Коварство и честь - Эмма Орци

В логово колдуньи были внедрены шпионы. Имена наиболее частых ее посетителей стали известны, и вскоре были произведены поголовные аресты, за которыми последовали неизбежные смертные приговоры. Имени Робеспьера не прозвучало, но имена приспешников, объявивших его «Посланником Всевышнего», «Утренней звездой» и «Благодетелем человечества», были произнесены с трибуны Конвента и отравленными стрелами летели в самого тирана.

Но Робеспьер был слишком осторожен, чтобы действовать открыто. Враги пытались втянуть его в дискуссию, вынудить встать на защиту своих почитателей и тем самым признать связь с ними, но он оставался благоразумно молчалив и с безжалостной жестокостью принес их в жертву во имя собственной безопасности. Он ни разу не возвысил голос, не пошевелил пальцем в их защиту, и пока он, кровожадный деспот, упорно оставался на воздвигнутом им самим троне, те, кто считал его вторым после Бога, погибали на эшафоте.

Матушка Тео по какой-то необъяснимой причине избежала массовых казней, но теперь у нее почти не осталось клиентов. Робеспьер больше не смел посещать ее даже переодетым. Дом на улице Ла-Планшетт стал предметом особого внимания агентов Комитета общественного спасения, и колдунья была вынуждена пресмыкаться перед этими же агентами, оказывая им многочисленные услуги, а сама вела весьма жалкое существование.

Однако для тех, кто презирал людское мнение, а вместе с этим и опасности, сеансы матушки Тео ни в малейшей степени не потеряли своей привлекательности. Ничего не изменилось: все та же разделенная занавесом комната, душный, тяжелый от благовоний воздух, песнопения, разноцветное пламя, послушницы, более похожие на призраков. Задрапированная в серое одеяние колдунья все еще наводила чары и призывала силы света и тьмы помочь ей предсказать будущее. Послушницы пели и изгибали тела в странных позах, маленький негр ухмылялся, втайне считая происходящее обманом и шарлатанством.

Тереза, сидевшая на возвышении и вдыхавшая пьянящие пары восточных благовоний, застилавшие глаза и туманившие разум, упивалась медовыми словами и льстивыми пророчествами старухи.

— Имя твое будет самым великим в стране. Перед тобой склонятся самые могущественные троны! По твоему слову будут слетать головы и рушиться стены! — объявила матушка Тео замогильным голосом, глядя в хрустальный шар.

— Как перед женой гражданина Тальена? — почтительно осведомилась Тереза.

— Этого духи не сказали, — покачала головой колдунья. — Что им имя? Я вижу корону славы, и твоя голова окружена золотым светом, а у ног лежит что-то, когда-то бывшее алым, а теперь ставшее красным и раздавленным.

— Что это означает? — пробормотала Тереза.

— Этого тебе знать не нужно, — наставительно сказала сивилла. — Разговаривай с духами, растворись в их объятиях, узнай от них великие истины, и будущее станет тебе ясным.

С этими загадочными словами она собрала складки одеяния и, восклицая: «Эвое! Эвое! Саммаель! Замиель! Эвое!» — выплыла из комнаты, важная и непроницаемая, возможно, предоставив своей сбитой с толку клиентке в одиночестве размышлять над загадочным пророчеством.

Но едва матушка Тео закрыла за собой дверь, как ее поведение мгновенно изменилось, а яркий свет дня, похоже, избавил ее от всех ведьминских повадок. Она вдруг превратилась в обыкновенную уродливую старуху, морщинистую, с крючковатым носом, в убогом одеянии, сером от времени и грязи, и со скрюченными пальцами, похожими на когти хищной птицы.

Едва она вошла в комнату, как мужчина, стоявший у окна и смотревший вниз, быстро повернулся к ней.

— Вы довольны? — спросила она.

— Судя по тому, что я слышал, — да, хотя пророчествам следовало быть яснее.

Карга пожала худыми плечами и кивнула в сторону своего логова.

— О! Испанка прекрасно все понимает! Почти ни о чем не спрашивает меня или духов, но они говорят ей о чем-то алом. Не беспокоитесь, гражданин Шовелен, что она, лелея свои безграничные амбиции, забудет о своем долге по отношению к вам?

— Нет, — спокойно заверил Шовелен, — не забудет. Кабаррюс не глупа. Она прекрасно знает, что когда гражданин государства призван работать на его благо, он уже никогда не получит свободу. Дело нужно довести до конца.

— О, не бойтесь за Кабаррюс, гражданин, — сухо парировала сивилла. — Она вас не подведет. Ее тщеславие безмерно. Она считает, что англичанин оскорбил ее, подсунув под дверь эту дерзкую записку, и не оставит его в покое, пока не отомстит.

— Верно, — кивнул Шовелен. — Она меня не подведет. Да и ты тоже, гражданка.

— Я? — тихо засмеялась старуха. — Разве это возможно? Вы обещали мне десять тысяч ливров в тот день, когда Алый Первоцвет будет пойман.

— И гильотину, — мрачно бросил Шовелен, — если ты позволишь сбежать женщине, что живет наверху.

— Знаю, — процедила старуха. — Но если она сбежит, то не из-за моего попустительства.

— На службе у государства, — усмехнулся Шовелен, — даже беспечность становится преступлением.

Катрин Тео немного помолчала, сжав зубы, после чего тихо заверила:

— Она не сбежит. Не тревожьтесь, гражданин Шовелен.

— Храброе заявление! А теперь расскажите, что сталось с возчиком угля Рато?

— Он приходит и уходит. Вы велели мне его поощрять.

— Совершенно верно.

— Я даю ему снадобья от кашля. Он стоит одной ногой в могиле.

— Уж лучше бы обеими! — яростно прошипел Шовелен. — Этот человек — вечная помеха моим планам! Было бы куда умнее послать его на гильотину еще в апреле!

— Все было в ваших руках, — процедила матушка Тео. — Комитет хотел отправить его на эшафот! Его вина доказана! Помочь этому негодяю Алому Первоцвету сбежать… подумать только, неужели этого не достаточно?

— Мы не смогли доказать, что он помогал английским шпионам! — мрачно признался Шовелен. — И Фукье-Тенвиль отказался его забрать. Заявил, что это обозлит чернь, поскольку Рато — неотъемлемая часть этой черни. Похоже, нам нельзя восстанавливать людей против себя.

— Поэтому Рато вышел из тюрьмы свободным человеком, в то время как моих клиентов потащили на гильотину, а меня оставили без всяких средств и лишили права честно зарабатывать себе на хлеб! — тяжко вздохнула матушка Тео.

— Честно?! — воскликнул Шовелен с саркастическим смешком, но, видя, что старуха вот-вот выйдет из себя, поспешно добавил: — Расскажи мне о Рато. Он часто приходит сюда?

— Да, очень часто. Должно быть, и сейчас сидит в моей приемной. Он явился, как только вышел из тюрьмы, и с тех пор не дает мне покоя. Вообразил, что я могу излечить его от астмы, и хорошо мне платит.