции, пожаловаться или поговорить, в некоторых случаях исповедаться, а иногда и покаяться.
Он обосновался на небольшой съемной квартире на восемьдесят третьем этаже многоэтажного жилого дома. В этой небольшой темной квартире, куда едва ли попадал свет местной звезды, не было ничего лишнего. Два мягких кресла, кушетка для пациентов, небольшой столик с графином воды, и маленькая спальня, где Альбер мог отдохнуть после рабочего дня. Каждое утро Альбер вставал и проверял свою входящую почту в гиперсети. И с каждым днем писем в его почтовом ящике становилось все больше. Такая статистика сама по себе нагоняла на него тоску. То, что услуги частного психотерапевта пользовались неуклонно возрастающим спросом, говорило о том, что с обществом что-то было не в порядке. И хотя он ощущал себя как никогда в своей жизни полезным, в глубине души ему хотелось видеть больше улыбок и счастливых лиц.
Альбер не помнил того времени, но почему-то с твердой уверенностью мог сказать, что на работу психотерапевта он больше не согласится. По крайней мере, не в ближайшие пять тысяч лет.
Первым пациентом за день был мужчина неопределенного возраста. Его биологические часы остановились на отметке в тридцать лет, как и у многих других. Считалось, что тело и мозг человека окончательно сформировывались лишь к двадцать пятому – тридцатому году жизни, поэтому многие проходили через процедуру «обессмерчивания» именно на этом сроке. Поэтому все живущие люди, которые получили бессмертие, выглядели как молодые, но уже помятые и потрепанные жизнью подростки. Определить по каким-то внешним признакам реальный возраст человека, его жизненный опыт и путь было практически невозможно. Даже для Альбера, который прошел многолетнюю подготовку и сдал многочасовый экзамен по психиатрии и психотерапии.
Мужчину звали Кьеркегором. Как следует из его имени, он родился в семье, где очень уважали древнюю философию. Настолько, что даже назвали своего сына по фамилии известного земного философа. Кьеркегору было всего семьсот сорок реальных лет. А работал он пластическим хирургом в одной из местных клиник. Что привело его к Альберу, он в своей заявке не указал, но убеждал его в том, что ему срочно требовалась компетентная помощь, и потому настоял на том, чтобы ему выделили место вне очереди. У Альбера такая возможность была. Каждый месяц он выделял два места вне очереди для людей вроде Кьеркегора, чьи случаи не терпели никаких отлагательств.
- Доброе утро, Кьеркегор. Вы можете присесть или лечь на кушетку. Это как вам удобно, - пригласил его Альбер в небольшую темную комнату, завешанную непроницаемыми шторами.
- Спасибо, я лучше посижу, - он нерешительно опустился в кресло и сел на самый его краешек, как будто собирался скоро уходить, - Не возражаете, если я закурю?
- Не возражаю, - Альбер выудил из-под кресла пепельницу и поставил его на столик между ними. В комнате постоянно работала вытяжка.
Курящие в целом были далеко не редкостью в это непростое время. Раковых заболеваний и смерти, к которым они приводили, они не боялись, поэтому начинали курить, намеренно вовлекая в себя в зависимое состояние. Для чего они так поступали, до конца не было известно. Их здоровье, несмотря на бессмертие, от этого действительно страдало. Легкие и сердечно-сосудистая система начинали работать хуже, появлялся кашель, головные и зубные боли, нарушения пищеварения, потенции и многое другое. И хотя все это излечивалось за относительно небольшие деньги в любой клинике, те, кто предпочел сигареты здоровью, почему-то отказывались от ее посещения, как будто им нравилось страдать, и они не хотели ничего с этим делать.
Альбер обратил внимание на пожелтевшие зубы, но при этом совершенно нормальные белые пальцы, своего пациента. Будучи хирургом, тот намного больше ухаживали за своими руками, чем за полостью рта. Кьеркегор жадно затягивался, не решаясь начать разговор. И так как время сеанса было строго ограничено, Альбер решился ему помочь: