За точкой невозврата - Александр Борисович Михайловский

– Мы с вами одной крови, а потому эта помощь вашей стране была нашим священным долгом. К тому же, возьмись мы помогать французам в сороковом или царю Николаю в шестнадцатом, результат этой помощи едва ли был сколь-нибудь отличен от нуля.

– Что есть, то есть, Владимир Владимирович, – кивнул Громыко, протягивая президенту конверт, – товарищ Сталин просил передать вам личное письмо, в котором он благодарит за оказанную помощь и выражает надежду на будущее сотрудничество.

Прочитав послание лучшего друга советских физкультурников, Путин некоторое время сидел неподвижно, обдумывая ситуацию.

– Ну что же, – сказал он наконец, – такие предложения стоят дорого, особенно со стороны такого человека, как товарищ Сталин. Я думаю, что, с учетом наличия у нас достаточно высокопроизводительных Врат, придет время, когда экономические потенциалы между мирами выровняются, а вот дружба между дедами и внуками останется навсегда. В то время, как у вас там война за Европу подходит к концу, и осталось только принять за Гитлером наследство, у нас тут все только начинается.

– Вы уверены, что преемник Гитлера сдаст нам всю Европу на блюдечке? – с некоторым недоверием спросил Громыко.

– Уверен, – ответил Путин. – Германия сейчас примерно в том же положении, что и в ноябре восемнадцатого года. Армия разгромлена и беспорядочно отступает, враг вот-вот ворвется на территорию Фатерлянда, а в немецком руководстве никто не горит желанием сражаться до последнего немца. То есть у Гитлера такое желание было, но он нечаянно умер. В таком случае главное – не подвергать партнера по переговорам ненужным унижениям и позволить ему свалить самые страшные грехи системы на злую волю покойного, который был злобным, неуравновешенным мерзавцем, контуженным и травленым газами. Все, что угодно, лишь бы не платить за нужный военный результат тысячами и миллионами жизней бойцов и командиров Красной Армии. Они свое дело сделали, теперь с достигнутых ими позиций должны поработать дипломаты.

4 сентября 1942 года, 12:45. Берлин, Дворец Кронпринца (Временная Рейхсканцелярия).

Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, бывший наци номер два, а ныне исполняющий обязанности фюрера германской нации

Узнав о смерти Гитлера, Гейдрих на мгновение испытал тошнотворное ощущение свободного полета – такое же, как в тот момент, когда кабина подбитой машины, неудержимо рушащейся к земле, уже покинута, а парашютный купол над слабым комком человеческой плоти еще не раскрылся. Эта смерть была событием ожидаемым, неизбежным, и все равно в чем-то внезапным. Раньше в своих решениях Гейдрих мог сослаться на волю фюрера, но теперь на некоторое время фюрер – это он сам, а потом должность вождя немецкой нации займет Кремлевский Горец, перед загадочной и непостижимой личностью которого Гейдрих благоговел. Не каждому дано, оплодотворив своей Волей стихию революционного Хаоса, на руинах прежнего государства породить новую Империю – еще более могучую, чем прежняя.

Этим чувством он проникся, пока там, за Вратами, сидел в хранилище для отработанного германского генералитета, и, сначала от скуки, а потом и с интересом изучал историю того мира. Чего-чего, а возможностей для самообразования у тамошних сидельцев было предостаточно. Но закосневшим в своей кастовой спеси господам генералам все это было неинтересно, а вот Гейдрих потихоньку причащался потусторонней мудростью. Почитывал он и свежайшую на 2018 год популярную литературу по антропогенезу: немецкий перевод книг в библиотеку хранилища добавили по его просьбе, и эти новенькие, еще пахнущие краской тома не оставляли на любимой некогда расовой теории и камня на камне. Именно поэтому, когда Сергей Иванов вызвал Рейнхарда Тристана Ойгена на решающее собеседование, тот внутренне уже был готов и к его итогу, и к конечным задачам.

Особенно ему не нравилось то, во что Германия превратилась к концу второго десятилетия двадцать первого века. Откормленная свинья, под низким лбом которой нет и намека на интеллект, живой запас продовольствия, который будет употреблен, как только у хозяина настанет в том нужда. С одной стороны, это так по-европейски, а с другой – последователи Сталина, которых стоит отличать от всех прочих большевиков, никогда не относились к подвластным им народам со столь беспощадной утилитарностью. Германская демократическая республика, организованная в их зоне оккупации, гораздо больше походила на нормальное германское государство, чем то, что из ФРГ сотворили союзники по второй Антанте.

Впрочем, времени на колебания почти не оставалось, ибо русские из будущего в своей обычной манере позаботились о том, чтобы смерть Гитлера стала событием громким и максимально публичным. Об этом кричали листовки, буквально в одну ночь засыпавшие города Германии и оккупированной Европы, об этом на всех возможных языках вещали и «Радио Коминтерна», и потусторонний «Голос России». Злой гений Германии и величайший мировой преступник сдох, склеил ласты, упокоился на дне грандиозной воронки и отправился в ад по следам своих предшественников: Аттилы, Чингисхана, Батыя и Наполеона, которые хотели завоевать весь мир, но только погубили свои народы, потратив их в бессмысленных войнах.

Оккупированные страны Европы ликовали. В Германии объявили трехдневный траур (последний раз такое случилось после залпового разгрома групп армий «Центр» и «Север», а также кровавой бойни под Варшавой, уложившей в могилу остатки германской кадровой армии), а вот в Осло, Копенгагене, Амстердаме, Брюсселе, Париже, Лионе и Марселе реакция на смерть Гитлера была совершенно особенной. Там этот траур праздновали. Одетые во все черное люди поздравляли друг друга с этим событием и надеялись, что теперь Рейх не доживет и до Рождества. Мол, теперь на Атлантическое побережье Европы непременно высадятся англичане и, пока русские переводят дух после тяжелых сражений, заберут деморализованные территории западной Европы себе. Эти несчастные даже не подозревали, что если бы хоть на малую долю сохранялась вероятность такого течения событий, то Адольф Гитлер был бы жив до сих пор, а Красная Армия строила бы планы обхода территории Рейха через Скандинавию и Италию[25].

Кстати, об Италии. В наиболее дурацком положении из всех европейских политиков оказался император Второй Римской империи Бенито Первый. Новые римляне – тьфу ты, итальянцы – в грош не ставили свою власть, возможность которой достигать поставленных целей растворялась в пространстве с каждой минутой. Того и гляди к дону Бене придут «уважаемые люди» и, несмотря на арест маршала Бадольо, под прицелом пистолетов и ручных пулеметов настоятельно потребуют, чтобы их «любимый» дуче отрекся от всех своих постов, должностей и титулов и свалил куда-нибудь подальше от Италии, желательно прямо в ад. Вот такая реакция на смерть Адольфа Гитлера была в Германии и покоренных ею странах. Действовал и Гейдрих. После нескольких коротких распоряжений[26], отданных по линии СС, временный фюрер Германской нации сел в