Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 13 - Вальтер Скотт

В то время как наше трио стояло возле самой двери, ведущей в аудиенц-зал, которая все еще оставалась закрытой, в приемную быстрыми шагами вошел Максуэл с жезлом церемониймейстера; при его появлении все присутствующие, за исключением лиц знатного происхождения, расступились, чтобы дать ему дорогу. Он остановился возле знакомой нам компании, бросил беглый взгляд на молодого шотландского лорда, слегка поклонился Гериоту и наконец, обращаясь к Манго Мэлегроутеру, стал торопливо жаловаться ему на нерадивость офицеров и стражников дворцового караула, которые позволяют всякого рода горожанам, просителям и ростовщикам, не соблюдающим никакого почтения и приличий, прокрадываться в наружные покои дворца.

— Англичане, — сказал он, — возмущены, ибо при королеве никто не посмел бы и думать о таких вещах. Все время двор был для черни, а дворцовые покои для дворян; эти беспорядки бросают тень также и на вас, сэр Манго, ибо вы ведь тоже служите при королевском дворе.

На что сэр Манго, охваченный, как это часто бывало с ним в таких случаях, одним из своих обычных приступов глухоты, ответил:

— Неудивительно, что чернь позволяет себе вольности, если происхождение и манеры тех, кого она видит при королевском дворе, немногим лучше ее собственных.

— Вы правы, сэр, совершенно правы, — сказал Максуэл, коснувшись рукой потускневшей вышивки на рукаве старого кавалера. — Когда эти молодчики видят придворных, одетых в поношенное платье, словно жалкие комедианты, не приходится удивляться, что в королевском дворце нет отбоя от назойливых просителей.

— Вы, кажется, похвалили мою прелестную вышивку, мейстер Максуэл? — сказал кавалер, видимо судивший о смысле замечания церемониймейстера больше по его действиям, нежели по словам. — Это старинная вышивка с богатыми узорами, сделанная отцом вашей матушки, старым Джеймсом Ститчелом, прославленным портновским мастером из проулка Мерлин, которому я счел нужным дать работу, о чем я счастлив сейчас вспомнить, принимая во внимание, что ваш батюшка соизволил сочетаться браком с дочерью столь важной особы.

Максуэл бросил на него свирепый взгляд, но, сознавая, что от сэра Манго нельзя получить никакого удовлетворения и продолжение спора с таким противником может только сделать его смешным и разгласить тайну мезальянса, которым у него не было никаких оснований гордиться, он скрыл свое негодование под насмешливой улыбкой и, выразив сожаление по поводу глухоты сэра Манго, мешающей ему понимать то, что ему говорят, проследовал дальше и встал у двухстворчатой двери в аудиенц-зал, где он должен был исполнять обязанности церемониймейстера, как только дверь откроется.

— Дверь в аудиенц-зал сейчас откроется, — шепнул золотых дел мастер своему юному другу. — Мое положение не позволяет мне сопровождать вас дальше. Держитесь смело, как подобает потомку столь знатного рода, и подайте ваше прошение; надеюсь, король не отвергнет его и даст благосклонный ответ.

Тем временем дверь в аудиенц-зал отворилась и, как всегда в таких случаях, придворные направились к ней и стали входить медленным, но неудержимым потоком.

Когда Найджел, в свою очередь, подошел к двери и назвал свое имя и титул, Максуэл, казалось, был в нерешительности.

— Вас никто не знает, милорд, — сказал он. — Мне приказано не пропускать в аудиенц-зал ни одного человека, которого я не знаю в лицо, если за него не поручится кто-нибудь из высокопоставленных придворных.

— Я пришел с мейстером Джорджем Гериотом, — сказал Найджел, несколько смущенный столь неожиданным препятствием.

— Имя мейстера Гериота — вполне достаточный залог для золота и серебра, милорд, — ответил Максуэл с учтивой улыбкой, — но оно не может заменить родословную и титул. Моя должность вынуждает меня быть неумолимым. Я не могу пропустить вас. Я очень сожалею, но вашей светлости придется отойти в сторону.

— В чем дело? — спросил, подойдя к двери, старый шотландский дворянин, беседовавший с Джорджем Гериотом, после того как тот расстался с Найджелом, и заметивший препирательства между последним и Максуэлом.

— А это церемониймейстер Максуэл, — сказал сэр Манго Мэлегроутер, — выражает свою радость по поводу неожиданной встречи с лордом Гленварлохом, отец которого помог ему получить эту должность; во всяком случае, мне кажется, он говорит что-то в этом роде — ведь ваша светлость знает о моем недуге.

Приглушенный смех, каковой допускался придворным этикетом, пронесся среди тех, кто слышал этот образец сарказма сэра Манго. Но старый дворянин подошел еще ближе и воскликнул:

— Как?! Сын моего доблестного старого противника Охтреда Олифанта? Я сам представлю его королю.

С этими словами он без дальнейших церемоний взял Найджела под руку и собирался провести его в Зал, когда Максуэл, все еще преграждавший вход своим жезлом, сказал, правда с некоторой нерешительностью и замешательством:

— Милорд, никто не знает этого джентльмена, и мне приказано быть непреклонным.

— Та-та-та, любезный, — сказал старый лорд, — я ручаюсь за то, что он сын своего отца. Я вижу это по изгибу его бровей. А ты, Максуэл, достаточно хорошо знал его отца и мог бы не проявлять свою непреклонность. Пропусти нас, любезный!

С этими словами он отстранил церемониймейстера и вошел в аудиенц-зал, все еще держа под руку молодого лорда.

— Я должен познакомиться с вами, молодой человек, — сказал он, — я должен познакомиться с вами. Я хорошо знал вашего отца, дорогой мой, и не раз нам случалось ломать копья на турнирах и скрещивать наши шпаги. И я могу гордиться тем, что я еще жив, чтобы похваляться этим. Он был на стороне короля, а я — на стороне королевы во время Дугласовых войн — мы оба были молоды тогда и не страшились ни огня, ни меча; и кроме того, между нами существовала старая родовая вражда, переходившая по наследству от отца к сыну вместе с нашими перстнями, тяжелыми мечами, доспехами и гребнями на наших шлемах.

— Слишком громко, лорд Хантинглен, — шепнул один из камердинеров. — Король! Король!

Старый граф — ибо таков был титул лорда Хантинглена — понял намек и замолчал.

Иаков, вошедший через боковую дверь, поочередно отвечал на поклоны стоявших рядами посетителей, время от времени обращаясь к окружающей его небольшой свите придворных фаворитов. Он был одет с несколько большей тщательностью, чем в тот раз, когда мы впервые представили монарха нашим читателям, но ему от природы была присуща некоторая неуклюжесть, отчего одежда никогда не сидела на нем красиво, а из предусмотрительности или по робости характера он, как мы уже говорили, имел обыкновение зашивать в свой камзол множество монет для защиты от удара кинжалом, что придавало его фигуре еще большую мешковатость, являющую странный контраст с его резкими и суетливыми движениями, которыми он сопровождал свою речь. И все же, хотя в манерах короля не было ничего величественного, в его поведении было столько мягкости, простоты и добродушия, он был настолько неспособен маскировать или скрывать свои собственные слабости и относился с такой терпимостью и сочувствием к слабостям других, что его обходительность в сочетании с ученостью и некоторой долей проницательности неизменно производила благоприятное впечатление на всех, кто имел с ним дело.