Принцесса и чудовище - Афанасьев Роман Сергеевич

Все напрасно. Он слишком слаб. Было ошибкой ссориться с магами — сейчас бы они пригодились. Но Теофис зашел слишком далеко, когда подчинил себе всех королевских магов. В замке, прямо под боком у короля, зрела сила, с которой никто не мог совладать. И владел этой силой Теофис, верховный маг, пытавшийся диктовать свою волю королю. Геордор этого не успел почувствовать — зато это превосходно почувствовал Де Грилл. И он сознательно пошел на обострение, вскрывая нарыв, пока не стало слишком поздно, пока в умах других магов не созрела мысль об измене. Все кончилось взаимными обидами и громкими словами. Теофис, не успевший воспитать в подчиненных безоговорочное повиновение, оставил замок. Но вместе с ним ушли и другие маги, весь Королевский совет. Остался лишь Дарион — тот самый мальчишка, что пришел со всей гоп-компанией из Ташама. Он был верен до конца. Даже удивительно, ведь он такой же маг, как и остальные. Но, так или иначе, он остался в одиночестве. И Де Грилл едва ли не плакал, отсылая его в провинцию. Там, в крупных городах, местные маги еще колебались — оставить ли нагретые места и уйти вслед за верховным магом прочь из страны, или все же попытаться занять те места, что освободились? Теофис явно дал понять в своем послании магам Ривастана, что все, кто останется, будут считаться предателями. Но маги — природные одиночки и эгоисты. Даже самому что ни на есть верховному магу не под силу заставить их что-то сделать вопреки своей воле. У них — каждый сам за себя. Именно поэтому Де Грилл и отправил Дариона в это путешествие, велев набрать новый Королевский совет магов. Перед такой приманкой им трудно будет устоять. Нужно, чтобы с ними поговорил на их собственном языке кто-то близкий им, прошедший ту же школу, что и они. Кто-то свой. И никак не королевский гонец, ненавидящий магов. И не советник короля, которого многие чудотворцы мечтали вскрыть, словно забавную зверушку, чтобы посмотреть — как ему удалось выжить после их магических экспериментов. А Дарион — возможно, новый верховный маг — идеально подходил для этой работы. И, судя по его докладам, успешно с нею справлялся. Пятеро магов уже дали свое согласие и теперь неспешно собирали вещи для переезда в столицу. Еще двое — из тех, что заслуживали внимания, — колебались, обещая вскоре дать ответ. Дарион не ждал ответов — он шел в другой город, к другим магам, к тем, с кем еще не успел поговорить. Но он уже возвращался и, по идее, должен был появиться здесь через неделю. Один, но полный надежд. Кажется, ему все-таки удалось набрать Совет. Но до первого заседания пройдет много времени — пока маги соберутся, пока перевезут все нажитое добро, пока поделят титулы и звания… Хорошо бы иметь под рукой хотя бы Дариона. Да, определенно, не помешало бы. Удастся ли продержаться еще неделю без него? Всего неделю… И Сигмон. Как же не хватает этого мрачного громилы, что одним своим видом мог удержать от нападения толпу. Где же его носит, и где, пес их всех побери, кортеж северян?

Королевский советник, измученный, голодный, невыспавшийся, опрокинулся на спину и задремал прямо на холодных черепицах, не обращая внимания на ледяной ветер. Ему снилась пустая дорога, освещенная луной. И черная стена, перекрывшая путь. Она скрывала от Эрмина то, что он хотел увидеть. Это она мешала ему смотреть чужими глазами. То самое черное колдовство, которое делало его слабым и беспомощным. Оно по-прежнему тут, рядом, и грозит нахлынуть волной, скрыв навсегда весь окружающий мир. Вместе со сном пришла тревога, и советник заворочался во сне, поскуливая, будто обиженный щенок. Острое ощущение опасности кольнуло, словно клинком, и Де Грилл вскрикнул во сне. Он хотел уйти из этого места. Проснуться. Ведь это сон?

Черная стена вздулась пузырем и лопнула, выплеснув в лицо советнику темное нутро, пахнущее гнилью. Застонав от ужаса, Де Грилл погрузился в кровавую круговерть ночного кошмара: в лицо ему плескалась кровь, острые клинки пронзали его тело, заставляя кричать от боли, багровый огонь вился во тьме, грозя спалить дотла все, к чему прикоснется. Де Грилл вопил от ужаса, а вокруг него крутился водоворот кошмара, затягивая его в свои кровоточащие глубины.

Задыхаясь от боли и страха, советник попытался проснуться. Он кричал самому себе, что это всего лишь сон — но никак не мог очнуться от кошмара.

Боль становилась нестерпимой. Картины кровавого пиршества сплелись в единую круговерть, смешались, превратившись в клочья тьмы, истекавшей багровой жижей. Дыхание перехватило. Де Грилл забился на черепице, как рыба, вытащенная на берег, и понял, что умирает. И в тот же миг темнота полыхнула белым светом, а боль пронзила тело советника раскаленной иглой. Де Грилл вскрикнул от боли и покатился по черепице вниз. Раскинув руки, он остановился на самом краю, впившись пальцами в обожженную глину, и застыл, уставившись невидящими глазами в пропасть под собой.

Советник видел вовсе не город Рив, расцвеченный ночными огнями. В своем сне он сидел на ветке и видел под собой дорогу, усеянную мертвыми телами. Там, среди них, стоял человек, сжимавший в руке оторванную голову. Человек вскинул голову к пылающей багрянцем луне и завыл, словно дикий зверь. И только тогда Эрмин Де Грилл понял, что это — не сон.

— Сигмон, — прошептал он белыми от холода и боли губами. — Сигмон!

Темнота отступила. Незримая преграда, закрывавшая его дар черной повязкой, исчезла. Де Грилл чувствовал, что к нему вновь возвращается его способности, и чуть не заплакал — так, как мог бы заплакать от счастья внезапно прозревший слепой.

Напрягая ослабевшие руки, советник отполз от края крыши. Встал на четвереньки и, не в силах подняться, пополз к слуховому окну, ведущему на знакомый чердак. Перед глазами кружились картины из далеких краев — дороги, леса, города, страны… Дар хлынул в него, словно река, пробившая запруду. Больше всего на свете Эрмину хотелось лечь прямо тут, на холодные черепицы, и заснуть на день, а то и на два. Но он не мог себе этого позволить.

Дар вернулся. А значит — у тайного советника короля еще много работы.

Все оказалось даже хуже, чем представлялось Вэлле. Едва она сошла с дороги, как поняла, что между редким лесом на склоне горы и дремучей чащей нет ничего общего. Идти было трудно — сапоги проваливались в палую листву, устилавшую землю толстым ковром, вязли в подозрительно чавкающих ямах. Опавшие ветви и корни деревьев сплетались в ловчую сеть, пытаясь поймать в ловушку ноги Вэлланор. Низко нависшие ветви били в лицо, а кусты цеплялись за беличью куртку, так и норовя стянуть ее с плеч. Всякий раз, когда Вэлла отводила в сторону ветку, на нее обрушивался водопад ледяных брызг. Раньше она и не подозревала, как сыро может быть в осеннем лесу.

И все же она упрямо шла вперед. Брела, выдирая сапоги из чавкающей сгнившей листвы и плетеных ловушек. Отбрасывала исцарапанными руками ветки, прикрывая лицо воротником куртки, уже разодранной в десятке мест. И все же шла, забираясь все глубже в лес — подальше от пустой дороги, что так страшно дрожала под ногами.

Ее всю трясло. Отчаянно ломило спину, а ноги болели, словно ей пришлось пешком забираться на Второй Пик, к сторожевой башне, что высилась над Каменными Чертогами. Зубы стучали, и Вэлла сама не могла понять — то ли от холода, то ли от страха. Но она шла и шла, до тех пор, пока ноги не подкосились, отказываясь выбираться из грязи. Тогда Вэлла вскрикнула и упала, по локоть окунув руки в палую листву. Из последних сил, на четвереньках, она добралась до огромной ели. Здесь, у ее бугристых корней, было относительно сухо. Вэлланор заползла на высокий корень, села, прислонившись спиной к широкому стволу, и замерла, прижав к груди исцарапанные и грязные руки.

Она не плакала. Просто сидела, уставившись в темноту, и вздрагивала, словно испуганный зверек, при каждом шорохе ночного леса. Сердце колотилось в груди, да так сильно, что Вэлланор казалось, что ее качает от этих ударов. Сколько она просидела так, оцепенев от страха, она не могла бы сказать.