Весь свет 1981 - Анатолий Владимирович Софронов

class="v">Наши следы смывает.

Вспоминаю друга.

Нашествие мотыльков

полночные мотыльки

тычутся в сетку

то вверх то вниз за окном

откуда им знать

что свет у меня не дневной

как же они суетятся

бедолаги крестьяне на войне

их тела заслоняют мне свет над книгой

свет моей жизни этой ночью

гаснет лампа

нас влечет к другому огню

все дальше по дороге

Старухи анишинабе

старухи анишинабе

пышнотелы словно душистый клевер на волнистых полях

колышутся животы

ситцевые платья трепещут радуясь ветру

вещие песни племени

приходят из беззубого прошлого

прекрасней цветов

всевидящие дети снова трогают землю

скрюченными пальцами

шрамы оставленные каждым днем неволи

сглаживаются с годами

святая земля помнит

каждый цветок

внуки следом идут

нескладные осыпанные клевером

вскормленные дождем

на устах песня

об изменении мира

Саймон Ортис

Из цикла «Воспитывая ребенка»

* * *

О трепет ребенка,

затаенный в глубине материнского тела.

Вот истинное движение —

без промедления, без опаски,

словно биение крыльев;

впереди — древние тропы,

по которым нам возвращаться.

* * *

Я предрешу,

где тебе жить на свете:

среди гор, на земле,

возле обмелевших рек, в ветре,

где остались следы твоей матери,

где остались следы ее матери.

Следуй этой дорогой,

вот этой дорогой,

я покажу тебе край,

которому ты поклонишься.

* * *

Как давно мы с твоим братом

пробегали мимо хижины в горах Лукачукаи,

где жил почтенный Провожающий В Путь,

спеша к роднику, что сочился

из-под груды гранитных валунов.

Мы пили воду с привкусом ветра,

корней, свежей зелени, пряных трав.

* * *

У самой вершины, к юго-востоку от Кинличи,

я нашел осколок талой воды,

и мне захотелось, чтобы он засиял

в серебряном браслете, и хорошо бы

два камешка бирюзы по бокам;

но я засмотрелся, как здесь,

под соснами, его поили снега,

шлифовали лучи заката,

и я подумал, что ты не спросишь,

почему я так и не взял его.

Над каньоном близ руин «Два Фазана»

Мы поднимались к небу.

С давних миллионных годов до этой минуты.

Куда ни ступишь, повсюду

холодный камень.

Вдохнем же ветер, он брат небу.

Карканье. Над скалистым обрывом.

Ворон. Черные космы.

«Хорош я, не правда ли?» — спросил Ворон.

«Ни капли правды», — сказал Койот.

Оглянись назад,

внизу, в каньоне, кони, зимние тополя,

серебристый ручей вдоль каньона, тени,

красные скалы в белом снегу.

Ворон цепляется за выступ над каньоном,

изо всех сил добираясь к небу.

«Поменьше бы мне зубоскалить», — сказал Койот.

«Поменьше витай в облаках», — сказал Ворон.

Поговорим о жизни,

пока есть солнце и синее небо,

и улыбнемся.

Голод в Нью-Йорке

Голод вползает в тебя,

сквозь твои мышцы,

из бетона сочится, из почвы,

из ветра, который гонит тебя.

Он заполняет тебя, требуя

пищи, слов, мудрости, последних воспоминаний

о местах, где ты ел, пил талую весеннюю воду,

держал кого-то за руку,

или воспоминаний о доме, где спокойны

и медленны танцы, где царят песни и всемогущие боги

в мире, знакомом тебе.

Вот так голод идет за тобой по пятам

с назойливыми вопросами:

Ну как дела, сынок? Где ты теперь?

Хорошо ли ты поел?

Живешь ли ты, как должен жить

сын твоего народа?

Но асфальт этого города,

мазутный ветер, освещенные окна,

скрежет моторов не в силах,

нет, не в силах утолить этот голод,

а ведь я голодал

истинно и честно, чтобы

насытиться только ими.

И мне остается лишь напевать себе:

я впитываю

привычную повседневность

вокруг меня;

я впитываю

твою душу, моя мать-земля;

утешь меня и успокой.

Благослови меня.

Смысл Дня Ветеранов

Я оказался ветераном,

но вам не угадать, как это случилось,

если я не откроюсь вам.

Пасмурным утром просыпаюсь на асфальте;

я не испытывал этого чувства прежде,

я взывал к смыслу,

но никто не откликнулся.

Я хочу с вами так говорить,

чтобы вы не отвернулись от меня,

не поняв хоть частицы моей души:

ведь я ветеран не меньше 30 000 лет —

с начала моих скитаний среди исполинской тоски

ледников, где я себя утешал,

а дети мои, взрослея, искали убежищ

в сосновых корнях и скалах.

Когда приходило время строить,

мой дед говорил: «Мы месили глину, дробили камни,

ели бобы и тыкву, а за работой

пели. Вот так мы и жили».

И я ему верю.

А после, в древней бездне истории

всех наших ночей, мы сумели увидеть,

увидеть не завершение дней,

а непрерывность вселенной,

не прогресс, а наши скитания,

ибо мы не пресыщены своим пребыванием здесь.

И теперь, оказавшись в ловушке войн

против чужеземных болезней, миссионеров,

консервов, иных алфавитов, компьютерных картотек,

западных философий, «Дженерал электрик», —