Раб великого султана - Мика Валтари

Капитан потупился и опустил голову, а консул с глухими рыданиями принялся рвать на себе сальные волосы, мгновенно впав в глубочайшее отчаяние. Монах поспешил громко объявить о своем горьком разочаровании, вызванном уступками коменданта крепости. Но капитан де Варгас сурово сказал:

– Как видишь, я готов пойти на мировую, даже пренебрегая мнением своих советников. Однако это все, что я могу сделать, дальнейшие уступки означают мое бесчестие. И если твой владыка не согласен со мной, пусть заговорят пушки. Тогда посмотрим, кто победит в этой недоброй игре. Но прежде всего пусть султан откажется от переговоров с Хайр-эд-Дином, ибо любые ваши попытки связаться с этим безбожным морским разбойником я вынужден буду считать действиями, направленными против моего императора.

Капитан вручил мне потертый кошель с десятью золотыми монетами, и хоть несказанно удивила меня неблагодарность императора, который позволял своему капитану прозябать в такой нищете, я принял дар де Варгаса, не выказывая своего пренебрежения. Оказывая подобающие почести и отдавая дань уважения послу султана, комендант лично проводил меня до лодки, а когда мы отходили от причала, капитан в доказательство того, что в крепости достаточно пороха для пушек, приказал дать прощальный залп из нескольких орудий. Я не переставал удивляться наивности и легковерности гордого кастильца и навсегда запомнил, очень крепко усвоив, что в переговорах в любом случае проигрывает тот, кто честно выкладывает всю правду, тогда как лжецы и обманщики имеют все шансы на успех.

Как только мы вернулись в город и сошли на берег, солдаты, которые тем временем закончили работы в порту, использовав те минуты затишья, что я обеспечил им своими переговорами с комендантом крепости, повели меня в касбу. Там без промедления отправили меня в Райский сад гарема, где Мустафа бен-Накир, удобно развалившись на мягких подушках, с чувством читал персидские стихи моему господину Абу эль-Касиму.

Мустафа и Абу, несколько смущаясь, уведомили меня, что в мое отсутствие скоропостижно скончалась Амина, но я так и не смог искренне пожалеть эту легкомысленную женщину, лишь с беспокойством подумал об отчаянии Антти, которое он испытает, когда, протрезвев, проснется и узнает о смерти своей подруги. Но Мустафа бен-Накир, словно читая мои мысли, внезапно промолвил:

– Аллах – судья справедливый и не слишком медлит с возмездием, а эта коварная женщина давно заслуживала наказания. Мы говорили с ней и теперь точно знаем, что с первой минуты знакомства с твоим братом она использовала его наивность и неискушенность в своих подлых целях, хотя правда и то, что он возбуждал ее своей красотой и выносливостью. Многих женщин из гарема она заставила участвовать в оргиях, а также подкупила евнухов, чтобы они оставили в бане Селима бен-Хафса наедине с Антаром. Поэтому не удивляйся, что мы решили немедленно наказать эту женщину за ее коварство и интриги, велев евнухам задушить неверную и распутную жену Селима.

– Да, да, – поспешно подтвердил Абу эль-Касим. – И мы имели в виду исключительно благо твоего брата. Ну а раз уж взялись за дело, то надо было все доводить до конца, и пришлось приказать задушить и ее сына, ибо, как известно, финик от пальмы недалеко падает. Ну, и кроме всего прочего, можно было ожидать всяких осложнений и неожиданностей, с которыми непременно столкнулся бы Хайр-эд-Дин, если бы мальчик, оставшись в живых, в один прекрасный день сбежал к испанцам и тем самым дал бы императору повод для вмешательства во внутренние дела Алжира.

Только теперь я наконец понял, что Мустафа бен-Накир не случайно отправил меня в крепость: он не хотел, чтобы я мешал осуществлению его жутких замыслов. Я испытывал сочувствие и жалость к маленькому мальчику, который совсем недавно, держась за руку матери, семенил рядом с ней, путаясь в длинных полах роскошного халата. Но ничего уже нельзя было изменить…

После этого разговора я покинул дворец и отправился в дом Абу эль-Касима, на улицу торговцев пряностями. Звезды уже мерцали в небе, а мне казалось, будто я возвращаюсь в единственный дом, который есть у меня на земле. Люди бодрствовали, все еще оставаясь на крышах домов, я слышал смех, пение и веселую музыку. У меня было легко на сердце, и я был растроган до слез, когда, переступая порог дома, громко возвестил о своем возвращении. Навстречу мне выбежал Раэль; песик стал ластиться ко мне и лизать мои руки, появившаяся же на пороге Джулия зажгла светильник и забросала меня вопросами:

– Это ты, Микаэль? Почему ты один? Где ты пропадал так долго? Что происходит, и где сейчас наш господин Абу? Я боялась, что с вами что-то случилось. В городе все еще неспокойно, и говорят, что вскоре прибудет освободитель. После возвращения домой я нашла в полу огромную дыру и подумала, что грабители ворвались и сюда.

Этот приветливый и дружелюбный прием еще больше растрогал меня, и я ответил:

– Ничего плохого не случилось и все идет как нельзя лучше. Освободитель прибудет завтра, когда прокричат первые петухи; тогда и тебя ждет нечто неожиданное и весьма приятное. Будем же друзьями, дорогая Джулия, и не скупись на ласки, ибо весна расцветает этой ночью и дома мы совсем одни.

Джулия радостно всплеснула руками и восхищенно воскликнула:

– Ах, наконец-то, наконец я увижу великого освободителя, который властвует на море! Я не сомневаюсь, что он отблагодарит меня и подарит чудесные драгоценности за то, что я так настойчиво предрекала его приход. Возможно, он даже разрешит мне погадать ему на песке. Я сделаю это с удовольствием, ибо люди утверждают, что борода у него мягкая и цвета спелых каштанов, и он чуточку картавит и немножко заикается, когда говорит, а это так приятно возбуждает… Правда, у него уже есть несколько жен, а мать его сыновей происходит из рода Пророка, но, возможно, ему понравятся мои необычные разноцветные глаза и он захочет оставить меня при себе.

От болтовни Джулии я впал в глубокое уныние, а когда попытался привлечь красавицу к себе, обнять и поцеловать ее, девушка поскорее опустила на лицо вуаль, больно наступила мне каблуком на ногу и произнесла:

– Ты спятил, Микаэль, если в отсутствие нашего господина смеешь так со мной обращаться! Опомнись! Скажи, откуда у тебя такой прекрасный халат? Если подаришь его мне, я сошью себе новое роскошное платье.

И она с необычайной живостью стала мять и ощупывать шелковую ткань. В слабом свете лампы Джулия выглядела настоящей красавицей, и я не смог отказать ей. Правда, неохотно, но я все же позволил ей стащить с меня халат – самую красивую одежду, какая была у меня в жизни. Джулия схватила халат обеими руками, прижалась к нему лицом, глубоко и жадно вдохнула запах мускуса и воскликнула: