Тайна, приносящая смерть - Галина Романова

– Узнала она, – вздохнул с печалью хакер-неудачник. – Узнала сразу. Не сказала просто.

– Почему?

– Потому что, во-первых, я сильно просил, а во-вторых, сама хотела понять, что случилось. У нее ведь это украшение в день смерти матери пропало. То лежало под матрасом в комнате, и вдруг пропало.

– Мать нашла?

– Не знаю. Вряд ли, – качнул лохматой головой Лемешев, задумался. – Если бы тетя Маша нашла, она бы к Сашке пристала тут же. Откуда, мол, и все такое. А она молчала и даже вида не подавала, что нашла.

– Может, она наблюдала за дочерью просто?

– Исключено. У них другие были отношения. Доверительные!

– Тогда куда могло деться ожерелье?

– Кто-то украл его у них. Куда еще-то? – подергал худосочными плечами компьютерный горе-гений. – Мы с Сашкой целый список составили, кто у них побывал за то время, то есть в день смерти тети Маши.

– И кто побывал? Где этот список-то?

В висках у Данилы так сдавило, что череп того и гляди готов был разорваться. Все путалось, крошилось, выкраивалось по-иному.

Если ожерелье кто-то выкрал из дома Углиных, то потом этим самым ожерельем, возможно, начал шантажировать Марию на берегу пруда.

Мог это быть сам Степушкин? Мог, но с минимальной вероятностью. Ему же не пахло, в конце концов, что Лемешев, решивший сбыть все краденое, оставит главный предмет коллекции старого антиквара себе. Даже если и прознал как-то об этом, то уж не мог знать наверняка, что Лемешев ожерелье то подарит своей невесте.

Тогда кто?

– У них соседи бывали. Потом этот ее... воздыхатель.

– Хлопов? – уточнил Данила.

– Он. Сашка, когда узнала, что он порог их дома переступал, едва с матерью не подралась. Ненавидела она его. Люто!

– А за что?

– А не знаю, – пробормотал Лемешев и глазки в пол уставил.

Знал, получается, причину такой неприязни. Но говорить о ней не хотел.

– Ладно, проехали. Кто еще в дом заходил? Библиотекарь был?

– Нет, – твердо ответил Ваня.

– Нет? – Щеголев изумился, снова хорошо подогнанная версия трещала по всем швам. – Как же так?

– Точно не был!

– А Вострикова была?

– Смеетесь? – дернул уголком рта Лемешев, выпуская на лицо невеселую ухмылку. – Той хода в дом не было. Они же с тетей Машей вроде как соперничали.

– Да? А вот Хлопов утверждает, что никаких чувств к Татьяне не испытывал. Мог запросто букет подарить, а вот с чувствами была напряженка. Будто Углину он одну любил, и все.

– Ага! Одну! А чего тогда от Танькиного дома с первыми петухами крался?

– То есть?! Ты откуда знаешь?

– Так мы же с Сашкой часто гуляли допоздна. Ну или до утра самого. Мать сначала ее ругала, потом собой занялась, не до того стало. Мы и пользовались отпущенным нам свободным временем. Вот и... И я видал, как Хлопов от Таньки утром огородами крадется к себе. Сашке, правда, не сказал. Ни к чему, счел, ей такие переживания.

– Интересно, интересно... – Данила задумчиво потеребил затылок, вторую руку положил на плечо парню. – А еще от кого этот Хлопов утром огородами к себе пробирался? Баб-то молодых и одиноких полно в деревне. Были еще у него любовницы? Вообще как он тебе?

– Игорек-то? – Лемешев выкатил нижнюю губу и, прежде чем пожать плечами, покосился на ладонь Щеголева. – Мутный он какой-то, непонятный. Я с ним только здоровался. Но мужики особо с ним не того.

– Чего не того-то? – Данила свел пальцы, сдавливая Ванино плечо. – Участковый ему вполне положительную характеристику дал.

– Степаныч, что ли? – Парень вздохнул и поднял на Данилу взгляд, полный снисходительного укора. – Я вас умоляю! У Степаныча все хорошие! Он вон даже Вовку-библиотекаря защищать кинулся, хотя тот и в убийстве сознался, и на пруду его в тот вечер видели. Валялся на берегу пьяный. Чего еще-то, казалось бы, надо? Нет, Степаныч всем и каждому говорит, что библиотекарь себя оговаривает, потому что ни черта с пьяной башки своей не помнит. А убить он не мог! А если не он, то кто вообще?

– Ну... Думаю, тот, кто выкрал ожерелье из дома Углиных. Выкрал, Сашина мать попыталась отобрать, но не вышло. Вышло все неправильно, все... все не по правилам. Хотя... Хотя она могла сама найти под матрасом это украшение, дочери ничего не сказала, а побежала к кому-то, кто мог ее просветить насчет него. За советом побежала! – бормотал Данила вполголоса, не сводя с огромной шишки на лбу у парня внимательных глаз. – Ей и посоветовали... Ожерелье в результате пропало, женщина мертва, а убийца...

А убийца, возможно, все еще разгуливает на свободе.

Можно было бы, конечно, и этого вот идиота к этому делу подтянуть. Повесить на него, кроме кражи драгоценностей, незаконного проникновения в чужой дом, убийства Степушкина, еще и убийство Марии Углиной, а следом еще и Востриковой.

А что? Почему нет?

Никто не мешает допустить, что Мария нашла под матрасом у дочери дорогую вещицу, вызвала этого умника на разговор, а чтобы дочь не узнала, назначила ему встречу в укромном месте. Там она предъявила парню претензии или вообще потребовала, чтобы он оставил ее дочь в покое. Они поссорились. И он ее убил. А ожерелье забрал назад, не заметив, что крохотная деталь осталась в ее ладони. Откуда он мог знать, что библиотекарь был в тот вечер на берегу пруда? Кто ему доложил? Саша? Могла, конечно...

– Не получится, – мотнул головой проницательный юноша. – Не получится, командир, на меня повесить убийство тети Маши. Алиби у меня железное.

– Да ну! – усмехнулся Щеголев, откачнулся от Лемешева, отошел к столу, оперся о него задом. – Что за алиби такое?

– Я в тот вечер дома был, Сашка у меня была почти до утра. И еще двое из нашей деревни, пацан один с девчонкой. Мы всю ночь в Интернете просидели. Потом гулять пошли все вместе, долго блудили, чуть не до леса дошли. Сашка еще в грязь ухитрилась вляпаться, все кроссовки напачкала.

– Где же она грязь-то нашла в такую погоду? Дождей почти все лето не было.

– Так в туалет приспичило, она в овраг спустилась за деревней, а там родник бьет. Про него уж забыли давно, не чистил никто его, он зарос прилично. Ну и грязь соответственно. Она в нее и втюхалась. Гуляли мы той ночью, командир! И этого... – Лемешев дернул подбородком в сторону бурого пятна на полу. – Я не убивал. Он позвонил, сказал, что все знает, что заявит на меня, если я не явлюсь, Сашкой начал шантажировать. Пришлось пойти... Не успел порога переступить, как мне в лоб чем-то тяжелым, шарах! Больше ничего не помню.

– А очнулся как, помнишь?

– Помню. От шагов очнулся, – он сильно сморщил лицо, будто плакать собрался. – Шевельнуться не могу, а шаги отчетливо слышу, может, потому, что на полу лежал. Кто-то очень тихо, очень осторожно обходил меня по кругу.

– И дальше?

Данила догадался, что ходила вокруг Лемешева Ляля-секретарша, по паспорту – Гаврилова Лилия Федосеевна. Однако нервы у дамочки стальные, в самом деле! Она ведь не просто бесчувственного парня рассматривала, осторожно обходя его, она ведь еще и труп своего возлюбленного рассматривала, располосованного на лоскуты буквально.

– Дальше тот, кто ходил, ушел куда-то, потом разговор какой-то. Не помню точно, то ли плакал кто-то, то ли просто громко говорил. Голос будто бы женский.

Это Гаврилова, очевидно, как раз звонила в милицию. Данила кивнул, предлагая парню продолжить.

– Потом тишина, снова шаги. Возле моей головы вдруг все смолкло и... – он вдруг запнулся, стрельнул исподлобья в Данилу затравленным взглядом. – Скажу, не поверите!

– Попробуй, – предложил тот.

– И смех потом.

– Что смех? – не понял Щеголев, втиснул ладони под мышки.

– Ну... Когда шаги стихли, раздался тихий, тихий такой смех. Довольный, я бы сказал. И все, потом снова провал. Очнулся, когда меня уже ваши начали в себя приводить, водой брызгать. Кто смеялся-то, а? Он-то... – Лемешев снова дернул подбородком в сторону большого пятна подсыхающей крови на полу. – Он-то не смог бы. Он ведь не смог бы ходить-то, так? Ваш эксперт насчитал в нем страсть сколько ран. Как он ходить-то бы смог? А смеяться?! Разве можно смеяться-то с такими ранениями?! И вообще, как он смог бы мне у порога по башке лупануть, если весь изрезанный был?!

Вопросы парня уводили Данилу не туда. Они мешали ему сосредоточиться, вязли ноетой какой-то в мозгу, отвлекали. Да, да, он мог бы сорваться сейчас и наговорить ему всякой дряни. И что путать его нечего, забивая ему голову всяким мусором. И что, совершая преступление, нужно быть готовым к тому, что возмездие настигнуть может очень скоро. И что все может пойти совсем не так, как планируешь. Просчет, он ведь не только у дилетантов, он и у профессионалов случается. А судя по всему, парень относил себя если и не к профи, то совсем не к дуракам. Так вот, если такое случается, надо принять и стойко держать удар, а не пытаться на ходу неумно фантазировать.

Но что же такое занозой сидело в голове? Что он пропустил? На что отвлекся и не спросил о чем-то важном, кажущемся на первый взгляд пустяком?