Ошибка в объекте - Виктор Пронин

Потолкавшись у касс Курского вокзала, он вдруг обратил внимание, что каждый вечер отсюда уходит поезд в Днепропетровск. «Вот где меня не ждут! Бедная теща ахнет!» — подумал он, пересчитывая деньги. Их хватило и на билет, и на несколько бутылок водки — состоятельный хозяин был у кожаного чемоданчика…

Мерно вздрагивала полка в такт колесному перестуку, вспыхивали иногда станционные фонари, обдавая его голубоватым резким светом, прогрохатывали встречные составы, и опять мерный перестук… тяжело, с надрывом дышал попутчик на нижней полке, сопела толстуха, которая начала ужинать, едва только тронулся поезд, и вот только закончила, бессильно отвалившись на полку…

«Преступник возвращается на место преступления, — Николай улыбнулся в темноте щербатым ртом — два передних зуба вышибли ему за какую-то паршивую шапку… — Где же это было? Кажется, в Иркутске… А, какая разница! Не податься ли мне к своей разлюбезной жене? А на кой? Пусть живет… Когда-то между нами что-то было, это ведь подумать только — из-за нее я и в эту историю влип… Что-то мне от нее нужно было… Зачем-то я хотел ее видеть… Деньги? Нет. Пацан? С ним тоже все в порядке… Что же я от нее хотел… И надо же, по случаю мужика пришил…

А знаешь, Коляш, ведь ты уже совсем не тот человек, который совершил преступление. Что у тебя, кроме имени, осталось от того Николая? Похож ты на него немного, да и то если в бане отмыть, постричь, приодеть… А они фотки развесили по стране! — Николай, уткнувшись в подушку, вдруг залился долгим безудержным смехом. — Додумались — фотки на фанере понаклеили — ищите, дескать, злодея! А злодея-то и не узнать! Ну, дают!»

Еще лицо его сохраняло гримасы смеха, а он уже не смеялся, ему вдруг стало жаль себя — и того, кем он был когда-то, и нынешнего, готового за ночлег или за обед тащиться за кем угодно… Так щемяще стало жаль себя, что у Николая невольно выступили слезы и смешались с еще не просохшими слезами смеха. Потом и это состояние быстро прошло, и он, лежа с мокрым лицом, спокойный и расчетливый, прикидывал, стоит ли ему сейчас в темноте пройтись по кармашкам пальто соседа? Но подниматься было лень, и потом, если обнаружится пропажа трояка, то, конечно, первым делом посмотрят на него…

«Видик у тебя, Коляш, нынче еще тот», — он привычно провел языком по пустым деснам, со свистом выдохнул через эту дыру воздух и уснул. Проснулся в Харькове. Было раннее утро. Поезд стоял на сером пустынном перроне. Николай посмотрел в окно, попытался вспомнить — что-то у него было связано с этим городом. Потом встал, взял свою сумку и вышел из вагона. И спокойно, будто заранее все было именно так и задумано, спустился в подземный переход, прошел в кассовый зал и купил билет на Москву. Поезд отходил через час с небольшим, и поздним вечером Николай постучал в знакомую дверь. Несколько мгновений на лице у Сухова было полное недоумение. Николай понял, что тот его не узнает. Вздохнув, он перешагнул через порог, закрыл за собой дверь и, уже хорошо освещенный, повернулся к хозяину. И Сухов узнал его. Ничего не изменилось в его лице, он только выпрямился и побледнел.

— Привет, старина! — Николай ткнул его легонько кулаком в бок, и Сухов отшатнулся с таким ужасом, будто на него ножом замахнулись. Николай, отвыкший от того, чтобы его боялись, даже смутился. — Дома кто есть?

— Все дома… Спят.

— Ну и пусть спят. Посидим здесь?

— Холодно. Пошли в дом.

— Пошли, — польщенно сказал Николай. Его давно никто не звал в дом, он отвык от такого обращения. — Разуюсь, — он извиняюще улыбнулся, дескать, грязь на улице, наслежу я у вас тут. — Я тихо, ладно? — Николай несмело улыбнулся, будто опасаясь, что Сухов выгонит его. — Это… у меня тут кое-чего есть, — он несмело вынул две бутылки водки и растерянно замер с ними, не зная, как к этому отнесется хозяин. — Мы по маленькой, ладно? — спросил Николай, заглядывая Сухову в глаза. — Ты не думай, я ненадолго… Я проездом… ладно?

Сухов, покрутившись с бутылками по комнате, поставил их на подоконник, прикрыв шторами.

— О! — шепотом воскликнул Николай. — И правильно! Вроде нет нас, вроде и не мы вовсе! — Он потер ладошки друг о дружку, подернул плечами, как если бы одновременно и поправлял пиджак на плечах, и подтягивал брюки. Сухов узнал этот его жест. Но если раньше в нем был вызов и превосходство, то теперь это был жест слабого, робкого человека, опасающегося, что его попросту прогонят. — Ты вот что, — торопливо прошептал Николай, — ты не беспокойся, мы пропустим по маленькой, я согреюсь и это… как его… Понимаешь, тороплюсь, — он сцепил пальцы, тут же развел их, опять сцепил. — Ехать надо, понимаешь… А я смотрю, огонек горит, дай, думаю, загляну… А ты дома… Ну, думаю, ладно, значит, обошлось у парня… Я, конечно, подвел тебя под монастырь, но ты уж не имей на меня зуб, ладно… Ты это… огурец или чего-нибудь занюхать, а?

Сухов только теперь начал понимать, что видит перед собой совсем другого человека, совсем не того, которого он знал, которого боялся встретить снова.

— Да ты садись, — сказал он озадаченно. — Я чего-нибудь соображу. — Он поставил на стол тарелку с холодцом, баночку с горчицей, отрезал несколько кусков хлеба.

— А ты, смотрю, все на мясокомбинате? — Николай одобрительно хихикнул, показывая на холодец.

— Да нет, уволился… В депо перешел.

— Понятно, — кивнул Николай, даже не услышав толком, где работает Сухов, не спросив, почему поменял место. Поймав себя на этой угодливости, не удивился, просто пришло ощущение, что все идет как надо. Бесшумно, на цыпочках, он пробрался к окну, взял одну бутылку, пока шел к столу, открыл ее и тут же разлил в стаканы.

Сухов посмотрел на полный стакан, перевел взгляд на Николая.

— Я не осилю, — сказал он.

— Авось, — засмеялся Николай, неосторожно открыв щербатый рот. — Это только с виду страшно, а так ничего. Ну, будем живы! — Он припал к стакану и жадно выпил. Взяв вилку, Николай принялся есть, но тут же остановился, отложил вилку. — А знаешь, меня ищут. Всесоюзный розыск, — сказал он почти с гордостью. — Как-то разнюхали… Не ты заложил?

— Нет, — сказал Сухов. — Не я… Я же не знал, кто ты…

— И то верно, — согласился Николай. — Как же они узнали? Ничего ребята работают.

— Но я сходил к ним, — сказал Сухов будто через силу. — Все рассказал… про себя. Они его выловили.

— Кого? — не сразу понял Николай.

— Того мужика…

— Выловили?! Надо же…

— За что же ты его?

— Так получилось… И знаешь… еще неизвестно, кому из нас больше повезло — ему или мне… Я ведь того… в расход пошел. Понял? В полный расход. Все время в бегах, понял? Всесоюзный розыск! — Он вдруг расхохотался, но тут же зажал себе рот ладонью, перешел на шепот: — А ведь не поймали до сих пор! Не поймали, понял?! Не могут, мать их за ногу! Ха, всесоюзный розыск, это же надо! — Николай неожиданно сник, затих и снова взялся за вилку. — Знаешь, если бы не ты, я бы его не убил… Ничего бы не было… Он как начал орать, а тут ты…

— Что я? При чем тут я?! — вскинулся Сухов.

— В лодке, помнишь? — Николай припал к столу, стараясь заглянуть Сухову в глаза. — Помнишь?

— Что в лодке?

— А! — Николай пьяно покачал указательным пальцем перед самым носом Сухова. — Шалишь, брат! В лодке кое-что было, а? Было, Сухов! Ладно, молчу! Молчу! — Он успокаивающе выставил перед собой ладошки. — Ты выпей, выпей, Сухов, московская водка-то!

Сухов хмуро взял стакан, подержал его в руке, словно колеблясь, но все-таки поднес ко рту и быстро, с отвращением отпил. А Николай опять бросился к окну, принес вторую бутылку и, сорвав пробку, начал разливать.

— Я больше не буду! — сказал Сухов с отчаянием.

— И не надо. Не надо… ты уже там был, тебе ни к чему…

— Где был?

— У них, у приятелей своих… Покаялся, поплакался… Что-то, смотрю, все стали каяться… Прямо пачками… И Брек, и ты… Модно стало, наверно… А знаешь, я ведь был довольно модным парнем… Мне нельзя от моды отставать, — Николай быстро выпил второй стакан, будто боялся, что передумает. — Во жрет мужик, да? А знаешь почему? Не скоро мне теперь выпить придется… Я так прикидываю — лет через десять… Ну, а эту мы разольем, ага? — Он показал на оставшуюся водку. — Разольем. Тебе нельзя много пить, тебе еще дело предстоит…

— Какое дело?! — Сухов поставил стакан на стол.

— О! — пьяно засмеялся Николай. Он весь содрогался от хохота, слезы катились по его щекам, он размазывал их грязными ладонями. И вдруг затих, ссутулился, посмотрел на оставшуюся в стакане водку, медленно взял его и осторожно, как-то затаенно выпил. — Сейчас я пьяный буду, как… как собака, — невнятно проговорил он. — А пока еще могу слова произносить, слушай меня, Сухов… Я тебе свинью подложил, я ее… свинью, значит, и выну из-под тебя… Ты вот что… Пока я не передумал, пока не опьянел… Надо сделать одно важное дело… А то потом, утром, когда я протрез… в общем, утром уже будет поздно… Надо сейчас… Прямо сейчас…