Млечный Путь №1 (1) 2012 - Коллектив авторов

– Любой литератор совершенствуется со временем, – заметил я.

Куцего сверкнул глазами и негромко возразил:

– Я знаю многих наших современников, начинавших гораздо сильнее Булгакова. Я вам по памяти могу назвать десятки современных рассказов не хуже «Ханского огня». А много ли романов вы знаете, которые можно поставить в один ряд с «Мастером и Маргаритой»?

Я промолчал, и Аркадий Борисович одобрительно хмыкнул.

– А знаете, что еще общего я обнаружил в биографиях великих писателей? Женщину!

Эта фраза Куцего была столь неожиданна, что я фыркнул.

– Вы что-то хотите возразить, молодой человек? – тон Куцего моментально стал ледяным.

– Женщина есть в биографии каждого мужчины, – как можно более мягко постарался сказать я. – Люди гетеросексуальны, так устроен мир.

– С появлением женщины в жизни каждого из великих писателей произошел качественный скачок. Переход на новый уровень. На смену мастерству пришел гений. Каждый из классиков обрел свою музу. Про это не всегда можно узнать напрямую, из биографии писателей. Например, про Полину Виардо знает любой школьник, а о наличие музы у Лермонтова можно судить только по его произведениям. Помните образ Веры из «Княжны Мери»? Он возник отнюдь не на пустом месте.

– И здесь нет ничего странного, – ответил я, думая об Ирине. – Женщины испокон веков вдохновляли мужчин на поступки. Будь то шкура мамонта или романс, посвященный даме сердца.

– Я попытался нарисовать для себя образ этой загадочной музы… – задумчиво продолжил Куцего. – Да-да, я считаю, что это была одна женщина. Конечно, внешность была каждый раз чуточку иной, блондинка или брюнетка, молодая или не очень… Но вот психологический портрет… Он прекрасно лег на всех этих дам. Как будто это была одна женщина. У Тургенева и у Булгакова, у Лермонтова и у Пушкина, у Киплинга и у Хемингуэя.

– Пушкин и Лермонтов современники, – напомнил я, всерьез опасаясь за психическое здоровье мэтра. – Как они могли делить одну музу на двоих?

– Слава к Лермонтову пришла только после гибели Пушкина. Помните «Смерть поэта»? Они встречались перед этой дуэлью, у них была одна женщина, она была с Пушкиным, а потом полюбила Лермонтова. Когда муза уходит от писателя, тот должен умереть! – Мне казалось, Куцего не видит меня, его слова слились в одно сплошное бормотание. То ли сказался алкоголь, то ли просто стресс, вызванный потерей любимой. – Мое время уже истекает, молодой человек, и я так и не нашел выхода. Я стал тем, кем стал, благодаря Ирине. Я впервые увидел ее еще в школе, и у меня пол ушел из-под ног. Сначала я не понял, откуда ее знаю, пытался вспоминать, мучился, а потом вдруг осенило. Это она, муза великих писателей. Я в жизни не встречал никого похожего, и вдруг – раз и бинго! Я в то время был уже известен, но известность была липовой. Я бился головой о потолок и подумывал уже оставить литературу. А потом написалась «Ось второго порядка». Это все она, Ирина. Ее заслуга. С самого первого дня она заняла все мое сердце, без остатка. Все эти годы я жил только ею и литературой. Они переплелись в моей жизни, они стали моей жизнью. А сейчас жизнь потеряла смысл, – Куцего взглянул на меня, и теперь я понял, что увидел в его глазах в самом начале разговора. Это были пустота и отчаянье.

– Аркадий Борисович, попробуйте когда-нибудь изложить эту историю на страницах своей новой книги, – предложил я. – Это получится шедевр не хуже «Оси».

– Я это никогда не напишу, – прохрипел Куцего. – Я вообще больше ничего не напишу – мое время на исходе.

– Тогда это сделаю я, – ляпнул я. – Причем сяду писать прямо сегодня!

Сказал – и сам испугался своей наглости.

– Хорошо, – вдруг согласился он. – Пиши.

Я встал и вышел обратно под ливень. Его струи стали еще холоднее, а море просто взбунтовалось, яростно терзая землю, – валы докатывались почти до дверей кафе.

Вернувшись домой, я переоделся в сухое, сварил в турке кофе и сел писать. Ушел с головой в этот процесс настолько, что не пошел на ужин.

Было уже темно и лило с прежней силой, когда кто-то отчаянно начал колотить в мою дверь. Открыв, я увидел Ирину. Несмотря на плащ и большой зонт, она вся была мокрая – струи воды стекали на пол. Лицо ее тоже было мокрое, но виной тому был не только ливень – она плакала.

– Что случилось? – спросил я у нее, помогая снимать мокрую одежду.

– Арк-к-адий пр-ропал, – с трудом выговорила она – зубы ее стучали от холода.

Почти насильно я раздел ее полностью, завернул в одеяло, и вручил чашку горячего кофе. Теперь, глядя на нее еще и через призму фантазии Аркадия Борисовича, я знал о ней, вероятно, больше, чем она сама. Это было удивительное чувство.

– Сидит, наверное, в одном из кафе, зря ты беспокоишься, – сказал я как можно спокойнее.

– Нет, – ответила она. – Еще днем все кафе закрыли. Штормовое предупреждение. А его нет с самого утра…

И вдруг – без всякого перехода, без предупреждения, она облепила меня всем своим телом, и зашептала:

– Игорь, я люблю тебя. Я хочу быть твоей навсегда.

Это было так неожиданно, что на секунду я растерялся. А уже в следующую мы вновь, как в самую первую встречу, стали единым телом, которое невозможно разделить. Назвать это сексом было бы кощунством. Я понял, что жить дальше без нее уже не смогу.

– Я люблю тебя больше жизни, – прошептал я в ответ.

И все-таки я не мог заснуть, хотя Ирина-Инь (теперь я всегда буду называть ее этим именем!) посапывала у меня на плече. Я чувствовал, что у меня есть долг перед Аркадием Борисовичем. И я вновь сел писать.

Когда я закончил, было около полудня. Буря, наконец, прекратилась, и в лужах весело прыгали солнечные зайчики. Разогнув затекшую спину, я потянулся, и в этот момент сзади меня обхватили ласковые руки.

– Доброе утро, любимый.

– И тебе доброе утро, любимая.

– Мы должны найти его и рассказать обо всем. Ни дня больше не хочу жить без тебя.

– Мы найдем его и обо всем расскажем.

Мы его нашли, вот только рассказать ему обо всем оказалось затруднительно. На берегу моря, все еще ворчливого, но уже совсем не такого грозного, как вчера, прибоем выбросило много мусора: какие-то доски, бревна, пустые бутылки. Мое внимание привлекло одно из бревен, похожее на большую черную рыбу. «Неужели дельфин?» – подумал я, и мы подошли ближе. Оказалось, это мертвое тело Мастера. Я и не узнал бы его, но у Ирины не было сомнений. Молча, без крика, она опустилась на колени и застыла. Наверное, я всю жизнь буду помнить эту картину: черное безжизненное тело мужчины, а рядом стоящая на коленях девушка в белом. Плачущая, она опустила голову, и ветер, шаля, играет ее длинными волосами. В тот момент меня впервые посетила мысль, не дающая жизни последние годы. Что со мной будет, если она когда-нибудь полюбит другого?