Месть венецианки - Жанна Лаваль

Клаудиа не сопротивлялась. Ей нравились его поцелуи, такие искренние и жаркие, и она с радостью отвечала на них.

— Я никому тебя не отдам. Скорее сам пойду к нему на растерзание.

— Что же делать? Драгут сам может заявиться сюда, и тогда нам несдобровать.

— Есть выход! — радостно воскликнул Рене. — Эта птичка славится на всю Италию своей красотой, к тому же она — дочь Родриго Борджиа, первого врага всех магометан. Я уверен, этот азиат будет доволен. Тысячу чертей, он утолит свой голод!

Не дожидаясь ответа Клаудии, Рене выбежал из каюты. Вскоре с палубы раздался жалобный голос Лукреции и гогот пиратов. Судьба герцогини была решена.

Час спустя Клаудиа все-таки спустилась к ней. Лукреция возлежала на деревянной лавке, покрытой холстом, и вид у нее был утомленный. Клаудии даже на мгновение стало жаль герцогиню.

— Ну что же, Лукреция, ты сама решила свою судьбу. Так уж устроен этот мир — всякий получает по прегрешениям своим…

— Ты что, теперь еще и исповедник? Откуда ты взялась? Кто тебе все рассказал, ведь и ты, и Себастьяно… вы умерли. Ты ведьма! — прошипела Лукреция.

— Все очень просто, — усмехнулась Клаудия. — Взгляни на это! — В руке у нее появился голубой сапфир в кулоне, который передал ей когда-то несчастный Джузеппе Фьезоле. — Узнаешь эту вещицу?

— Господи, откуда он у тебя?

— Этому камушку ты обязана своей участью. Если б ты знала его кровавую историю, то не прикоснулась бы к нему. Он давно проклят. Но каждый заслуживает той судьбы, которой удостоен! — Клаудия подошла к окну и без сожаления бросила камень в воду. — Пусть этот сапфир больше не несет людям зла.

Лукреция едва сдержалась, чтобы не броситься на Клаудию.

— Спокойно, Лукреция, — хладнокровно продолжала Клаудиа. — Если не хочешь отправиться вслед за камнем, измени выражение своего лисьего личика и соберись с мыслями.

— Чего тебе еще? — сквозь зубы процедила Лукреция.

— Совсем немного. Я хочу знать, зачем ты хотела опередить меня?

— Опередить? — не поняла Лукреция.

— Да, зачем вы с братом чуть не отравили графа Фоскари? Ведь он был предан Чезаре. Чем твоему братцу не угодил Энрико?

— А почему я должна говорить тебе об этом?

— А какой смысл скрывать, ведь Фоскари мертв…

— Да, Фоскари мертв. Франциск I договорился с итальянцами, отказался от похода на Венецию, и они заключили договор. Так что Чезаре просчитался, и не быть ему хозяином у вас в Республике. А Фоскари обо всем знал, к тому же он сам был не лишен тщеславия… Поэтому брат решил…

— Хорошенькая же у вас компания — одни мерзавцы! — Она подошла к двери и, уже стоя на пороге, с горечью добавила: — Будьте вы прокляты. Оба!

18

Венеция, 25 июня 1507 года,

Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«Итак, дорогая синьора, я продолжаю описание своих злоключений на земле османцев. В тот день во внутреннем дворе Топканы все было готово к поединкам. Янычарам — этим лучшим воинам султана — предстояло потешить тщеславие властителя своими воинскими достоинствами.

Баязид восседал на троне. Рядом с ним расположились великий визирь, Шейх-уль-Ислам — духовный глава правоверных, а также казначей Великой империи. Присутствовал и янычарский ага — старший над другими военачальниками. Вместе с остальными дворцовыми вельможами и несколькими десятками янычар они стояли молча, не смея отвлечь повелителя от зрелища жарких схваток. Одни за другими сменялись перед ним сильнейшие из его верных стражей, но он ждал последнюю пару. При моем появлении он оживился и даже немного привстал, чего не могли не заметить окружавшие его сановники. Вслед за ним они тоже забеспокоились.

Я стоял посреди двора, ожидая соперника и чувствуя на себе напряженные взгляды этих богопротивных иноверцев. Они не могли открыто показать свое отношение ко мне, пока этого не сделал султан. Он же молчал и, как мне показалось, колебался. Наконец, прищурившись, он посмотрел в мою сторону и усмехнулся. Это стало сигналом для остальных. Со всех сторон посыпались презрительные выкрики в мой адрес, проклятья и усмешки. Я понимал, что Баязид смирился с мыслью о моей гибели. Он не мог поступить иначе, ведь срок его милости ко мне давно уже истек, и проявление симпатии к неверному могло вызвать подозрение у приближенных.

Моим соперником был воистину гигантский воин, крепко сложенный, с азиатскими дикими и немилосердными глазами, в которых я прочитал безудержное желание немедленно уничтожить меня.

Янычарский ага ударил саблей о щит, оглашая начало боя, и мой противник без промедления набросился на меня. Он был похож на разъяренного зверя. Его удары были такими сильными, что моя сабля искрилась. Я тратил слишком много сил, чтобы отражать удары, но в какой-то момент обнаружил, что удары эти не слишком точные из-за неповоротливости этого великана. Большинство из атак мне удавалось избежать, выскальзывая из-под его руки или делая обманные движения и направляя его удары в ложную сторону. Он сам почувствовал мое преимущество и теперь метался по двору, пытаясь загнать меня в какой-нибудь угол, из которого я не смог бы увернуться. Но его силы тоже были на пределе, и я решил подождать, пока он выдохнется.

Бой продолжался уже около часа, и все вокруг требовали от Селима — так звали этого янычара — решающего удара. Тот был весьма раздражен, более того, буквально взбешен моей изворотливостью и наотмашь бил саблей, рассчитывая если не перерубить меня пополам, то хоть как-то задеть и поранить. Я же, напротив, теперь тщательно выбирал моменты. Постепенно он становился все более неповоротливым и походил на разъяренного, но уставшего испанского быка, который мечется за красной тряпкой из стороны в сторону. Мне удалось ударить его в бок, а затем ранить ногу. Еще одна атака — и его левая рука бессильно повисла вдоль тела. Со всех сторон до меня доносились проклятия…

Еще через полчаса схватки Селим был весь в ранах и кровоподтеках, но все еще находил силы замахиваться на меня саблей и в очередной раз прорезать ею воздух. Удивительно, но на мне не было ни одной царапины. Селим же был весь залит кровью и чувствовал, что силы оставляют его. Наконец, когда отчаяние переполнило его, Селим заорал во всю силу своей огромной глотки: «Убей меня!» Он кинулся в последнюю атаку, размахивая саблей.

Я вонзил клинок ему прямо в живот. Острие пронзило его насквозь, и фонтан крови брызнул из спины, заливая песок. Я ужасно устал, но все же взвалил на себя обмякшее тело. Сделав несколько шагов к трону Баязида, я бросил поверженную жертву к его ногам.