Раб великого султана - Мика Валтари

Евнухи принесли роскошный наряд быстрее, чем можно было предполагать, и молодой человек переоделся, со скучающим видом водрузил на свои прекрасные кудри тюрбан аги с несколько потрепанным султаном из перьев, мне же приказал положить голову Селима бен-Хафса на золотое блюдо и нести, следуя за ним, Мустафой. Подавляя зевок, дервиш добавил:

– Дележ золота вскоре закончится, и для солдат придется придумать дело, чтобы в раздражении и гневе не навредили они жителям города. Кажется, лучше всего приказать им воевать с испанцами. Потому-то я и собираюсь направить в испанскую крепость посла, который говорит по-латыни, и потребовать возмещения ущерба, причиненного городу безрассудными действиями христиан. Если же испанцы откажутся платить, мой посол должен доходчиво объяснить им, что новый султан не позволит унижать себя и, к сожалению, вынужден обратиться за помощью к защитнику веры Хайр-эд-Дину. Но если ты, невольник Микаэль, можешь предложить другой план, я с удовольствием выслушаю тебя. Не бойся, говори!

– Почему ты говоришь о султане? – удивился я. – Неужели ты считаешь, что маленький Мухаммед бен-Хафс законный владыка Алжира?

– М-да! – презрительно причмокнул губами Мустафа, опять подавляя зевок. – Говоря об Аллахе, мы ничуть не сомневаемся в Его существовании, хотя никогда не видели Его. Не так ли? Так почему же испанцы не должны поверить в существование султана? Ты можешь рассказать им о султане невидимом – с них и того довольно.

– Аллах, о Аллах! – вскричал я, задыхаясь от ужаса. – Так ты решил послать меня в крепость? Боже упаси! И все лишь потому, что я знаю латынь?! Эти жестокие испанцы если не отсекут мне голову, то уж точно отрежут нос и уши.

Мустафа бен-Накир, с нежностью взирая на меня, медленно покачал головой и сказал:

– Я бы с удовольствием сам отправился в крепость на острове Пеньон, чтобы утолить свою вечную жажду познания и тягу к новым местам и людям. Однако я, к сожалению, плохо владею латынью, так что придется идти тебе – да и не мешало бы остаться там подольше. А теперь уходи. Я собрался переложить одну турецкую поэму на персидский лад. Рифмы только что родились в моей голове, и я должен на пальцах посчитать слоги. Ах, если бы я раньше не взял на себя стольких дел, я мог бы полностью отдаться сочинению стихов.

Чтобы хоть немного порадовать меня, Мустафа приказал евнухам поднести мне роскошный халат, и в конце концов я вынужден был покориться и следовать за Мустафой с головой Селима бен-Хафса и золотым блюдом под мышкой. Вооруженные до зубов негры сопровождали нас, и торжественное шествие двинулось во двор, где встретили нас громкие восклицания удивленных солдат.

Абу эль-Касим первым подбежал к нам, упал на колени и стал покорно целовать носки туфель Мустафы бен-Накира. Подражая ему, старший евнух тоже кинулся в ноги Мустафе, а тот, сняв с пальца евнуха перстень султана, поглядывал по сторонам, небрежно подбрасывая перстень на ладони. Вскоре двор заполнила толпа притихших воинов, которые почтительно кланялись дервишу, кончиками пальцев касаясь лба и земли.

Мустафа бен-Накир поднял вверх ладони, позвал пашей к себе и заговорил с ними. Он велел поставить стражников охранять ворота, отправить людей в порт тушить пожары, оттащить орудия вниз и расставить их вдоль морского берега, нацелив на испанскую крепость. Кораблям возбранялось приближаться к острову, а любого человека, покидающего крепость, следовало немедленно поймать и привести к Мустафе.

Покончив с неотложными делами, дервиш, разглядывая свои ухоженные ногти, осведомился, есть ли у кого-нибудь какие-то вопросы? Солдаты явно забеспокоились, заговорили наперебой – и наконец один из них выступил вперед и злобно вскричал:

– Все это чушь! Кто ты такой, чтобы повелевать нами?

Со всех сторон послышался громкий хохот, но Мустафа бен-Накир даже глазом не моргнул. Он взял из рук негра кривую турецкую саблю и медленно подошел к солдату, глядя ему прямо в глаза. Толпа расступалась перед дервишем, давая ему дорогу, а когда Мустафа встал лицом к лицу со смельчаком, тот не успел даже поднять руки, как голова его покатилась с плеч, отсеченная резким взмахом ятагана. Брезгливо отвернувшись от обезглавленного тела, Мустафа прошел на свое прежнее место, встал лицом к солдатам, вернул негру саблю и спросил, желает ли еще кто-нибудь высказать свое мнение. Смех замер у весельчаков и любопытных на устах, а ближайшие соседи убитого поспешно завершили дележ содержимого его кошеля. В следующее мгновение все отряды в строгом порядке отправились на позиции, указанные им Мустафой бен-Накиром.

Когда двор опустел, Абу эль-Касим напустил на себя важный вид и, потирая руки, заметил:

– Мы прекрасно справились с делами, сын ангела смерти, хоть и стоило это недешево. Я, конечно же, не сомневаюсь, что освободитель возместит мне все расходы, однако нам необходимо заранее договориться, что и как мы скажем ему, чтобы потом избежать разногласий и противоречий в наших рассказах.

Мустафа снисходительно ответил:

– Правильно сказано, и нам действительно необходимо побеседовать. А пока пусть твой раб Микаэль отправляется в крепость к испанцам, чтобы вести с ними переговоры на латыни. – И повернувшись ко мне, Мустафа добавил: – Будет неплохо, если ты уговоришь их сдать нам крепость. Если же не сумеешь – ничего страшного… Прогуляйся по крепости, оглядись вокруг, посчитай орудия – если сможешь. Если же нет, позволь водить себя хоть с завязанными глазами, ибо освободителю известно все про крепость и без тебя.

Приказав нескольким солдатам проводить меня, Мустафа повернулся ко мне спиной, направляясь в Райский сад во дворце владыки Алжира. Мне же осталось лишь одно: проклиная свою горькую судьбу, пойти в порт, где все еще бушевали пожары, а на берегу воины строили укрепления и устанавливали пушки. Испанцы как раз прекратили обстрел города, и один из пашей усадил меня в лодку. До крепости было недалеко, но по мере приближения к острову ее мощные стены казались мне все более темными и зловещими. Мы находились примерно на полпути, когда прогремел пушечный выстрел, и ядро упало рядом с лодкой, окатив меня с ног до головы водой. От ужаса я принялся метаться по лодке, размахивать длинными полами халата и орать по-латыни, что я посол и парламентер султана. Лодка бы непременно перевернулась, если бы один из гребцов не схватил меня за плечо и силой не заставил сесть. Обстрел прекратился, а когда наше суденышко подошло к крепости на расстояние слышимости человеческого голоса, на причале возник монах в черном одеянии, который обратился ко мне по-латыни. Заклиная меня именем Господа, монах спросил, что творится в городе, и поблагодарил за столь срочное прибытие, ибо в крепости сильно обеспокоены поведением войск султана.