Внутренний порок - Томас Пинчон

ТРИНАДЦАТЬ

Было время, когда Док на самом деле волновался, не превратится ли в Йети Бьёрнсена — не станет ли ещё одним прилежным лягашом, что ходит только туда, куда ведёт след, непроницаемый для света, который, похоже, отыскивает всех, кто бродит в этой областной грёзе о просвещении, лишённый тех широкоэкранных откровений, которые Йети называл «хиппифаниями», а вместо этого обречён осаждаться одним уродом за другим, и все они блеют: «Давай я тебе про свой приход расскажу, чувак», — и не вставать по утрам в такую рань, что однажды предвестит ложную зарю. Должно быть, поэтому вплоть до прошлого вечера он всегда был не прочь до определённой степени спускать Йети что-то с рук — правда, лишь бы об этом не трепались. Теперь же, согласно Арту Пиликалу, возникла эта вероятная связь Йети с частной армией бдунов ПУЛА, может даже (не мог не задаться вопросом Док) — с налётом на жилмассив «Вид на канал». Доехав до Паркеровского центра, он уже ощущал себя аллегорической статуей в парке — с табличкой «ОБЩЕСТВО НЕ ОДОБРЯЕТ».

— Здорóво, Йети! черномазых ездил коптить? — Нет… нет, он вполне был уверен, что вслух он произнёс следующее:

— Что-нибудь новенького про дело в Бел-Эйре?

— Не спрашивай. Ну, хотя вообще-то спрашивай, может, мне нужно пар спустить.

Флюиды в Отделе Убийств и Разбоя нынешним утром витали столь же сердечные, как и обычно, что означает — вообще почти никакие. Может, всё дело в Доке, может — в специфике здешней работы, но Док мог бы поклясться, что коллеги Йети сегодня из кожи вон лезли, чтоб их обоих избегать.

— Надеюсь, ты не против, если мы где-нибудь Код 7 устроим? — Йети пошарил под столом и выволок пакет из «Ралфа», похоже — с несколькими кило какой-то канцелярщины, — встал и направился к двери, кивнув Доку, чтобы шёл за ним. Они спустились и зарулили в засаленную японскую едальню за углом, где давали несравненные шведские блинчики с брусникой — подали их, вообще-то, и полутора минут не прошло после того, как Йети сунул туда голову.

— Этничен как всегда, Йети.

— Я бы с тобой поделился, только ты на них подсядешь, ещё и это на моей совести будет. — Йети принялся уплетать.

Блинчики и впрямь выглядели недурно. Испортить Йети аппетит или ещё чего-нибудь? И Док поймал себя на том, что злобно мурлычет:

— Никогда не огорчался, что тебя не было на Сьело-драйве? Что не топтался по знаменитому месту преступления с остальной роскошествующей болонью, пальчики эти не подтирал, свои не оставлял, тому подобное?

Схватив вторую вилку с Докова прибора и работая уже обеими руками:

— Мало волнует, Спортелло, всё это — лишь эго и сожаленья. Это у всех есть — ну, у всех, кто на жизнь зарабатывает. Но вот хочешь правду знать?

— Энннх… нет?

— Вот она тебе всё равно. Правда в том, что… сейчас все на самом деле, блядь, перепуганы.

— Кто — вы, что ли? Все эти бурритные ищейки в Убойном? И чего боятся? Чарли Мэнсона?

— Странное дело, да, что здесь, в столице вечной юности, нескончаемого лета и прочего, страх этот опять правит городом, как в старину, как при голливудском чёрном списке, которого ты не помнишь, и Уоттсовском бунте, который помнишь, — он расползается, как кровь в бассейне, пока не займёт собой весь объём дня. А после, возможно, появится какая-нибудь игривая душа с ведёрком пираний, вывалит их в бассейн — и они тут же почуют кровь. Поплавают, поищут, что же тут кровоточит, но ничего не найдут — и всё больше и больше будут сходить с ума, пока безумие их не достигнет некой точки. И вот тогда они начнут пожирать друг друга.

Док об этом немного подумал.

— В этой бруснике что, Йети?

— Это вроде, — продолжал меж тем Йети, — как Южной Калифорнией правит эдакий злой недобог? который временами пробуждается от своего глубокого сна и разрешает выйти наружу тёмным силам, что хоронятся от солнца?

— Ничё себе, а… и ты… его видел? Этого «злого недобога», может, он… он с тобой разговаривает?

— Да, и похож он при этом на удолбанного хипповского урода! Это что-то, да?

Не вполне понимая, о чём речь, Док, стараясь принести пользу, сказал:

— Ну а я после того, как Чарли Мэнсона замели, вот что подмечаю: народ из приличного мира стал меньше глазами встречаться. Вы же всегда были, как публика в зоопарке… «Ой, ты гля, мущинка детку таскает, а женщинка платит за покупки», — такое вот, а теперь оно скорей: «Сделаем вид, что их тут вообще нет, птушта они скорей всего нас массово перебьют нахер».

— Всё превратилось в такую болезненную зачарованность, — высказался Йети, — а тем временем всю убойную область ставят на уши — пока, Чёрный Георгин, Том Инс, покойся с миром, боюсь, мы распрощались с последними старыми-добрыми загадочными убийствами в Л.А. Мы отыскали врата в преисподнюю, и нельзя просить обычного лос-анджелесского горожанина слишком не толпиться при входе — он, как обычно, ебаться хочет, глупо хихикает, желает новейшего оттяга. Наверное, для нас с ребятами это просто значит много сверхурочных, но всё подводит нас чуточку ближе к концу света.

Йети внимательно обозрел всё заведение от туалетов в глубине до пустынного уличного освещения и поставил на стол пакет из «Ралфа».

— Это дело с Диком Харлингеном. В конторе я не хотел о нём. — И он начал вытаскивать из пакета несуразные комья бумаги разных цветов, размеров и степеней разложения. — Я из него вытащил затычку в расчёте на то, что технически мы можем на нём задвинуть молнию. Вообрази моё изумление, когда я обнаружил, сколько моих коллег на скольких форпостах, размётанных по всей округе, не говоря уже об уровнях власти, запустили в него свои лапы. Дик Харлинген не только пользовался множеством погонял, его за ниточки дёргало и несколько контор, обычно — одновременно. Среди которых — надеюсь, тебя не шокирует и не оскорбит, — и неизбежно те элементы, которые не возражали бы, окажись Дик в итоге действительно под гранитной плитой, на коей высечена его последняя кликуха.

— Его передоза, или чем там оно было — на неё уже наверное не один ТО[62] написан. Можно ли как-то взглянуть?

— Вот только лавочка Братца Ногути никак почему-то не может себя заставить считать это убийством, поэтому ни от кого и не требовалось подавать отчётов — ни внутренних, ни внешних, ни меж-, никаких. На вид чистая ПД,[63] одним торчком меньше, дело чистое.

Некогда Док бы сказал: «Ну всё тогда, можно идти?» Но с Йети этой новой фашистской модели, которой, в конце концов, может, и доверять-то нельзя, старомодные подколки как-то уже не развлекали.

— Хочешь сказать, дело было бы рядовое, если б не все эти бумажки, — вот что обдуманно произнёс он вместо, — которые и при поверхностном-то взгляде как-то непропорциональны. Типа, одного розового квитка «ДМ»[64] хватило бы.

— А, ты заметил. Само собой, столько задокументированного внимания покойникам редко перепадает. Тут недолго и решить, что Дик Харлинген на самом деле где-то жив и брыкается. Ты б не подумал, а. Воскресший.

— Так что ты обнаружил?

— Формально, Спортелло, я даже не ведаю о том, что это дело существует. Тебе ништяк? Оттяжно? Почему, ты считаешь, мы сидим тут, а не наверху?

— Из-за какой-то мыльной оперы Внутренних Расследований, наверно, в которую тебе отчаянно не хочется меня втягивать. Так и что же это может быть?

— Логично. То, куда я не хочу тебя втягивать, громадно, Спортелло, громадно. С другой стороны, если я тебе время от времени и разглашаю какую-нибудь банальность, к чему тут слишком уж параноить? — Он снова порылся в пакете из «Ралфа» и нашёл длинную коробку в крапинку, почти доверху набитую каталожными карточками три-на-пять. — Ой, а это у нас что? Ну, ты же наверняка знаешь, что это.

— Протоколы допросов на месте происшествия. Сувениры от всех, кого вы, ребята, мели и трясли. А это пить дать похоже, что на одного торчка-саксофониста их тут чересчур.

— Ты б полистал скоренько, может, чего интересного увидишь.

— Ну, Эвелин Вуд, не подведи. — Док побежал пальцами по карточкам, стараясь не терять бдительности в рассужденье грубых сюрпризов Йети. Он встречался с фокусниками ближнего боя и о практике «навязывания» карты зрителю представление имел. Чего ради Йети чуждаться таких уловок?

И вот поди ж ты. Это ещё что? У Дока было почти полсекунды на решение, стоит ли прятать карточку, им замеченную, от Йети, а потом он вспомнил, что тот и так знает, что это за карта.

— Вот, — показал он. — Я точно это имя где-то раньше видел.

— Шайб Бобертон, — кивнул Йети, вынимая её из коробки. — Отличный выбор. Один из сидельцев-преторианцев Мики Волкманна. — Он сделал вид, что читает карточку. — Людям шерифа посчастливилось с ним столкнуться в Венеции, в доме того самого сбытчика, что продал Дику Харлингену герыч, который его и прикончил. Или не прикончил, смотря как поглядеть. — Он двинул допросную карточку по формайке ближе, и Док с сомнением её просмотрел.