В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком - Жан Беливо

Я делаю очередной привал в небольшом порту с видом на Тихий океан. В бухту причаливают рыболовецкие суда, их звуки будят меня, и я с удовольствием наблюдаю, как подъемные краны переносят содержимое трюмов, опрокидывая его на большие сортировочные настилы. Вокруг них с деловым видом возятся мужчины, а женщины в розоватых чепчиках, неспешно повязывая поверх одежды фартуки, стараются насладиться первыми солнечными лучами. Я бы хотел задержаться в этом дружелюбном краю и не погружаться в ужасное одиночество больших городов…

По пути в Нагою, третий по величине город Японии, я прохожу мимо многочисленных строек, обнесенных заборами. Служащие указывают пешеходам маршруты обхода — с подчеркнутой вежливостью и абсолютно без души. Все просчитано, продумано, отработано. Это общество не дает ни права на ошибку, ни возможности проявить личную инициативу. Все решается коллегиально, общими усилиями, и в случае неудачи никто не почувствует себя виноватым. Эти люди настолько погружены в свои дела, что я снова страдаю от невыносимого одиночества. Я пришел с другой орбиты — и не вписываюсь в эту формализованную жизнь, рассчитанную по минутам — от рождения до самой смерти. Парадокс, но здесь мне не хватает самых элементарных вещей, тогда как в нищей убогой Африке я имел все, в чем нуждался. Я вспоминаю Мозамбик, где каждый день мылся — приглашением к омовению меня встречал каждый новый хозяин. Здесь же, в этой высокотехнологичной стране с ее пронизывающей до костей осенней сыростью, вынужденный ночевать в парках или под сенью леса, я могу помыться только один раз в семь-десять дней!

В городе Тойохаши я познакомился с бразильской семьей, которая устроила пикник со своими друзьями из Латинской Америки прямо на газоне футбольного поля. Все они работали на очень низкооплачиваемых должностях где-то в местном автопроме. Муж, который даже не говорил по-японски, все-таки нашел здесь работу. Но у них не было здесь никакого будущего… Японцы, как мне объяснили, очень не любят иностранный персонал. Тебя примут только в одном случае — если в твоих жилах течет японская кровь, так что у уроженцев других стран здесь просто нет шансов.

— Да, здесь все наши свободы — фактически пустой звук, — соглашается Виктор, перуанец, которого я случайно встретил по пути. — У приезжих нет никаких социальных благ, нет пенсии, нет права заниматься торговлей, нет шансов стать городским жителем. И в любой момент тебя могут выдворить из страны, отправить домой без всяких предупреждений, — добавляет он.

Его запястье перетянуто эластичным бинтом — от монотонных повторений одной и той же операции у парня воспалены сухожилия. Я осторожно спрашиваю, скучает ли он по дому, по родным…

— Конечно, — отзывается Виктор. И ненадолго замолкает. — Они там думают, что мы здорово зарабатываем, очень здорово. У меня постоянно денег просят. Знали бы…

Не существует, да и не может существовать идеального общества. Но есть мгновения благодати…

Благодати такой, как крошечный цветок, который пророс сквозь трещинку в безупречно ровном асфальте Токио. Крошечный дикий цветок, пробившийся вопреки всему и приоткрывший свои лепестки холодному человеческому обществу… Я хорошо помню ту пожилую японку в Нагое, которая пыталась что-то мне сказать, но я только мог расцеловать ее от всей души. Она была совсем крошечной, эта старушка, такая милая, будто нарисованная пастелью, в своих смешных бежеватых штанишках, стареньком розовом свитере и бледно-зеленом жилете с золочеными пуговицами. Она подошла ко мне, заприметив на дороге, и хотела поговорить, но я ни слова не понимал. Она настаивала, и вдруг я, сам не знаю почему, просто захотел обнять и прижать к себе покрепче добрую старушку. Это было очень чистое и нежное чувство — мгновение вечности. Когда я наконец разомкнул свои объятия, ее глаза наполнились слезами, она растроганно залепетала: «Аригато, аригато» — «Спасибо, спасибо»… Эта искренняя женщина подарила мне столько тепла и любви, что я хотел бы унести его с собой, как ветку цветущей сакуры… Как тот цветок, случайно выросший на асфальте…

Потерянный рай

30 января 2009 — 17 мая 2009

Филиппины

На земле нас было шесть миллиардов в тот день, когда началось это путешествие.

Миллиардом станет меньше в день, когда я вернусь. Что мы творим?

Прежде чем познакомиться с этим регионом Юго-Восточной Азии, где огромное количество жителей и еще больше вооруженных конфликтов, я изучал такие понятия, как перенаселенность, загрязнение окружающей среды, нищета… Но одно дело изучать, и совсем другое — в этом жить. В Манилу я прибыл в феврале 2009 года. Если посчитать население города и всех его пригородов, то получится ужасающих размеров агломерация — двадцать миллионов жителей, точка наибольшей концентрации населения на один квадратный метр земли во всем мире! Бесконечная вереница ослов, грузовиков, груженных покупками мопедов движется по улицам, где сотни сирот выпрашивают милостыню и роются в мусорных баках в надежде найти хоть что-то, что можно съесть, надеть или перепродать. Слева от себя я вижу городскую бухту — гигантская мутная черная лужа, в которой плещется мусор, а вода здесь больше напоминает грязную жижу, разлившуюся на многие километры. Отвратительно до тошноты. Тем же вечером мой новый знакомый, француз Доминик Лемэ, подробно рассказывает, с чем ему доводилось сталкиваться за годы жизни в столице Филиппин. В этом городе, кажется, загрязнено абсолютно все: воздух, вода — кругом только мусор и сточные канавы. К системе канализации здесь подключено не более десяти процентов зданий, а прочие сточные воды и отходы преспокойно сбрасываются прямо в залив.

— Треть местных жителей живет в трущобах, — с горечью замечает Доминик. Неправительственная организация Virlanie[108], в которой он работает, на сегодняшний день едва ли не единственная действительно помогает детишкам, оказавшимся на улице. Она устраивает их в семьи, дает им новую среду обитания, обеспечивает нормальное будущее… Но эта задача не из простых! Передвижная школа, основанная этой организацией, собирает очень много детей, но после занятий они вынуждены расходиться, прихватив продуктовый паек. Один мальчишка лет пяти-шести, грязнющий, но с живым добрым взглядом приходит сюда так часто, что волонтеры даже завели для него персональную зубную щетку. Однако никто из детей здесь никогда не остается. Где они ночуют? На какой куче хлама, в каких подворотнях?

Двигаясь от Филиппин к Индонезии, самой дальней точке Юго-Восточной Азии, я должен за семь месяцев преодолеть множество отдаленных островов — густонаселенных, демонстрирующих рекордные уровни загрязнения, поражающих воображение своими контрастами и пугающих вооруженными конфликтами. Этот архипелаг делится на три островные группы: на самом севере — Лусон, где и располагается столица государства Манила, затем Висайи с массой крошечных островов и, наконец, на юге — остров Минданао, имеющий репутацию самого опасного места на Филиппинах. Именно здесь проживает мусульманское население, находящееся в непримиримом конфликте с властями. Отправляясь с густонаселенного севера страны в сторону Висайи — куда держу путь через острова Самар и Лейте, — я с трудом представляю, что увижу. Говорят, здесь люди самые нищие среди самых бедных. Здесь не найдешь не то что гостиниц — даже электричества. И тем не менее… Я пересекаю эти вулканические земли, заросшие кокосовыми пальмами, пребывая в полном восхищении. Любуюсь, как в море тарахтят банка — лодки, до краев заполненные свежим уловом и кокосовыми орехами. Островитяне продадут их, добравшись до Большой земли. Эти юркие лодки с крыльями-аутригерами[109] развивают скорость катамарана, а работают от небольших бензиновых двигателей. В длину они достигают тридцати метров и фланируют между островками с удивительной легкостью. Еще раз мне удается воочию убедиться, что международные организации, ведущие свою статистику, никогда не сталкивались со здешними реалиями. Нищета в этих краях с лихвой компенсируется искренним смехом. Смехом рыбаков, возвращающихся с хорошим уловом. Смехом их жен, сплетничающих на солнышке под кокосовыми пальмами. Смехом их детей, плещущихся в морском прибое… Радостью наполнен каждый бесхитростный день этих простодушных людей.

Я выхожу на дорогу, огибающую великолепный пляж с белым песком, и рядом притормаживает какой-то мотоциклист. Он американо-голландец — сложная история! — и уже почти филиппинец, с тех пор как живет здесь на острове вместе с подружкой Пиной.

— Почему ты не хочешь после Минданао перебраться на Борнео[110]? — недоумевает он. — Это несложно, я на мотоцикле уже сто раз так ездил.