Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

протянул мясо Джебе. Тот не возражал и, молча приняв угощение, оторвал пальцами кусок, а остальное вернул. Друзья с утра ничего не ели и оба умирали от голода.

– Когда отец воевал против Си Ся, – сказал Джучи, пережевывая мясо, – правитель тангутов использовал связки железных гвоздей, чтобы остановить наступление конницы.

– Сейчас гвозди не помешали бы, – согласился Джебе. – Если бы у всех наших было хоть по пригоршне, то мы этим воякам выстелили бы дорогу железным ковром.

– В следующий раз, друг, – ответил Джучи. – Если он у нас будет.

Солнце село за горизонт, серые сумерки быстро опускались в долину, переходя во мрак, но до восхода луны еще оставалось немного времени. Джебе и Джучи отдали приказы, которые едва ли прозвучали громче стука копыт, но монголы постепенно прибавили скорость. Их жизнь зависела теперь от выносливости степных скакунов. На этих лошадях разведчики преодолевали по сто миль за день, и полководцы рассчитывали, что кони выдержат гонку. Как и их всадники, малорослые лошади были крепки, словно старая кожа.

Позади слышался ритмичный топот арабских скакунов, перешедший в быстрый галоп, но монголы уже оторвались. Джучи отдал приказ задним рядам, чтобы каждый боец пустил в противника по три стрелы. Решение было вознаграждено грохотом и воплями, разбежавшимися по холмам гулким эхом. И снова преследователи были отброшены назад, и монголы сбавили скорость, готовые в любой момент вновь перейти на галоп. Их лошади за один день проскакали огромное расстояние, да еще побывали в бою. Многие кони устали и мучились жаждой, но остановиться и дать им передохнуть пока было нельзя.

– Видел шахские знамена? – спросил Джучи.

Джебе кивнул, припоминая целый небосвод полумесяцев над шахским войском. Полководцы догадывались, что новая луна значила для их врагов что-то очень важное – может быть, потому, что символизировала начало и окончание священного месяца. И Джебе надеялся, что полумесяц не был предзнаменованием удачи для тех, кто скакал следом.

Серп новой луны заливал все вокруг бледным светом, серебря мчащихся по долине всадников. Некоторые монголы, пользуясь этим, еще стреляли из лука, пока Джучи не отдал приказ беречь стрелы. В полутьме убить человека, прикрывающегося щитом, сложно, а стрелы были наперечет.

Калифа мчался в грозном молчании во главе конницы хорезмийцев. Никогда еще он не переживал ничего подобного, никогда ни за кем не гнался вот так, при свете луны, но никак не мог отделаться от мысли, что оставил шаха без конного войска на полной опасностей территории. Калифа не раз преследовал врага, но прежде погоня не длилась подолгу. В те короткие мгновения, когда армия неприятеля в панике отступала, преследователи яростно и самозабвенно обагряли клинки вражеской кровью, срубая головы с плеч убегавших людей, или стреляли им в спину до тех пор, пока не опустеет колчан. Со сладостным волнением вспоминал он те минуты после сражений, в которых скакал рядом со смертью.

Теперь же все было иначе, и Калифа никак не мог разгадать замысла монгольских военачальников. Монголы двигались в строгом порядке, и все попытки настигнуть их до заката не имели успеха. Неужели у них до сих пор не сдали нервы? Монголы не поддавались панике. Напротив, они как будто берегли силы своих лошадей, держась от преследователей лишь на расстоянии, чуть превышавшем полет стрелы, не давая противнику возможности использовать луки.

В боку сильно ныло, и Калифа раздраженно скрипел зубами. Шах вел войска через эту долину, поскольку по ней проходил кратчайший путь к Отрару. Коридор между горами тянулся более чем на двести миль и выходил на просторную равнину возле города, где родился Калифа. Каждая миля все дальше уносила его от главных войск, все настойчивее возбуждала в нем подозрения, что монголы умышленно уводят их за собой. И все-таки он не мог прекратить погоню и дать им уйти. Кровь вскипала в нем, взывая к отмщению за тех, кто пал от монгольских стрел и мечей.

Поднималась луна, принося облегчение от утомительных вычислений углов между красной планетой, луной и восточной линией горизонта. Калифа не мог решить, предвещает результат вычислений удачу или несчастье, и напряжение ума утомило его. Возможно ли, чтобы монголы устроили засаду в такой дали от места сражения? Нет, конечно, это невозможно. Но чем выше поднималась луна, тем пристальнее вглядывался Калифа в темную даль, пытаясь заметить какой-нибудь знак, который монголы могли бы подать своим воинам, поджидавшим в засаде.

Калифа не видел впереди ничего, кроме спин уносящихся всадников. Они держались спокойно, будто вовсе и не было никакого преследования и никакой армии у них на хвосте, жаждущей только их смерти. И во мраке долины за каждой тенью мог померещиться враг. Холодало, но в гневе Калифа не чувствовал холода. Глотнув воды, он швырнул бурдюк на землю. Тот с самого начала не был полным, и воды все равно осталось совсем чуть-чуть. Калифа ощущал на себе взгляды своих людей, ожидавших приказа, но не находил для них слов. Ему нечего было сказать. Он не мог возвратиться к шаху и сообщить тому, что врагам удалось уйти.

Джебе и Джучи провели добрую часть ночи за разговорами, и взаимное уважение между двумя молодыми людьми крепло с каждым часом, проведенным в седле. Монголы дремали по очереди, всегда отдавая поводья другу на тот случай, если лошадь начнет отклоняться от курса. Никто не упал, несмотря на понурые головы. Почти все погонщики табунов умели спать в седле, да и лошади обычно в таких случаях шли тихим шагом. Когда луна начала убывать, монголы сбавили темп, и преследователи немедленно улучили момент и погнали коней быстрее, снова сократив расстояние между собой и беглецами. Монголам еще неоднократно приходилось то ускорять, то замедлять бег, и к наступлению рассвета лошади обеих армий перешли на рысь, тяжело дышали и исходили пеной.