Ангелополис - Даниэль Труссони

– В восемьдесят третьем году дочь вернулась в Санкт-Петербург и возобновила свои отношения с небесным созданием, являвшимся отцом Эванджелины. Она не рассказывала Люсьену о существовании малышки и не стала открывать ему причину возобновления отношений. Не думаю, чтобы Анджела осознавала, что поступает бездумно и бессердечно. Она совершала свой поступок с уверенностью в том, что ее второй ребенок будет мальчиком и на этот раз родится тот самый ангел-воитель, который был ей нужен. Рождение такого сына завершило бы борьбу с нефилимами.

– И она добилась своего? – спросила Вера.

Валко негромко ответил:

– Моя дочь носила ребенка, когда ее убили. При вскрытии оказалось, что младенец был мальчиком. Я видел его тело… золотая кожа и белые крылья архангела. Второй ребенок Анджелы стал бы воителем. Он принес бы в наш мир тишину и покой. Однако этот ангел-спаситель умер вместе со своей матерью.

– А что стало с отцом? – поинтересовалась Вера.

– Когда умерла Анджела, я понял, что мне необходимо отыскать Люсьена, – проговорил Валко. – И после многомесячных поисков обнаружил, что он заточен в Сибири.

– Должно быть, его отправили в Паноптикум, – сказала собеседница.

Слухи о существовании в Сибири огромной тюрьмы для ангелов постоянно циркулировали среди российских ангелологов. В этой глуши якобы находился крупный исправительный центр – старомодный, эстетически сложный, безупречно спроектированный и неприступный. Однако никто так и не подтвердил существование Паноптикума на самом деле.

– Именно так, – ответил Валко. – Русские охотники на ангелов поймали Люсьена в тот самый день, когда погибла Анджела, и отправили на поезде в Сибирь.

– Они хотели исследовать его? – спросила Вера.

– Очевидно, – ответил ученый. – Такое великолепное создание было отличным объектом для анализов. Биологическое исследование сына архангела могло растянуться на несколько лет.

– Но наше общество было основано для борьбы с нефилимами, – сказала Света. – Разве можно отправлять в заключение создание, происходящее от совершенно иной, действительно божественной ангельской формы?

– Не могу быть уверенным в том, что охотники и охрана понимали различие, – отозвался Валко. – К тому же тюрьма функционирует за пределами наших конвенций.

Повинуясь внезапному порыву, он жестом пригласил их снова выйти в сад, где на столе был выставлен завтрак из допотопных плодов – оранжевой клубники, синих яблок и зеленых апельсинов. Холодный горный воздух объял голые руки Веры, и, подходя к столу, она поежилась.

– Присаживайтесь, – пригласил Валко, отодвигая для нее стул. – Надо подкрепиться, прежде чем заканчивать разговор.

Женщина села вместе со всеми, наблюдая за тем, как друзья выбирают плоды с блюда. Взяв клубнику, Вера с помощью ножа и вилки разрезала ее пополам. Из сердцевины хлынул густой оранжевый сок. Открыв термос, хозяин дома разлил кофе по кружкам; судя по запаху, напиток был усовершенствован какой-то растительной настойкой.

Валко продолжил с того места, на котором остановился:

– Эта тюрьма, Паноптикум, финансируется так, как мы с вами даже представить не можем. Поэтому она превосходно оснащена и надежна. Тюремные ученые проводят эксперименты на плененных ангелах. Они исследуют кровь и ДНК, делают биопсии, берут образцы костной ткани, проводят МРТ, даже оперируют небесных существ. Они весьма могущественны, но подчиняются абсолютной власти… – Валко умолк, чтобы разрезать плод, показавшийся Вере гибридом киви и груши, – высшего тамошнего авторитета, британского ученого по имени Мерлин Годвин.

Вера едва не поперхнулась кофе – настолько имя Мерлина Годвина, произнесенное в этом саду, противоречило всей его обстановке. Она посмотрела на часы. Почти сутки прошли с тех пор, как Варварина наблюдала за произведенным Анджелой допросом в подземелье Зимнего дворца. Наконец она пришла в себя:

– Но Мерлин Годвин – предатель.

– Годвин был в сговоре с Григори с самого начала, – согласился ученый.

– Но почему тогда ему позволили продолжать работу? – спросил Азов. – Мы со Светой с трудом находим средства для работы, в то время как преступник обладает неограниченными фондами и любым оборудованием…

– Академия считает, что его исследования нужны ей, – ответил Валко. – Его пребывание в Сибири представляет собой форму ареста: он является постоянным обитателем Паноптикума и не имеет никаких контактов с внешним миром.

– То есть сам является заключенным, – проговорила Вера.

– Ну, в качестве директора и главного специалиста он едва ли подходит под это определение, – отозвался Валко. – Он является высшим авторитетом в Паноптикуме, однако сила его кончается за стенами тюрьмы. И продолжает свою работу на Григори – не знаю уж каким образом это ему удается.

– Но почему? – спросила Света. – Как могли они допустить, чтобы он продолжал свои изыскания? Не могу представить, чтобы Григори использовали своих же в качестве объектов эксперимента.

– У меня есть некоторые предположения на сей счет, – проговорил Валко, подмигивая Вере. – Подозреваю, что там копят генетическую информацию, чтобы каким-то образом обновлять свои организмы. Они не понимают одного: того, что все их усилия бесполезны в отсутствие существа, способного представить необходимый биологический эталон.

– Значит, Люсьен… – начал Азов.

– Я позаботился о нем, – проговорил Валко, и в голосе его Вера услышала гордость человека, всю свою жизнь старавшегося умом побеждать ангелов. – Я вытащил его из Сибири еще до того, как ему сумели причинить какой-либо вред.

– Так он здесь? – спросила дама.

– Всему свое время, моя дорогая, – сказал Валко. – Вы пришли ко мне за ответами, и я предоставлю вам кое-какие из них.

Ученый откинулся на спинку кресла, чашка с кофе дымилась в его руке.

– Как вам известно, моя дочь основала научную дисциплину – генетику ангелов. Но вы можете не знать, что за ее трудами следили враги. Они надеялись производить ангелов с помощью генетической инженерии.

– Однако вы, кажется, говорили, что Анджела не верила в клонирование? – заметил Азов.

– Она не считала его удобным, – проговорил Валко. – И в качестве аргументов приводила фундаментальные принципы наследственной генетики – природу митохондриальной и ядерной ДНК.

– Сколько ученых – столько и мнений по данному поводу, – произнес старик. – У нас на острове побывало достаточное количество религиозных исследователей, желавших эксгумировать останки Иоанна Крестителя, чтобы проанализировать его ДНК.

– И вы, конечно, сказали им, что не видите в этом особого смысла, – сказал Валко.

– Я говорил, что передатчиком важных свойств является митохондриальная ДНК женщины. Она же – копия ДНК ее матери, бабушки, прабабушки и так далее. И посему Иоанн Креститель, как мужчина, притом, возможно, происходящий от архангела Гавриила, не наследует этого качества.

– Анджела обнаружила, что такое же правило приложимо к нефилимам женского пола, – продолжил Валко. – Точная копия материнской линии вложена в каждую рожденную женскую особь, предоставляя нам невероятную возможность исследовать структуры ДНК древних женщин.

– Однако нефилимы происходят от ангелов и от женщин, – напомнила Вера. – Митохондриальная ДНК может привести нас только назад к человечеству, но не к ангелам.

– Именно так, – согласился Валко. – Вот поэтому Годвин нашел Люсьена непригодным для своих целей. Да, тот происходил от ангела и был в высшей степени чист. Но, располагая техникой восьмидесятых годов прошлого века, Годвин не мог выделить нужной последовательности в генах Люсьена, хотя у того была очень хорошая наследственность. Его митохондриальная ДНК в точности соответствовала ДНК матери, Александры Романовой. Нуклеарная же представляла собой немыслимую смесь генов родителей – людей, нефилимов и той линии, которую Годвин определить не сумел и потому счел неинтересной для своих планов и проектов.

– А что Люсьен? – снова спросила Вера. Она не могла избавиться от желания увидеть таинственное создание, прикоснуться к нему, ощутить тепло его кожи.

– В восемьдесят шестом году я наконец отыскал ангела в сибирской тюрьме, куда его упрятал Годвин. Жуткие условия никак не сказались на нем, существе трансцендентном в буквальном смысле слова, как бы скользящем мимо превратностей материального мира. Но все-таки я понимал, что его нужно вызволить из узилища, и потому убедил Годвина в том, что располагаю предметом куда более ценным, чем Люсьен, – ингредиентом тайного зелья Ноя.

– Сильфием, – догадался Азов.

– В том пакетике, который вы передали мне в восемьдесят пятом году, было два семени, – проговорил Валко. – Одно я отдал Годвину в обмен на Люсьена.