Четвертый хранитель - Роберт Святополк-Мирский

— Как жизнь, Алеша?

— Хорошо, Василий Иванович, спасибо. Давно никуда с вами не ездил, соскучился по делу.

Алеше исполнился двадцать один год, но он едва подрос за это время и по-прежнему выглядел как четырнадцатилетний мальчик.

— А как же Вера? — лукаво спросил Медведев.

Алеша смутился и покраснел:

— А что, Вера. Ну, Вера, как Вера — я ж ее с пеленок знаю. Вместе в лагере Антипа выросли.

— Да я не про то, — Медведев обнял его за плечо. — Когда жениться надумал?

Алеша покраснел и смутился еще больше:

— Ну, как обычно, осенью, после дожинок.

— Ага, ну тогда время еще есть, а невеста подождет. Любовь наших девушек только усиливается, когда они нас ждут.

— Вам виднее, — осмелился сказать Алеша.

— Да, Алеша, я думаю, что любовь Анницы укрепилась за то время, пока мы с тобой и нашими друзьями освобождали бедную Настеньку.

Они оба перекрестились, и некоторое время шли молча.

— Я так понял, у вас есть для меня какое-то дело, — сказал Алеша.

— Есть, — кивнул Медведев. — И называется оно: пойди туда, не знаю куда, отыщи то, не знаю что.

— Это очень интересное и заманчивое дело, — серьезно ответил Алеша. — Я таким еще не занимался.

— Вот теперь займешься. А если серьезно, то так: — Медведев присел на поваленное дерево, усадил рядом Алешу, внимательно огляделся по сторонам, прислушался, а потом продолжал вполголоса: — Я хочу, чтобы ты выяснил, где в настоящую минуту находится Антип Русинов и, немедля, сообщил мне об этом, как только узнаешь.

— А где его видели в последний раз?

— В последний раз я видел его в Кобрине, но это было три года назад. Уверен, что нынче его там нет.

— Это уже кое-что, — сказал Алеша. — Человек не может жить на этом свете, не оставляя следов. Следов не оставляют только покойники, и если Антип жив, всегда найдется кто-нибудь, кто слышал, видел или знает где он был месяц назад, неделю, вчера или даже сегодня утром.

— Я не сомневаюсь в твоем искусстве следопыта, Алеша. Тому было уже массу подтверждений, а после того, как ты пройдешь отдельный курс обучения у Микиса, о чем я его попрошу — лучше тебя никого не сыщется. Но не стоит ехать в Кобрин. На крестинах моего Вани был князь Андрей, как ты помнишь.

— Помню.

— В одном из разговоров, он упомянул мне, что видел случайно Варежку, которая якобы воспитывается в каком-то Виленском монастыре. По моим подсчетам ей должно быть сейчас лет четырнадцать.

— Пятнадцать, — сказал Алеша.

— Даже если пятнадцать, она наверняка все еще там находится. Поэтому предлагаю тебе очень простой путь — поезжай в Вильно, передай горячий привет моему дорогому другу и попроси от моего имени, чтобы он указал тебе тот монастырь. А уж она то тебе, надеюсь, скажет, где батюшка.

— Надеюсь, — сказал Алеша, — у нас были очень добрые отношения.

— Ну, вот и все. Так что собирайся и поезжай, испросив благословения у отца Мефодия, да и со мной попрощайся, как готов в дорогу будешь…

… На следующий же день, Алеша в полном походном снаряжении, с несколькими запасными комплектами одежды (включая женский) в седельных сумках, благополучно пересек рубеж, тепло попрощавшись с Филиппом, который лично проводил его, и все ускоряя бег своего коня, направился в сторону столицы Великого Литовского Княжества.

Глава вторая

ВИЛЕНСКИЕ ВСТРЕЧИ

4 марта 1484 года в городе Гродно в возрасте двадцати шести лет скончался от туберкулеза принц Казимир, сын Казимира IV, оставленный им в Литве в качестве своего наместника, после отъезда короля на четыре года в Польшу.

Принц Казимир отличался образованностью, скромностью и набожностью. Впоследствии он будет канонизирован и станет первым литовским святым, его нетленные мощи по сей день находятся в Вильнюсском кафедральном соборе, а современные литовцы радостно и весело празднуют «День Казюкаса» — день памяти святого принца…

Но тогда, в 1484 году, неожиданная смерть в столь юные годы всеми любимого молодого человека, вызвала глубокую печаль и серьезное политическое замешательство.

Очень не везло Великому Литовскому княжеству — оно снова осталось без главы — а король далеко — в Кракове и занят сейчас больше польскими, нежели литовскими делами.

Однако жизнь должна продолжаться, державные дела не могут остановиться из-за смерти одного человека, даже если это сын короля, и в конце апреля маршалок дворный Великого Литовского княжества гетман Иван Ходкевич после долгого периода молчания, пригласил, наконец, в свой загородный замок князя Андрея.

Он встретил его, на этот раз особенно любезно и радушно, стоя на пороге своего большого рабочего кабинета, увешанного портретами предков и батальными полотнами.

— Помнится, я обещал тебе, что вскоре дам некое поручение от имени его величества, и вот этот час настал. Однако, прежде чем мы начнем говорить о делах державных, я хотел бы просить тебя уделить мне немного времени для исключительно частной беседы. Прошу!

Маршалок сделал жест и пригласил князя Андрея пройти в соседнюю залу, предназначенную для отдыха — это была библиотека со стенами, состоящими из одних книг, мягкими креслами и диванами — должно быть, хозяин хотел подчеркнуть неофициальный характер предстоящей беседы.

Ходкевич пригласил князя Андрея сесть на диван, а сам устроился напротив него в мягком кресле и, казалось, даже был смущен — будто не знал, как начать разговор, в то время как князь Андрей выглядел, как обычно, непроницаемо спокойным.

Маршалок дворный разгладил усы, бороду и начал так:

— Дорогой Андрей! Позволь я в этой единственной беседе буду называть тебя просто по имени, поскольку, как ты знаешь, некогда мы были с твоим отцом очень близкими друзьями, и теперь, когда его уже нет среди нас, я возьму на себя смелость поговорить с тобой как… как…, ну скажем как дядя, которого, как известно, у тебя нет.

Князь Андрей, едва заметно улыбнувшись кончиком рта, склонил голову в знак согласия.

— Дорогой Андрей, я знаю тебя с детства, и за десять лет службы ты показал себя как исключительно добросовестный, благородный и мужественный офицер. Все порученные задания ты выполнял с блеском, король — в тот недолгий период, когда он пожелал принять тебя на службу к себе лично, — выразил потом, возвращая тебя мне обратно, свое полное удовлетворение. Все в твоей жизни шло гладко и ровно, вплоть до этой злосчастной дуэли, которая, должен тебе признаться, слегка пошатнула твою репутацию, и легкой тенью омрачила доброе имя вашего рода.

— Пан маршалок, но суд… — начал было Андрей, но маршалок перебил: