Приключения стиральной машинки - Ира Брилёва

Теперь все изменилось. В моду вошли какие-то непонятные кружки, на которых либо произносились, либо выслушивались пламенные речи о свободе, равенстве и братстве. Артем никак не мог взять в толк, о какой свободе и каком равенстве толкуют эти молодые люди. Человек и так свободен от природы, по праву рождения, и каждый волен сделать свой выбор, а если его не делает, то это тоже его свобода. Не хочет и не делает!

А если разобраться, свободой на этих митингах обозначалась пустопорожнее проведение времени, и трата этого времени, этой данной нам во временное же пользование драгоценности, на эти никчемные митинги. А ведь дел вокруг всегда невпроворот, и некогда занятому человеку говорильню вокруг себя разводить. И потом, разве бывает свободным от обязательств или дел любой нормальный человек? А здесь получается, что свобода — это пустая болтовня о каких-то мифических светлых годах, которые якобы придут вслед за этим ужасным темным веком, в котором они все сейчас живут. Артему было непонятно, почему замечательное, удивительное время, в которое ему выпало жить, вдруг ни с того ни с сего стало считаться временем заблуждений и мракобесия, словно бы это были времена далекого средневековья. Да и средние века нельзя огульно считать чем-то единым и неделимым. Инквизиция инквизицией, а Коперник? А Галилей? А музыка? Живопись? А великие открытия везде и всюду, словно из Рога Изобилия просыпавшиеся на головы людей? Разве все это не освещало светом истины и пользы эти, действительно во многом скорбные, годы? И разве кто-нибудь сможет понять до конца, возможно ли было одно без другого? А как же насчет единства и борьбы противоположностей, а? А как же насчет борьбы Добра и Зла, в конце концов? Это все вопросы философские, и ответов на них не имеется. И быть не может в этом никакой однозначности, поскольку сама жизнь — это движение, постоянно изменяющаяся, словно пейзаж за окном поезда. И нельзя это движение остановить в каком-то едином миге его и сказать: «Это истина». Ошибетесь! И еще хуже, если будете в этой ошибке утверждаться и другим ее навязывать. Так рассуждал Артем, оглядываясь вокруг себя, и удивляясь тому, как бесцельно и бесполезно тратят иные свою коротенькую жизнь.

И насчет равенства Артему тоже не все было ясно. Это как же могут уравняться работник толковый и лентяй-пьяница? Ведь все люди разные, и невозможно сущность их изменить. Такими они созданы были еще при своем рождении, и редко кому удалось сущность свою хоть на йоту поменять. А кто достиг в этом успеха, усилия для этого им были положены титанические. Далеко не каждому человеку такое вообще под силу. И мудрость здесь великая прослеживается: кто достоин, кто сумел понять, в чем его предназначение, и не только понять, а еще и пройти этот путь до конца, не свернув, не упав духом, когда дорога эта из-под ног уходила, тому весь мир в награду и достанется! А остальные? Из этих остальных каждый есть отдельный человек. Вот пусть он сам себя и перекраивает. И нет здесь никому спуска, ни хворому, ни здоровому. Только сила духа да великое желание. И все.

Артем теперь стал часто наведываться в Питер. Его тянуло сюда. Ему было очень интересно наблюдать метаморфозы, творящиеся вокруг, но кроме интереса закрадывался в его душу страх. Он наблюдал жизнь этого старого и хорошо знакомого ему города, и не узнавал его. И то, что там происходило, нравилось ему все меньше и меньше.

Однажды, лежа ночью без сна, Артем вдруг вспомнил предсказание старого вождя, что, как почует он, Артем, в воздухе запах смуты, как начнут наступать времена новые, непонятные, так надлежит взять ему свою семью и ехать, куда глаза глядят, подальше от родного дома. Только так и спасутся все. «Странно все это, — подумал он. — Где мы, а где Африка. Откуда ему было это знать». Но теперь это воспоминание засело в его сознании как длинная острая игла, и каждый раз, когда встречался Артем с непонятными и грустными для него переменами, эта игла колола его в самое сердце.

Время шло, и все чаще казалось Артему, что прав был старый вождь. И теперь он думал об этом почти постоянно.

«Как быть? — рассуждал он. — Нельзя же так вот просто сняться и уехать, куда глаза глядят. Это необъяснимо и неправильно. Но если Зуул окажется прав, то я невольно стану убийцей своей семьи. О-хо-хо, задал ты мне задачку, вождь, не на один день». И снова проводил Артем ночи без сна, пытаясь понять, как ему поступить. Он вконец извелся, но ответа на его вопросы все не находилось.

Торговля у Кузьмы шла хорошо, и просто так все бросать было тоже неправильно. Но и пренебрегать таким серьезным предупреждением было неразумно. «Эх, вождь, — в очередной раз ворочаясь в постели без сна, думал Артем, — в своих-то прежних предсказаниях ты доселе ничего не напутал. Белочка моей женой стала, Анна Матвеевна в Испанию портрет Карлоса отвезла. А здесь речь вообще о спасении семьи идет». И он снова и снова так и эдак прикидывал разные варианты, но пока ничего путного придумать не мог. Одно он знал точно: семья была для него всем, он легко бы, не задумываясь, обменял свою жизнь на их благополучие, и значит, нет у него никакого права их жизнью рисковать. Было о чем подумать.

Но, как известно, если есть вопрос, то обязательно найдется и ответ. Однажды, приехав в Питер по делам, Артем, так же как и много лет назад, совершенно неожиданно встретил горного инженера Желобова — после того, как Желобов несколько раз сходил с Артемом в экспедиции, они не виделись уже довольно давно. Тот прогуливался вдоль Невы, насвистывая модный мотивчик, и беззаботно размахивал тросточкой в такт незатейливой мелодии. Только теперь, в отличие от той, первой встречи, Желобов сам бросился на шею к Артему и расцеловал его в обе щеки, как старинного друга.

— Чем это вы здесь, Артемий Кузьмич, промышляете, — крепко прижимая его к груди, шутливо спрашивал Желобов. — Небось, по коммерческой части снова в Питер пожаловали?

— По ней, родимой. Дела-то на месте не стоят. И не должны стоять. Вот, с купцами о новых поставках договариваться приехал. — Артем рад был Желобову, как всегда был рад любому из своих друзей. Но на этот раз приятель сам пригласил Артема отпраздновать встречу. Старинное питейное заведение на Невском по-прежнему радовало посетителей отличными обедами — купцы не любили менять места своих «лежбищ».

Желобов с Артемом удобно расположились в просторных креслах в ожидании перепелов и холодной водочки. После всевозможных изначальных и восторженных «а помнишь?», их беседа вошла в спокойное русло, и теперь текла неторопливо и обстоятельно. Они оба, как это часто бывает у давно не видевшихся людей, подробно и откровенно рассказали друг другу, чем нынче живы.

Оказалось, что Желобов теперь уже в экспедиции не ездил.

— Здоровье, брат, да и годы. Вот еще и женился я. Это тебе всегда было сподручно — жена рядом, верная подруга, она у тебя молодец, героическая женщина. Сейчас, вот, выпьем за ее здоровье. Ну, а ты-то сам как? Торговля, небось, процветает.

— Да, слава богу, все своим чередом. Сын мой делами заправляет, а я все больше по научной части. Ты же знаешь, торговля для меня всегда была только подспорьем в этом деле. Правда, тут мыслишки кое-какие появились, и никак они мне покоя не дают. — И Артем совершенно неожиданно для себя вдруг рассказал Желобову о своих мучительных сомнениях и их необычной причине. Желобов задумчиво смотрел на приятеля, рисуя вилкой на салфетке геометрические узоры. — Понимаешь, и уехать просто так нельзя. Да и некуда пока. И оставаться страшно. Вот так и мучаюсь. — Так они и сидели теперь, задумавшись каждый о своем.

Неожиданно Желобов оживился и, подскочив в кресле, замахал руками вошедшему в заведение посетителю, который стоял около входа, озираясь по сторонам и раздумывая, где бы ему пристроиться. Посетитель заметил старания Желобова привлечь его внимание и расплылся в довольной улыбке.

— Андрей Пантелеймонович, присоединяйтесь к нам, — громко позвал посетителя по имени Желобов, и пока тот пробирался между столиками и кадками с раскидистыми пальмами, окружавшими каждый из столиков, инженер успел шепнуть Артему, — Это — Попов. Купчина знатный, и человек интересный. Владеет двумя крупными золотоносными приисками на Ангаре. Мы с ним старые приятели, я у него на прииске бывал, замечательное, скажу вам, место, красиво там необыкновенно, и работа интересная. Сейчас я вас с ним познакомлю.

Тем временем, купец пробрался, наконец, к их столику и, по-прежнему дружелюбно улыбаясь, устроился в кресле напротив Артема. Купец был дороден и бородат, как и большинство представителей этого сословия. Глаза его, прятавшиеся в кустистых бровях, цепкие и внимательные, в несколько мгновений ощупали Артема сверху донизу и, удовлетворившись этим беглым осмотром, переметнулись к Желобову.

— Андрей Пантелеймонович, вот, знакомьтесь. Это Артемий Кузьмич Астафьев, вашего купеческого роду-племени, хотя по рождению он вроде бы и не должен в купцах ходить. Правда, жизнь нас свела с ним совсем на другом поприще. На нем же мы и подружились. Не буду скрывать, что хочу познакомить вас, поскольку считаю это знакомство обоюдовыгодным. — Попов оглаживал роскошную окладистую бороду и молча благодушно кивал, словно бы заранее соглашаясь с собеседником. Артем решил, что негоже ему молчать, словно невеста на выданьи, и, привстав из-за стола, первым протянул купцу руку для рукопожатия. Попов, также привстав, крепко пожал протянутую ему руку.