Тайна, приносящая смерть - Галина Романова

– Н-не знаю! – Парень совершенно ослаб, того гляди сольется бесформенной кляксой на пол, захныкал даже, что совсем уж непристойным им всем показалось. – Не убивал я никого, вы что! Я курицу-то матери убить не могу, она соседа просит, а тут люди! А тетю Машу я очень любил! И дочь ее люблю! Разве же я смог бы?!

И тут же, проявляя чудеса осведомленности, проговорил невероятным образом восстановившимся голосом:

– Так Вовка-библиотекарь будто сознался, что убил ее. Я-то тут при чем?! А Таньку я вообще почти не знал. Зачем мне она?!

– Зато Жору Степушкина ты знал преотлично, – не сдавался Толик, решив отыграть на малом все свое утрешнее нерасхристанное на жену зло. – За ним ты следил? Следил! Много камер-то понатыкал по его дому, пока тот в больничке лежал?

– Нет, три всего, – признался Иван. – Сначала одна камера была, я уловил, как он из волос всякие секретики делает, потом все в точности повторил.

– А цацки когда украл?

– А вот как лег Жорка в дурку, так и забрал.

– А что дальше?

– А дальше решил в доме камеры установить, – со всхлипом покаялся хакер недобитый. – Думаю, если такое добро в пристройке прячет, не боится, то что может в доме хоронить?

– Увидал?

– Увидал.

– И что же?

– Он без конца какое-то добро в дом носил. Думаю, что чистил втихаря квартиры. Ну и я... Кое-что забирал, в чем он не особо разбирался и учет чему не вел. Сбывал по мелочи, на аппаратуру хватало, я же не стоял на месте, я развивался. Что-то всегда приходилось модернизировать, а на это деньги нужны. Вот я и...

Все меж собой переглянулись. История была, а не казалась просто невероятной. Под боком у сельчан проживали два талантливейших в своем преступном роде человека, а никто не подозревал ни сном ни духом, одним словом. Один воровал у честных граждан, второй воровал у вора. И кто знает, как долго бы это продолжалось, кабы не смерть первого и не такой жестокий ляп второго.

– Где в доме камеры установил, умник?

– Одна в прихожей, вторая в кухне, третья... Третья в спальне, – он неожиданно покраснел и снова замотал дурной своей лохматой башкой. – Только не подумайте, мне его забавы ни к чему были, отвратительно все это выглядело, если честно. Но что-то он прятал в доме, точно. Что-то значимое...

– Говори, говори, не молчи, милый, – ежился перед ним, как припадочный Толик, пожирая парня бешеными глазами.

– Без конца он в подвал ходил. Как сходит, так за покупками отправляется. А один раз вообще подсек, как он оттуда вышел с деньгами. Пересчитывал, короче.

– И ты решил, что тайник у него еще и в подвале имеется. И теперь не с цацками, а с конкретным баблом, так? – снова Толик.

– Так.

– И дальше что?

– И дальше решил установить камеру в подвале.

– Установил?

– Нет, не успел.

– А как же ты решил камеру установить в подвале, если Степушкин все время дома жил, в больницу-то он один раз в году ложился?

И вот тут бедный мальчик, покаянно мотая головой, со слезливой маетой признался, что подбил свою мать на преступное дело. То есть велел ей подсыпать порошкообразное снотворное Степушкину в чай, когда принесет ему газету. Тот иногда позволял себе поболтать с почтальоншей. И до чая дело доходило. Вот и решил Ваня Лемешев маму к делу приобщить. Больно уж тревожно ему жилось оттого, что главного секрета Степушкина он не знает.

Узнал!

– Так, и что дальше? Усыпила его твоя мать, а дальше что?

А дальше мальчик-переросток успел только до подвала кабель довести, как светать стало. Да еще и Степушкин принялся ворочаться, того гляди проснется, нужно было торопиться. Решил, что в следующий раз непременно доделает. Как Жорка в магазин в город уедет, так он найдет способ проникнуть к нему в дом и установить еще одну – самую главную – камеру.

– Установить не успел? – уточнил Толик и с брезгливой гримасой шарахнул парня по макушке ладонью. – Жорка тебя на месте преступления застукал, и тут у вас бойня и случилась, так?

Все снова переглянулись.

Что же, картина преступления была яснее ясного. Лемешев сколь угодно мог мотать головой и хныкать, что не убивал, что пришел по звонку и прямо с порога получил в лоб. Ему никто не верил.

– Слушай, еще вопрос, – вдруг очнулся от задумчивости Данила.

– Да, да, – вскинулся Ваня, часто-часто моргая, чтобы прогнать слезы. – Я не вру вам, поверьте! Да, я вор! Но крал у вора! Он же сам эти драгоценности у кого-то украл. И деньги эти... Их много было, точно! Он то и дело в подвал нырял. Он же не работал нигде. Откуда они у него?!

Толик отвернулся со злым, исказившимся от неприязни лицом. Забурчал что-то про недоумков переросших, которые потом в дом к кому-то приходят и условия там свои диктуют.

Про зятя вспомнил своего, тут же догадался Данила. Не давала ему покоя его въедливость. И щетки своей зубной выброшенной Толик ему простить никак не мог. И того, что дочерью теперь его распоряжается. А главное, что Тамарке он впору пришелся. Хвалит на все лады, а его вот загнобила совершенно.

Может, правда ему жену поменять, а?

Это уже Толик совсем неслышно пробормотал, прежде чем выйти на улицу.

– Вот скажи, драгоценности ты украл, так? – уточнил для порядка Данила, снова возвращаясь к беспокоившей его теме.

– Так, – послушно кивнул Лемешев.

– А куда дел?

– А это... Это я их того... – Он умолк со смущением, потер ладонь о ладонь, вздохнул протяжно. – Я их продал!

– Кому?

– Ювелиру одному старому, мне его через Интернет порекомендовали. Я с ним опять же в Интернете списался, выложил фотки. Он молчал какое-то время, потом осторожно начал интересоваться, откуда у меня это добро?

– Что ответил?

– Ответил, что все под контролем, что милиция не станет воду мутить. И тогда он...

– Что?

– Купил.

– Давно?

– Не очень.

– Дорого продал?

– Хотел бы дороже, да старик въедливый больно попался. Сразу весь расклад мне по этому добру выдал, – усмехнулся недобро Иван. – Он сразу сказал мне, что узнал всю коллекцию. Что знает даже, кто ее украл много лет назад и у кого. И что его совсем не интересует, каким образом все это попало ко мне, но если я ему не уступлю в цене, то милицию, в отличие от него, факт наличия у меня этого добра точно заинтересует. Так вот витиевато выражался, сволочь. Короче, денег я взял немного со всего этого.

– Сколько?

– Три сотни... – вздохнул с печалью горе-грабитель.

– Долларов, надеюсь?

– Нет, рублей. Больше не дал ни копейки. Тем более сказал, что главной жемчужины в этой коллекции нет. – Лемешев подергал плечами так, как будто страдал нервным тиком. – Я не стал вообще-то спорить и еще больше цену ломить. Слыхал, не дурак, что сбыт краденого – стезя опасная. Можно не только на ментов нарваться, простите, но и на бандитов каких-нибудь...

– А про какую такую главную жемчужину в коллекции идет речь? – уточнил Данила, хотя ответ был ему почти ясен.

– Ожерелья там одного не было.

– А где оно было?

– А я его... Я его Саше подарил, – вспомнив про любимую, Лемешев зажмурил глаза и вздувшимися враз губами прошептал: – Что теперь будет, господи?! Она же не простит мне никогда! Никогда!!!

– Так, не отвлекаемся! – прикрикнул на него Данила, у которого внутри снова все кишки судорогой свело. – Ты подарил его Саше, и дальше что?

– А что дальше? – не понял сразу Лемешев.

– Куда оно потом-то делось? Почему один из фрагментов этого украшения оказался в руке у погибшей Марии Углиной? Почему Саша не узнала часть, пускай и малую, из своего подарка? Ей же предъявляли для опознания эту закорючку золотую с камушком, почему она ответила отрицательно? Она что... – В горле у Данилы стало сухо и шершаво до отвратительного. Выговорить то, что должен был, было страшно, и все же он закончил: – Она что, убила свою мать, получается?

– Да вы что!!! Очумели совершенно?

Лемешев так резво откачнулся от него, что едва со стула на пол не шлепнулся. Глянул потом на Данилу как на прокаженного, скривил свой пухлый рот так, будто в нечистоты вляпался. И отвернулся. Это Данилу возмутило и окончательно вывело из себя. Ухватив малого за воротник рубашки, он с такой силой его тряхнул, что пуговицы затрещали.

– Слушай, ты! – зашипел он ему прямо в лицо, почти касаясь своим лбом огромной шишки на лбу подозреваемого. – Ты мне тут хорош комедию ломать! Целку из себя не строй, красавчик! Раз ступил на преступный путь, уж будь любезен вести себя подобающим образом! Думаешь, в тюрьме с тобой церемониться станут?! И о высоких материях рассуждать?! Тебе там живенько вспомнят, что ты маститого вора обнес. Тебе там этого не простят.

– Да чего надо-то конкретно?! – заныл Лемешев, болезненно морщась и старательно отворачивая от Данилы разбитое лицо. – Чего надо, спрашивайте?!

– Повторяю свои вопросы, – рыкнул Щеголев. – Каким образом фрагмент украшения, подаренного тобой Александре, оказался в руке ее убитой матери? Почему Александра не узнала этот самый фрагмент? Почему?!