Супергрустная история настоящей любви - Гари Штейнгарт

Мы еще немножко поругались. Она ушла в гостиную и принялась тинкать — сидит по-турецки, мертвая улыбка, нарочитые вздохи, мои мольбы все пронзительнее. В конце концов мы достигли некоего компромисса. Пойдем в Розничный коридор ООН, купим обновки нам обоим. Я покрою стоимость ее нарядов на 60 %, а остальное она возьмет из родительского Кредита. Компромисс, говорю же.

В РКООН я прежде не бывал. Розничные коридоры всегда меня пугали, а это ведь, кажется, крупнейший. В Коридоре, который два года назад вырыли на Юнион-сквер, все выглядели лучше и существенно моложе меня. Я люблю ходить с Грейс в оригинальные лавочки на Стэтен-Айленде, хотя клиентура там постарше и седины у них в волосах побольше — эти люди выросли в благородных бруклинских районах Гринпойнт и Бушвик, а потом были вытеснены на Стэтен-Айленд.

Я запаниковал, едва мы добрались до ООН: человеческие скопления изливались из подземной парковки на семи уровнях; демонстрационные товары извергали информацию, затоплявшую мой эппэрэт соблазнительными данными; ссудобомбисты бросались на меня, увидев мой превосходный Кредитный рейтинг; над головой гигантские растяжки ДВА «Америка славет [sic] своих транжир», изображающие девушку, которую Юнис знала по старшим классам, — девчонка выжулила себе кучу Кредитных линий и умудрилась купить шесть весенних коллекций, а также дом.

Остаточный свет заходящего солнца тек сквозь стеклянную крышу РКООН, и стальные балки в сотнях футов над нами блестели, точно ребра страшного зверя. По-моему, здесь раньше проходили совещания Совета безопасности, хотя могу ошибаться. За год моих римских каникул Америка, похоже, затвердила свой урок по накладным расходам и закрыла традиционные торговые центры. Процветающие Розничные коридоры должны имитировать североафриканские базары стародавних времен: их единственная задача — быстрый обмен товарами и услугами, только без заунывных торгашеских криков и запаха мандаринового пота.

Карта местности Юнис не требовалась. Она вела, а я шел следом мимо товаров, сплошь покрывавших бескрайний этаж, — один магазин превращался в другой, стойка за стойкой, дальше снова стойки, подходишь, оглядываешь, обдумываешь, уходишь. Знаменитые бюстгальтеры «Сааами» без сосков, которые Юнис показывала мне на «ПОПЫшности», прославленные корсеты «Падма», как у польской порнозвезды в «ЖопоДокторе». Мы остановились посмотреть на консервативные летние вечерние платья «МолодаМанда».

— Мне понадобятся два, — сказала Юнис. — Одно на вечеринку твоего босса и одно к этой суке Грейс.

— У босса будет не вечеринка, — сказал я. — Выпьем пару бокалов вина и закусим морковкой и черникой.

На это Юнис не обратила внимания — она занялась делом. Сначала поискала в эппэрэте, как эти вещи продаются по всему миру. Затем принялась перебирать черные, на вид одинаковые платья на круговой стойке. Щелк, щелк, щелк — каждая вешалка стукалась о предыдущую, точно бухгалтерские счеты стучат. На каждое платье она тратила меньше секунды, но каждая секунда была полнее, чем долгие часы, проведенные на «ПОПЫшности» за разглядыванием тех же самых вещей: каждая секунда была столкновением с реальностью. Лицо у Юнис было суровое, сосредоточенное, рот слегка приоткрыт. Вот она, неуверенность выбора, боль жизни без истории, боль стремления к высотам. Этот мир превращал меня в букашку, вгонял в трепет своей религиозностью, своими попытками извлечь смысл из предмета, содержащего главным образом нитки. Ах, если бы красота объясняла этот мир. Если бы лифчик без сосков решал все проблемы.

— У них либо нет нулевого размера, — сказала Юнис, дойдя до последнего платья, — либо эта глупая вышивка по подолу. Делают вид, будто они стильнее «ПолнойКапитуляции», у которой разрез вдоль промежности. Пошли в «Лукожу».

— Там же эти прозрачные джинсы? — сказал я. И вообразил, как Юнис являет случайному прохожему вульву и зад, переходя запруженную Деланси-стрит, и водители с нью-джерсийскими номерами в изумлении опускают затемненные стекла. Мне хотелось защитить ее минималистскую комплектацию, но и без привкуса эротизма не обошлось, не говоря уж о вопросах социального статуса. Люди увидят ее крошечную посадочную полосу и выше оценят меня.

— Да нет, обормотина, — сказала Юнис. — Эти джинсы — только через мой труп. У них нормальные платья тоже есть.

— А, — сказал я. Фантазия закончилась, и удивительно, до чего я был счастлив тем, что рядом со мной эта консервативная девочка. Мы одолели полкилометра витрин и добрались до магазина «Лукожи». В самом деле, там обнаружилось несколько стоек с вечерними платьями, довольно откровенными в районе декольте, но явно непросвечивающими. Посреди магазина усталые и расстроенные женщины перебирали застывшие пустые шкурки фирменных прозрачных джинсов.

Юнис защелкала вешалками, и к ней подошла сотрудница Розницы. Мой эппэрэт мигом проскочил потоки данных, что накатывали из покупателей, точно грязный прибой на некогда первобытные берега, и сфокусировался на Маккей Уотсон. Она была прекрасна, эта сотрудница Розницы. Высокая, с прямой шеей, ясные и подлинные глаза говорили о врожденной честности — мол, зачем мне себя выдумывать, когда у меня такая биография? Я гладил данные Маккей, разглядывая «Лукожу», облегавшую ее стройное, тяжеловатое в бедрах тело — на ней были полупрозрачные джинсы, отчасти скрывавшие гениталии, отчего те походили на картину импрессионистов, которую надо разглядывать, отойдя подальше. Окончила университет Тафтса, специализировалась на международном праве, вторая специализация — теория Розницы. Родители — преподаватели на пенсии, живут в Шарлоттсвилле, штат Вирджиния, где она и выросла (детские Изображения рассеянной, но ласковой Маккей, обнимающей банку апельсинового сока). Сейчас парня нет, но с последним другом, честолюбивым Медиасамцом из Грейт-Нека, предпочитала позу «женщина сверху».

Юнис и Маккей вербализовали. Обсуждали они одежду, и следить за разговором мне удавалось с трудом. Обсуждались детали некоего платья из ненатурального материала. Объем талии, стрейч, не стрейч. Состав — 7 % эластана, 2 % полиэстера, третий размер, 50 % вискозы.

— Не обработано гидроксидом натрия.

— Я покупала то, что с разрезом слева, и оно было стрейч.

— Можно изнутри смазать подол вазелином.

Юнис положила ладонь на ярко-белый локоть Розничной девушки — интимный жест, я видел его лишь однажды, с одной ее элдербёрдской подругой, пухлой серьезной девушкой с низкой Ебильностью. Я услышал забавные ретро-выражения, типа «ДЯШ» (это означает «да я шучу») и «без дураков» (а это — что не шучу). Услышал знакомые «ПЕМ» и «ЯДМОСОВ!», но также «ПРП!», «КФГ!», «ПМБ!» (приступ морской болезни?), «ГД!» и более универсальное «Симпотно!». Так уж люди теперь разговаривают, подумал я. Ощути чудо мгновения. Посмотри, как твоя любимая тянется к миру.

Она купила два вечерних платья за 5240 долларов в юанях, из которых я уплатил три тысячи. Я прямо чувствовал, как скрежещет моя долговая нагрузка, как она сбрасывает пару пунктов, как бессмертие еще на несколько отметок отодвигается в невероятие, но все это не сравнится с ударом по яйцам на 239 000 долларов в юанях, который я получил от Говарда Шу.

— Может, стоило узнать, не устроит ли она тебя работать в «Лукожу»? — спросил я, когда мы вышли из магазина.

— Да ты что? — сказала Юнис. — Ты знаешь, какие в РКООН нужны оценки? И у нее идеальное тело. Красивая круглая попа, а сверху как мальчик. Сейчас самый писк.

Я об этом как-то не подумал.

— У тебя оценки и внешность ничуть не хуже, — сказал я. — Хоть бы адрес на «Тинах» взяла. Она могла бы стать хорошей подругой.

— Спасибо, папочка, — сказала Юнис.

— Я просто…

— Ладно, тш-ш… Теперь твоя очередь. Дышащие ткани сотворят с моими кокири чудеса.

И мы погрузились в блестящее оскорбление красного дерева под названием «МолодаМанда для мужчин».

— У тебя слабый подбородок, — сказала Юнис, — а эти твои рубашки с большими высокими воротниками только подчеркивают, какой он слабый. Мы тебе купим что-нибудь с вырезом и однотонные футболки. Полосатые хлопковые рубашки, такие, посвободнее — они скроют дряблую грудь, и сделай себе одолжение, ладно? Кашемир. Ты этого заслуживаешь, Лен.

Она заставила меня закрыть глаза и щупать разные ткани. Она одела меня в свободные джинсы «МолодаМанда» и сунула руку мне в промежность — проверить, дышат ли гениталии.

— Все дело в комфорте, — пояснила она. — И в том, чтобы чувствовать себя и вести себя как тридцатидевятилетний человек. Которым ты, насколько я знаю, и являешься. — Я различал в ней все ее семейство — грубое, насмешливое, не умеет поддержать, однако делает свое дело, ведет себя соответственно, проверяет, хватит ли места моим гениталиям, сохраняет лицо. За горами, гласит старая корейская пословица, которую однажды процитировала мне Грейс, другие горы. Мы только начали.